Чувство, достойное падшей женщины — слишком безысходное, чтобы объяснить его. Ни в каком словаре, даже в уличном сленге не отыщется слово, которое могло бы передать, состояние Джудит.

Она чувствовала себя ребенком, потерявшим родителей.

До вечера она не выходила из комнаты. Собрала саквояжи, проверила запор на двери и лежала с открытыми глазами на кровати, отсчитывая оставшиеся часы ее пребывания в Челси-Саут. Когда в притихшую комнату вполз вечерний сумрак, она даже не позаботилась о том, чтобы встать и зажечь свечу. Время потеряло смысл, протянувшись нескончаемой нитью, отделяющей прошлое от рассвета будущей жизни.

Поднимался Джеффри Морхауз и стучал в дверь, умоляя впустить его. Не добившись ответа, он удалился, сердито топая по коридору. Даже голос Диккенс, упрашивавшей забрать с порога поднос с едой, не сдвинул Джудит с места. Тихие извинения оставили ее равнодушной. Она не испытывала ни голода, ни жажды мести: хотелось лишь одного — чтобы ее не тревожили до утра, когда Челси-Саут и все, связанное с ним, забудется и уйдет далеко в прошлое. Воспоминания о хрупкой калеке, беспомощно лежащей на своей постели, не приносили ничего, кроме горечи.

О потайном ходе она не беспокоилась. Джеффри Морхауз уверял, что забил его досками для безопасности. Мод Далль заперта в комнате, но к чему сейчас думать о ней? За недели, проведенные в Челси-Саут, она заработала достаточно на обратный билет в Штаты. Возможно, денег хватит, чтобы оплатить место на борту выходящего в свой первый круиз «Титаника»? Пусть это будет не люкс, но память о путешествии сохранится на всю жизнь.

Интересно, завершит ли свою книгу Джеффри Морхауз…

Она тряхнула головой, присев на постели. Нет, не стоит даже в мыслях заново переживать прошлое. Перед глазами неожиданно возникло улыбающееся лицо Джеймса Денема. Племянник Диккенс занимал в ее памяти гораздо больше места, чем мог бы рассчитывать после двух незначительных встреч. В жизни происходят порой необъяснимые вещи.

Тени на полу комнаты удлинились настолько, что пришлось, хоть и с неохотой, подниматься и зажигать свечу: В воздухе стало прохладнее. Джудит плотнее укуталась в шаль из ангорской шерсти. Подарок ко дню рождения, когда труппа «Геннези’с Опера» играла в Нью-Йорке. От Корнелии Рейган? Странно, она не могла вспомнить, как ни старалась. Лица из прошлого представали неуловимыми, затертыми.

В зеркале на комоде она осмотрела свое отражение: бледное лицо, покрасневшие от слез глаза. Она со вздохом ущипнула щеки, чтобы вернуть им румянец. Тщетно. Она снова вздохнула, скользнула взглядом по комнате, с удивлением отмечая, что книги, принесенные вчера из студии, все еще лежат на полке. Три тома первого издания «Геральдики древних родов».[32] Вся история благородных семейств и их домов. Она часто задумывалась, течет ли голубая кровь в жилах самого Морхауза. Хотя он не говорил об этом, было несомненно, что какая-то связь существует. Возможно, он сам или кто-то из его предков был произведен в рыцари.

Предмет ее поисков отыскался на сто тридцать седьмой странице второго тома. Гравюра в точности воспроизводила узор, нанесенный на один из щитов в студии. Такой же герб украшал стену спальни. Вне всякого сомнения, это был он — булава и широкий меч, перекрещенные на фоне звездного поля. По лезвию меча и утолщению булавы бежали скругленные латинские буквы:

Ниже, староанглийской вязью было указано имя:

Даже если бы Джудит не знала латыни, под рисунком помещался перевод изречения, поставленного во главу угла основателем семейства Морхаузов: «Собирай (радости) дня». И следом — короткое объяснение: «Этот гедонистический принцип взят Хорасом Морхаузом…»

Джудит с горечью отбросила на кровать книгу. Сколь подходящий девиз для Джеффри Морхауза! Философия жизни, призывающая срывать цветы ради наслаждения. Именно то, что он проповедовал в студии! Какая насмешка над чувствами!

Глаза вновь наполнились слезами. Когда же утихнет боль, или раны, нанесенные любовью, неизлечимы? Несправедливый мир. Она с мрачной решимостью вытерла глаза. Оправила постель. За окном сгустились зыбкие тени. Наступила ночь.

Она потушила свечу, легла. Несколько часов, и она вырвется из стен этого неуютного дома, оставит в прошлом издевательский девиз и грустные воспоминания. Пусть ее отъезд будет напоминать бегство, все же это будет путь к свободе и спасению. Бегство от жестокости сладкой жизни.

К сожалению, долгий путь лежал через нескончаемую ночь, которую предстояло пережить. Кошмар минувших дней возобновлялся и угрожал с новой силой. Новыми ужасами, несшими на себе отметину Каина…

Она пробудилась в кромешной темноте с тревожным ощущением, что прошлые страхи вернулись. Потусторонний кошмар, живший в воспоминаниях, снова поднимался внутри нее. Присев на постели, она обвела комнату расширившимися глазами. Недобрые предчувствия, беспокоившие сон, казалось, материализовались и наполнили мрак сонмом невидимых призраков и чудовищ. Что-то разбудило ее.

Но что?

Она прислушалась в надежде уловить шорох или звук, вызвавшие ее пробуждение. В зловещей тишине раздавались только удары сердца, ужас словно ватой заложил уши. Где-то далеко скрипнула дверь. Или это была половица? Джудит напряженно вглядывалась в темноту, однако безрезультатно. Предметы обстановки расплывались на фоне поврежденных пожаром стен. Привидения, лешие, домовые — все страхи детства, казалось, ожили и столпились вокруг кровати.

Сбросив одеяло, она торопливо подбежала к шифоньеру, зажгла свечу. Неуверенно обвела взглядом дверь, стены. Безжизненная пустота комнаты заставила острее ощутить беспредельный ужас, угнездившийся внутри. Обоняние единственное подсказывало правильный ответ. Запах. Едва уловимый запах дыма вырвал ее из объятий сна. Кошмар вползал в комнату в виде облачка дыма. Длинные, похожие на змей щупальца извивались в щели под дверью, сочились поверх косяка. Неровные трещины между перекрытиями потолка были полны седых струек, обволакивавших деревянную поверхность, стекавших вниз по стенам. Горела комната Оливии, расположенная этажом выше.

Открытие, каким бы ужасающим оно ни было, вернуло Джудит способность двигаться. Дым достиг ноздрей, заставив закашляться. Жар в комнате становился непереносимым. Торопливо нащупав запор, она распахнула дверь и выбежала в коридор. Впереди, ближе к лестнице, сумрак озаряло красноватое свечение, на перилах и покрытых ковром ступенях плясали неровные тени. Со слезами на глазах, задыхаясь, она преодолела винтовой пролет и была вынуждена отступить перед языками пламени, рванувшимися к ней из раскрытой двери. Коридор был объят пламенем. Пышущая жаром преисподняя встречала ее у спальни Оливии Морхауз.

Укрываясь шалью, она пробежала вдоль стены огня, шатаясь, ввалилась в дверной проем. За спиной с треском рассыпались искры, шипели и обугливались потолочные балки над головой. Однако страшнее пожара была картина, открывшаяся внутри. Джеффри Морхауз, одетый в вицмундир, украшавший его в первый вечер, склонился над роскошной кроватью. Одна нога в тяжелом ботинке упиралась в пол, другая, согнутая в колене, попирала кровать. Мощная спина напряглась, руки яростно двигались, вдавливая бледное лицо Оливии в подушки. Беспомощно взметнулась слабая кисть, пытаясь остановить безумца, но сил несчастной женщины было недостаточно, чтобы совладать с чудовищными объятиями. Хозяин Челси-Саут душил свою жену.

Безучастный к шуму огня и языкам пламени, подбирающимся к кровати, он продолжал сжимать горло своей жертвы. Умоляющие вскрики бьющейся, извивающейся в его руках женщины не ослабляли его хватки. В этот момент Джеффри Морхауз выглядел исчадием ада, выбравшимся на землю, чтобы сеять разрушения и смерть.