— Ладно уж, я скажу им, чтобы тебя впустили, — дескать, без тебя и сам не пойду.

— Ну, спасибо!

— Так что не бойся.

— Вот еще!

— Считай, что ты уже там. В самом деле, с виду ты вроде приличный…

— Еще бы!

— Ну, конечно, постричь бы тебя не мешало, да подкормить маленько — и будешь парень на все сто.

— Вот уж разуважил!

— Вот так и скажу — без моего дружка я к вам не сунусь.

Целый квартал они шли в молчании. На углу Юниверсити Плейс задул холодный ветер, и они перебрались на другую сторону улицы, под защиту домов.

Тут Крыс сказал:

— И все же ты не хочешь, чтобы я туда шел, верно?

— Я этого не говорил.

— Не говорил. А вот послушай, что я скажу. Извини, но у меня накипело, так что тебе придется меня выслушать. Ты, Джо, глуп как пробка и беспомощен как дитя малое. Ты же без меня пропадешь! Задницу не сможешь подтереть, если я бумажку не подам. Теперь тебя, видите ли, неизвестно почему пригласили на какую-то пьянку, а ты уж и нос выше крыши задрал. Вот теперь слушай главное: начхать я хотел на это гульбище. Тоже мне, дерьмо — Гензель и Гретель Макальбертсоны! — Крыс произнес имена, нарочито сюсюкая, и сплюнул: — А ты, лопух, уши развесил! Смотреть противно! Если хочешь знать, я туда намылился только насчет пожрать — ну, думал, сосиску слямзить можно или там печенья. Нет уж, дудки! Пропади они пропадом со своей шамовкой. Будем считать, что у меня аппетит пропал. Ну, пока!

Крыс повернул назад.

— Адрес отдавай! — потребовал Джо. Он вырвал у Крыса оранжевую бумажку и зашагал прочь, но, не успев пройти квартал, опомнился. На Бродвее он остановился и обернулся назад.

Крыс все стоял на том же месте и, кутаясь в тулуп, смотрел вслед Джо.

Джо помахал рукой, и Крыс резко поковылял к нему, молотя воздух руками, как раненая птица — крыльями. Джо так и подмывало крикнуть: «Осторожнее!» Но вместо этого он намеренно отвернулся. Подошвы Крыса шлепали все ближе и ближе, и, когда он поравнялся с Джо, оба по молчаливому согласию забыли перебранку.

Вот угол Бродвея и Хармони-Стрит. В подъезде большого здания они отыскали нужную табличку: «Макальбертсоны. Второй этаж».

На лестнице Крыс вдруг обмяк и повис на перилах. Лицо и волосы были совершенно мокрые, дыхание свистело, как ветер в печной трубе. Джо настолько привык к вечному кашлю друга, к его голосу, шуршащему, как железный лист, который тащат по немощеной дороге, к выражению боли, порой появлявшемуся на его лице, что уже несколько недель не обращал на все это внимания. Теперь Джо увидел, что лицо Крыса покрылось крупными каплями пота, пожелтело и даже приобрело какой-то серо-зеленоватый оттенок, в глазах появился нездоровый блеск, а губы посинели, и их обметало белым по краям.

— Тебе плохо?

— Мне? Ничего подобного.

Джо, однако, видел, что дело неладно, и продолжал разглядывать Крыса. Тот немедленно взъерошился:

— Ну, чего уставился? Что у меня, кровь из носу течет?

— Кровь не кровь, а вспотел ты порядком. Платок есть?

Крыс вытер лоб полой тулупа.

— Волосы тоже вытри.

Крыс пригладил волосы руками. Джо вытащил рубашку из брюк.

— Подставляй башку.

— Пошел ты… — Крыс заворчал.

Джо повысил голос.

— Давай!

Крыс подставил голову, и Джо стал тереть ее полой рубашки.

— Нельзя к людям с мокрой головой идти. Вот теперь порядок. Расческа есть?

— На фиг она мне? — Крыс пустил в ход пальцы. Джо протянул ему свою.

— Чешись как следует, ну а если дюжину-другую вшей мне подаришь — не страшно.

Но расческа не брала плотный колтун давно немытых волос, и несколько зубьев сломалось. Крыс вернул гребешок и руками соорудил некое подобие прически.

— Ну, как я? В порядке?

Джо долго и внимательно рассматривал его. Сказать, что Крыс в порядке, значило покривить душой. Тем не менее Джо уже готов был солгать и тем самым замять дело, но что-то необъяснимое заставило его прикусить язык.

Что же это было?

Ни Джо, ни Крыс не смогли бы ответить вразумительно. Но что-то неуловимое, пугающее, висело в воздухе, как скелет на веревках. Зловещий призрак вселил в Джо ужас, стеснил дыхание, и почему-то вновь подумалось об одиночестве.

Крыс вроде бы тоже видел призрак, но воспринял его почти спокойно, как нечто неизбежное. Он просто отвернулся и, как бы нехотя, уткнул лицо в воротник тулупа. Он был спокоен, как человек, знающий свою судьбу.

Джо раскрыл рот, собираясь, наконец, заговорить, но Крыс как-то резко дернулся, словно сбрасывая оцепенение, и стал карабкаться по широким ступеням, забираясь в темноту.

Джо смотрел ему вслед. Крыс уже добрался до середины лестницы, и тут Джо крикнул:

— Эй, постой! Погоди!

Крыс остановился и глянул вниз. Джо ясно прочел в его глазах — «умоляю, молчи», но с виду Крыс бодрился и задиристо бросил:

— Ну, идем мы на эту чертову вечеринку, или как?

Еще не придя в себя, Джо не двигался. Ведь только что здесь, на лестнице, он видел призрак. Или нет? Джо окончательно сбился с толку.

— Все в порядке, да? — спросил он.

— Пошли! — Крыс уже не ёрничал, он просил: — Пожалуйста, пойдем!

Он дождался, когда Джо зашагал вверх, потом схватился за перила и стал карабкаться по ступенькам.

На лестничной площадке были грудами навалены пальто, шубы, свитера, шарфы, шапки — словом, всякая зимняя одежда. Крыс шмякнул тулуп поверх общей кучи и оглядел ряды сапог, галош и резиновых бот.

— На обратном пути надо пару ботиков прихватить.

Дверь была широко распахнута, и Крыс немедля юркнул внутрь. Джо задержался: он был смущен и не знал, как себя повести. Наконец принял развязный вид и нахмурился, готовясь дать отпор любому насмешнику.

Комната поражала размерами — казалось, она одна занимала весь этаж. Народу собралось много, но шума было не слишком. Кое-где вспыхивал смешок, разговаривали негромко, в речь робко вплетались звуки флейты и маленьких барабанов — музыканты явно не разыгрались. Одна пара пыталась танцевать, но тоже как-то нерешительно, словно стесняясь. Народ в основном разбился на группки, состав которых постоянно менялся. Одни стояли, другие сидели прямо на полу, а многие просто поодиночке слонялись по комнате или жались к стенам; двое юношей, с виду студентов — белый и мулат, — сидели на полу посреди комнаты, взявшись за руки. Однако это была не столько демонстрация единства двух рас, сколько попытка сближения двух сгустков одиночества и отчаяния. Сплелись руки, но не взгляды: каждый думал о своем и хмурился этим мыслям. Были парни и девушки, которые, казалось, смущались своего одиночества. Они старались избавиться, оторваться от него, растворить одиночество в глотках спиртного, в сигаретном дыму, в беседе с незнакомым человеком, в улыбке, брошенной собеседнику.

Вдоль стены стоял большой стол, щедро заставленный тарелками с сыром, мясом, печеньем, хлебом. Рядом на полу — кастрюли со льдом и ящики пива.

В дальнем углу Джо разглядел Макальбертсонов. Оба сидели на полу у ног худой, сильно накрашенной старухи с длинными седыми волосами. Позади троицы, закрывая стену от пола до потолка, висели длинные полосы оберточной бумаги, на которых черным было намалевано: «Наше время истекает», а рядом стояло ведро с краской и малярная кисть.

Джо не отрывал глаз от Макальбертсонов. Они застыли под надписью, словно молящиеся перед алтарем. От них веяло тем спокойствием и отрешенностью от всего, что привлекло внимание Джо еще в баре.

Еще большее любопытство разжигала в нем старуха. Он старался не смотреть на нее, но она притягивала взгляд помимо воли. Чем же? Веки густо намазаны черной тушью, маленький рот покрыт толстым слоем алой помады. Старуха часто моргала, веки были словно на ниточках, за которые дергал какой-то растяпа. Голова болталась из стороны в сторону, как у испорченной марионетки. Издалека она казалась не женщиной, а чучелом, делом рук двух зловеще молчавших детей, примостившихся у ее ног. Она возвышалась над ними как идол далекого предка, наскоро слепленный из палок, соломы и конфетных оберток.