Рваные нити тумана, словно паутина, покрыли местность. Сразу за домом начиналась густая роща, заслонявшая дальний вид и участки соседей. Густая стена деревьев протянулась, насколько хватало глаз, затемняя разгоравшийся в лучах солнца горизонт. Ели, дубы, вязы выстроились по гребню покатой возвышенности, которая опоясывала особняк. Прямо под окном находилось небольшое патио[21]; каменный пол слагали разноцветные плиты различной формы. Легкие плетеные стулья, выкрашенные белой краской, стояли вокруг стола такого же цвета, опиравшегося на металлические ножки. Ухоженная изгородь из высоких, похожих на папоротники растений, завядших в суровом климате, отделяла дом от соседства рощи. Из окна было затруднительно определить природу растений.

Когда Джудит наконец спустилась вниз, настала очередь изумляться великолепию самого Челси-Саут. Коридоры и переходы, которые вели в нижнюю часть здания[22], в тусклом утреннем свете выглядели совсем иначе. Пламя свечей набрасывало на стены и потолки покров мрака и тайны. Теперь же, при дневном освещении, пусть и не столь ярком в этот ранний час, атмосфера враждебности, окутывавшая дом накануне, рассеялась. На бумажных обоях стен проступили мягкие цветочные узоры. Балки, потолочные перекрытия, выдававшиеся по углам и в полумраке над головой, рождали приятное ощущение уверенности и комфорта.

Полы коридоров без всякого видимого порядка чередовались от дубовых досок до каменных плит. Вековая давность пропитывала воздух и стены здания: казалось, их спокойствие ничто не может нарушить. Спускаясь по винтовой лестнице, продолжение которой уходило глубоко в полумрак верхних этажей Челси-Саут, Джудит испытывала необычную легкость. Да, при свете дня все выглядело совершенно иначе.

Через всю прихожую до дубовой входной двери тянулась ковровая дорожка. Темно-каштановый узор и сочные древесные тона приятно ласкали глаз. Слева стояли высокие старинные часы. В глубине прихожей, под массивной аркой виднелся вход в студию, чуть поодаль — еще одна крепко сколоченная дверь. На стене рядом поблескивала тяжелая позолоченная рама, заключавшая овальный портрет. Джудит пообещала себе, что рассмотрит его при первой же возможности. В нынешнем положении было бы по меньшей мере бестактно бродить по дому с праздным видом завсегдатая картинной галереи. В дальнейшем, когда улягутся первые впечатления, будет достаточно времени удовлетворить свое любопытство.

При всей независимости характера, Джудит отчетливо различала ту грань, которая отделяет свободу поведения от заурядной невоспитанности. Сиротский приют, актерские годы в Бостоне научили ее, как подобает вести себя настоящей леди.

Старинные часы внезапно ожили. Серебряный колоколец отозвался глухим мелодическим боем. Восемь ударов, и Джудит с облегчением вспомнила про утренний распорядок. Благодаря стремительному провалу «Геннези’с Опера» у нее не осталось ни средств, ни возможности обзавестись собственными часами. К тому же общественное мнение твердо сходилось на том, что хорошеньким женщинам незачем беспокоиться о времени суток. Даже актрисам, жизнь которых подчинена расписанию. Наручные часы только-только входили в обиход в далекой Америке, где не последнюю роль в их распространении сыграл колоритный облик мистера Ричарда Дэвиса.[23] Именно его настойчивость свела на нет стойкое предубеждение против «излишне женственных», как считалось тогда, украшений. Однако Джеффри Морхауз, по-видимому, не носил наручных часов. Разумно было предположить, что он предпочитает традиционные хронометры на золотой или серебряной цепочке, которые носят в специальном карманчике жилета. Устойчивость привычек или еще одна любопытная деталь в поведении хозяина дома?

— А, вот и вы.

Спокойный голос за спиной заставил Джудит резко обернуться.

Возле входа в студию стоял Джеффри Морхауз. В сравнении с прошлым вечером он казался значительнее и выше, однако эта перемена никак не отразилась на его манере держаться — учтиво, с легким оттенком снисходительности. Темные волосы разделял аккуратный пробор, на лице застыла приветливая улыбка. Этим утром он надел темно-синий костюм из тонкой материи; вчерашний галстук заменил алый шейный платок, повязанный вокруг горла и выступающий из-под высокого воротничка белоснежной рубашки. Сердце Джудит затрепетало, но она лишь сдержанно улыбнулась. Облик хозяина дома не допускал излишней чувствительности.

— Доброе утро, мистер Морхауз.

Взгляд темных глаз задержался на ее фигуре. Невозможно было понять, о чем он думает: мысли Джеффри Морхауза были так же трудны для толкования, как и его поступки. Его слова развеяли возможное недоумение.

— Ваша пунктуальность представляется мне хорошим предзнаменованием. Диккенс, должно быть, передала вам, что завтрак подают ровно в восемь?

— Да, она говорила.

— Отлично. И вы поймали ее на слове. — Он склонился в полушутливом поклоне, протягивая руку по направлению к двери под аркой. Глаза поблескивали с каким-то внутренним удовлетворением, которое он не желал ни с кем делить. — В гостиной накрывают для небольших трапез. Однако вы убедитесь, что завтрак в Челси-Саут представляет собой нечто грандиозное. Прошу вас, мисс Рейли.

Почти не задумываясь, она шагнула вперед. Джеффри Морхауз посторонился, пропуская ее. Зашуршали оборки юбок, задевших его.

— После завтрака, — без всякого выражения проговорил он, — мы поднимемся наверх, и я познакомлю вас с моей женой. Думаю, она вам понравится. Что касается ее, то положение, в котором она обречена проводить дни, требует хотя бы незначительной перемены обстановки. В любом случае, вы сможете сами убедиться, что ваше ночное приключение почерпнуто из области фантазии.

— Я буду рада, если…

Она замерла на пороге комнаты. Блеск хрустальной посуды, тяжелые портьеры на стенах, лепной орнамент потолка сверкали великолепием. Густота и непроницаемость красок, искры стекла величественно переливались под сводом столовой залы. За всю жизнь Джудит не приходилось видеть подобной комнаты. Даже среди театральных декораций. Переступив порог, она словно совершила путешествие во времени. В центре залы возвышался прямоугольный стол восемнадцатого столетия, за которым когда-то проводили часы досуга, разговаривая и сверкая драгоценными украшениями, благородные рыцари и их дамы. Старая добрая Диккенс деловито сновала чуть поодаль, переставляя и разнося блюда на серебряных подносах. В своем черном платье и старомодном переднике она выглядела, словно пришелец с другой планеты. Или как самый настоящий диккенсовский персонаж.

Джудит со смущением ощутила провинциальную простоту своего американского платья, столь чуждого великолепию старинной британской обстановки.

— Садитесь, где вам понравится, — прошелестел над ухом голос Морхауза, — хотя я предпочел бы, чтобы вы заняли место напротив меня, в противоположном конце стола. Мне кажется, это настроит нас на нужный лад перед предстоящей работой. Вы не забыли об этом, мисс Рейли?

Джудит молча кивнула.

С ее места за длинным, уставленным сверкающими приборами столом Джеффри Морхауз казался сказочным королем, устраивавшим пиршество в своем загородном дворце. Обилие блюд и роскошная сервировка выгодно отличали эту раннюю трапезу от унылого окружения, в котором предстал вчера дом. Яркие краски стола и блики бокалов потеснили серые булыжники мостовой, фонари и бурые лужайки, пропитанные туманом. Все было так замечательно. И необычно.

— Попробуйте лосося, — произнес Джеффри Морхауз, снимая сверкающую серебряную крышку с огромной кастрюли. — Считается, что вы не побывали в Англии, если не завтракали свежим лососем…

Джудит послушно приняла предложенную порцию. Ошеломленная изысканностью обстановки, она не находила слов, словно сквозь дымку воспринимая происходящее.