Харбисон с рыданиями упала на грудь Мортонсен. Я повернулся к Дансигер и положил руки ей на плечи.

– «Я часто испытывала моменты колебаний и нерешительности в личной жизни, но, думаю, вы согласитесь: делала для Пембрук-Холла все, что могла. У меня нет друзей вне работы, а если бы были, я бы постаралась выбрать таких людей, как вы».

Дансигер накрыла мои руки своими. Она вся дрожала, и я крепче сжал ее плечи.

– «Однако есть раны, от которых даже друзья не в состоянии защитить, с которыми даже друзья не способны помочь справиться. Именно так и случилось со мной. Сегодня рано утром я претерпела насилие, пережить которое было бы трудно любой женщине. Что до меня, то это событие лишь напомнило, сколь никчемно мое существование. Я металась между полами, не обретая утешения и отрады ни в одном из них. Я могу выбрать один из них — и стать хищником, что мне глубоко противно. Или выбрать другой и стать добычей. И вот, побывав добычей — и жертвой, — я понимаю, что не могу быть счастлива ни в каком состоянии. Поэтому мой выбор — прекратить свое существование.

Так не горюйте обо мне, потому что я наконец превращусь в ничто — в состояние, в котором мне, наверное, и следовало бы находиться с самого начала.

Что же до тех, кто в конце концов подтолкнул меня к этому шагу, я не знаю, восхвалять или проклинать их. Жестокость, проявленная по отношению ко мне, была ужасна и нестерпима. Она отняла у меня что-то, чего никогда уже не обрести вновь. Зато мне даровали просветление, коего достичь ранее никогда не удавалось, и привели к покою нынешнего решения.

Для меня справедливости более не существует, но я предоставляю вам самим, исходя из своих понятий о ней, решить, что надлежит предпринять. Я уже не услышу ничьих аргументов. Если вы возжелаете правосудия, чтобы хоть как-то облегчить свое горе, вам надо знать лишь одно:

„Их было четверо“.»

У меня затряслись руки. Дансигер сильнее сжала их, а представитель «Этических решений» закрыл ноутбук.

— Если вы пожелаете отдать дань уважения мисс Сильвестр, ее останки будут доступны для лицезрения в течение ближайших сорока восьми часов в специальном отделении нашей фирмы в Эмпайр-Стейт-билдинг. И позвольте также выразить свои глубочайшие соболезнования. Он взял ноутбук и двинулся к двери.

— Убирайтесь! — завопила Харбисон. — Вот отсюда!

Она принялась выкрикивать ему вслед самые грязные ругательства. Представитель «Этических решений» невозмутимо, не выказывая и тени обиды, дошел до двери и тихо прикрыл ее за собой.

— Гнусные маленькие ублюдки, — пробормотала Дансигер. Я поглядел на Гризволда. Впервые в жизни я видел его

бледным и потрясенным. Он резко поднялся, захлопнув ноутбук, и оставил его лежать на столе.

— Ну все. Я здесь больше не работаю. Ты не виноват, Боддеккер. Эти гады разрывают нас на части, губят нас, а «старики» и видеть ничего не желают, ослепленные цифрами в графе доходов. А я не хочу пополнить собой их статистику. Ничего личного, Боддеккер, но, кажется, настало время мне пойти домой и засесть за роман.

Он вышел за дверь.

— Гризволд! Гризволд! — › закричала ему вслед Мортонсен. — Пожалуйста, не уходи!

Я опустился на колени и развернул к себе кресло Дансигер.

— Мы должны свалить их. Все это зашло слишком далеко. По щекам Дансигер, оставляя черные дорожки туши, катились слезы. Она попыталась вытереть их.

— Все это зашло слишком далеко уже давно. Мне было стыдно за себя.

— Это прощальное послание, — сказал я. — Оно, да еще то, что Сильвестр ударила Шнобеля на вечеринке, — думаю, мы вполне можем возбудить дело. Они сделали это в отместку за Шнобеля. А если принять во внимание еще и досье Фермана, где отмечено, что он был главарем шайки, мы сможем их поджарить, Дансигер. Сможем — и поджарим.

— У Фермана в досье нет никаких записей о преступной деятельности, — всхлипнула Дансигер.

— Да есть же, — удивился я. — Я сам видел… Дансигер остановила меня, приложив руку к моему лицу.

— Вчера Ферману исполнилось восемнадцать. Его досье очистили от всех прошлых записей.

— Нет. — Я поднялся. — Не так быстро.

А в следующий миг я уже бежал. Из комнаты для совещаний, по коридору к лифтам, вогнал «ключ года» в щель с такой силой, что не знаю, как он не сломался. Пока лифт ехал вниз, я бил руками по стенам в бессильной ярости, проклиная Френсиса Мак-Класки, Малкольма Джорджсона, Питера Свишера и Руди Пирпойнта. Потом мчался из вестибюля, игнорируя охранников и Весельчака, пробивался через толпу «Теч-бойз» и фанатов Дьяволов. Бежал по улице, пока не закололо в боку. Помахал велорикше, упал на сиденье, велел отвезти меня в Манхэттенское отделение полиции. Ворвался туда и потребовал встречи с сержантом Араманти, который как раз проводил экскурсию для стайки третьеклассников.

— Кажется, я вас уже видел, — сказал он, когда я, запыхавшись, наконец предстал перед ним.

— Моя фамилия Боддеккер. Я из рекламного агентства Пембрук-Холл. Мне нужно, чтобы вы кое-что для меня посмотрели. Досье на преступника.

— Мистер Боддеккер, я занят. И вообще не раздаю сведений из досье как конфеты…

— Вы уже делали это для меня. Сведения нужны мне для нашей компании.

Он еще пытался протестовать, но я испробовал на нем левинский подход: сослался на связи агентства с полицией и пригрозил лишить наших ежегодных пожертвований в различные полицейские ведомства и фонды.

— Эй! — воскликнул Араманти, когда я сообщил ему данные Фермана. — Да ведь это парень из рекламы стирального порошка, верно? «Я с этим управился»?

— Верно, — подтвердил я.

— Ну, он чист, — сообщил Араманти. — Довольны?

— Как он может быть чист… Араманти показал на экран:

— Видите?

И я видел — видел, как бы мне ни хотелось увидеть обратное.

ИМЯ: Мак-Класки, Френсис Герман

ВОЗРАСТ: 18

РОСТ: 5Ф. 21 Д.

ВЕС: 99 Ф.

ЦВЕТ ГЛАЗ: СИН.

ЦВЕТ ВОЛОС: СВЕТЛ.

ПОЛ: М.

ПОЛ. ПРЕДПОЧТЕНИЯ: НЕОПР. (ГЕТЕРОСКЛОННОСТИ)

ПРИВОДЫ: НЕТ

Более никакой информации по Мак-Класки, Френсису Г. в доступе не имеется.

Я запрокинул голову и в муке выругался.

— Значит ли это, что имелись и другие записи?

— О чем вы, мистер Боддеккер?

— О том, что на него есть досье, а значит, он совершал что-то противозаконное и имел судимости.

Араманти покачал головой.

— Мы заводим досье на разных людей по самым разным причинам. И вы удивитесь — по каким. Все это означает лишь то, что у нас в системе есть на него некая информация. И если там говорится, что больше ничего нет, значит, больше ничего и нет.

О, был бы тут Хотчкисс! Я бы нашел, что сказать ему по поводу конца света! Ему бы понравилось!

Но Хотчкисс сейчас в Пембрук-Холле, идти куда мне хотелось меньше всего на свете. Я чувствовал, как это проклятое место притягивает меня — тем, кто еще оставался в моей творческой группе, наверняка требовалась помощь, — но я не внял зову. Я сам не знал, куда мне следует направить путь, однако поймал себя на желании, чтобы это оказалось вотчиной какой-нибудь уличной шайки, чью кровожадность не преодолеть никакими посулами славы и богатства.

И все же, выйдя под холодный проливной дождь, я вдруг понял, что не могу мечтать даже об этом. Во всяком случае теперь — когда благодаря «Рекламному веку», «Гангленд-уик-ли», «Светской хронике Нью-Йорка» и даже гребаному «Прыгги-Скоку» любая шайка в округе знает меня в лицо и не посмеет пальцем тронуть. Никто, никто не сможет сделать то, что не удалось Дьяволам Фермана, Остроголовым, Милашкам или Торчкам. Все они сговорились сделать меня неуязвимым — столь же неуязвимым, как сами Дьяволы.

Я проклял их всех.

Я проклял свою удачу.

Проклял Левина и старших партнеров.

Проклял Бэйнбридж, Деппа и Гризволда за то, что они ушли.

Дансигер, Мортонсен и Харбисон за то, что они остались.

Сильвестр — за то, что она вышла из игры раньше меня.

Хонникер из Расчетного отдела — за то, что она столь неотразима, за то, что избавила меня от Бэйнбридж, и за то, что не подпустила к Дансигер.