— Вы не можете так думать, — Джудит искала и не находила слов утешения. Впрочем, они были не нужны.
Оливия Морхауз встряхнула головой. В глазах заиграли странные огоньки. Словно на пустынном морском берегу зажегся маяк.
— Пожалуйста, расскажите мне об Америке. Моей мечтой было увидеть ее, но теперь об этом нечего и думать. Как восхитительно было бы отплыть на «Титанике» в Нью-Йорк! Первый рейс великана в город-великан. Смех, шампанское. Изящные леди и джентльмены вдоль поручней кричат и размахивают руками…
Джудит с жалостью слушала ее. Несмотря на роскошную обстановку и воспитание, в хрупкой женщине перед ней осталось многое от нерастраченной живости, детской веселости. Ее сердце дрогнуло, когда она начала рассказывать о родном Бостоне, о штате Массачусетс — обо всем, что могло заинтересовать женщину вроде Оливии Морхауз. Подробности моды и традиции. И все время, пока она рассказывала, в ее сознании навязчиво вертелась одна странная деталь, которой не находилось разумного объяснения.
Нигде в комнате — ни возле постели, ни рядом с креслом — не было видно трости, на которую при ходьбе могла бы опереться Оливия Морхауз. Ее место было в спальне, но где? Почему не там, где ее удобно достать рукой?
Было бы бестактно задать этот вопрос Оливии, тем более интересоваться несчастным случаем, сделавшим ее калекой. Больные люди обижаются, когда кто-нибудь пытается приподнять завесу над их частной жизнью. И Джудит не собиралась нарушать рамки приличий. Однако беседа заронила в ее сердце тяжелое ощущение, от которого было трудно избавиться. Челси-Саут выглядел теперь совсем другим в сравнении с тем, каким она представляла его раньше. Тревожным и загадочным было все, что окружало Оливию Морхауз и уютную комнату на втором этаже дома номер 77. И это было необъяснимо.
Всего лишь птичка в золотой клетке?
Была ли ею Оливия Морхауз?
Едва ли. Оливия обладала большим, чем просто красотой.
Непрошеный мотив старой песенки всплыл в памяти. Грустные, тихие слова, которые в начале века повторяло целое поколение:
She’s only a bird in a gilded cage.
A beautiful sight to see,
You may think she’s happy and free from care.
She’s not though she seems to be.
‘Tis sad when you think of her wasted life,
For youth cannot mate with age.
And her beauty was sold
For an old man’s gold,
She’s a bird in a gilded cage…
[26] Конечно, Джеффри Морхауза нельзя было назвать стариком, однако песня не шла из головы весь остаток дня — долго после того, как Джудит покинула Оливию Морхауз, бессильно откинувшуюся на подушки своей королевской кровати.
И все же, подобно старику в песне, Джеффри Морхауз обладал несомненным богатством. Владелец такого особняка не мог быть беднее, чем Крез.
Во всяком случае, не намного!
Глава десятая
Резко захлопнув пухлый, пропыленный том, Джеффри Морхауз с обреченным видом швырнул его на огромный деревянный стол, за которым Джудит Рейли прилежно переносила на чистые листы последнюю порцию морхаузовских заметок. Унылую тишину залы нарушало негромкое потрескивание то обращающегося в угли, то вспыхивающего вновь камина. Расточаемое им тепло было излишним — на улице стояла необычайно мягкая для марта погода. Яркий солнечный свет вторгся сквозь забранные решетками окна, позолотив ряды доспехов лучами. По возвращении в Челси-Саут Джеффри Морхауз немедленно вызвал Джудит в рыцарскую залу для продолжения работы. Едва препоручив ей свои записки, он устремился к вороху книг и рукописей, которыми была завалена его парта и большая часть стола. Очевидно, в шкафах и на полках их нашлось порядком, чтобы не отрываться от переписывания как минимум еще два года.
После нескольких часов сосредоточенных занятий, когда оба напряженно трудились, не прерываясь ни на секунду, первым не выдержал Морхауз. Приближалось время чаепития, и Джудит, отодвинув кресло и расправляя затекшие мышцы, чувствовала, что готова отдать полжизни за чашку ароматного напитка, приготовленного Диккенс. От предвкушения пощипывало язык.
— На сегодня, полагаю, достаточно, — объявил он, возвышаясь над грудами сваленных книг. — Чертовски неблагодарная работа!
— Я так не думаю, ведь мы занимаемся ею. Из меня скоро получится настоящий писатель. Удивительно каким тяжелым может казаться иногда карандаш или ручка.
— Готов подтвердить ваши слова, — он улыбнулся, доставая из кармана часы. Вежливая, в меру суховатая улыбка. Джудит все еще не освободилась от угнетенного состояния духа, однако не могла не отметить, как элегантно он выглядел в своем темно-синем сюртуке и таких же брюках, сшитых у Севиля Роу.[27] — Должен сказать, что мы продвигаемся успешно. Я почти разделался со всеми саксонцами. Бог мой, вы когда-нибудь задумывались, сколько у них королей, имена которых начинаются на букву «Э»? Эгберт, Этельвульф, Этельболд, Этельред I, Эдвард Седой, Эдгар Миролюбивый, Эдвард Мученик…
— Не забудьте об Альфреде Великом, — заметила она, неожиданно уступая его настроению. — И об Ательстане. Они нарушают монополию буквы «Э».
— Действительно! Остается только гадать, как им удалось родиться с такими именами. Может быть, их так назвали просто от скуки?
Они рассмеялись вместе. Их голоса слились в унисон, и под сводами студии пробежало негромкое эхо. Джудит не могла не почувствовать, как теплая волна отозвалась в ее сердце, когда Джеффри Морхауз обошел стол и остановился рядом. Перестав смеяться, он внимательно посмотрел на нее своими темно-карими глазами.
— Приятно видеть улыбку на вашем лице. Вы очень привлекательная женщина, мисс Рейли.
Снова! Он говорил с ней, как прежде, когда встретил ее на лестнице. Тот же ласкающий слух голос, доверительные интонации. Она одернула себя. Руки трепетали, пришлось положить их на колени, сплетя пальцы. Трудно было поднять глаза, когда он разговаривал так.
— Пожалуйста, мистер Морхауз… ваши комплименты… вы заставляете меня краснеть.
— Вы запрещаете мне говорить правду?
— Нет, но я не знаю, что ответить. Вы влиятельный человек…
— Вот как? — его голос снова обрел язвительную надменность, хозяин дома словно обращался к служанке. Джудит ненавидела этот тон — оскорбительный и… жестокий.
— Хорошо, мисс Рейли, — продолжал он отрывистым голосом. — Тогда расскажите мне, как вы провели время в мое отсутствие. Вы уже видели сад? или розы Диккенс? Они превосходны, когда цветут, скоро начинается их сезон.
Джудит с благодарностью приняла перемену разговора. Просветлев, подняла глаза. Джеффри Морхауз стоял, держа в руках высокую овальной формы вазу, рисунок и пестрота которой часто привлекали внимание Джудит. Как-то он сказал, что это этрусская древность, завоеванная кем-то из крестоносцев Ричарда Львиное Сердце. Сейчас он рассматривал ее, поворачивая в руках, словно бочонок с пивом.
— Нет… я еще не осматривала достопримечательностей. Но я навестила Оливию… миссис Морхауз. Мы поболтали с ней.
— О? Это звучит интересно.
— Бедняжка. Ей очень тяжело.
— Да, — его тон показывал, что он не желает разговаривать на эту тему. — И о чем же беседовали две леди?
— О, о многом. Америка, «Титаник», моды и обычаи моей страны. Что значит быть женщиной в самом центре прогресса.
— Прогресса? — эхом повторил он, презрительно фыркнув. — Это безбожное электричество до сих пор не функционирует. На мой взгляд, газовые рожки и свечи гораздо экономичнее. Индустриальная революция не что иное, как пустой звук. Меня вполне устраивает правление Георга Пятого.
Джудит с серьезным видом кивнула.