Вот как сейчас, например, уже тем, что томил ответом.
- Так что, и ты Сашку ждёшь?
- До чего ж взбеленить-то тебя легко, - будто жалеючи вздохнул Иван. - Да что ты, брат, что ты! Иное думаю…
- Ну!
- Лихо-то всегда рядом ходит, ан так обратить его надоть, чтобы и лихо в пользу взошло.
- Ну дак? - нетерпеливо воскликнул Юрий.
- Ну и не дакай, - отмахнулся Иван и замолчал, будто в горнице был один. Юрию ничего другого не оставалось, как ждать, откроется ему брат или нет? - Вон что, - ещё изрядно потомив, наконец произнёс Иван.
- Дак что?
- Кабы хворь-то, что в Москве ныне шастает, шибче мором пошла, так Михаил-то к нам, поди, забоялся присунуться. Чай, Он не без ума, - усмехнулся Иван. - Да и в омут, опять же, от силы-то не кидаются…
Юрий прямо-таки до восхищения, до тихой благоговейной оторопи изумился простоте Ивановой мысли. Ить, и впрямь - не ратят чумных городов! Вон что! Как самому-то такое очевидное в голову не взошло?
Только, где её взять, ту чуму? Народ-от на Москве не столь хворый, сколь слухами о хвори переполошённый. Да и слухи те, знать, нарочно кто-то пускает, чтобы народ-от пуще на него, на Юрия, злобствовал!
- Так ить палкой-то в ту хворь не загонишь, - он в сомнении покачал головой и долгим вопрошающим взглядом уставился на Ивана.
- Все по милости Божией, - неопределённо ответил тот и вздохнул. - Время б поболе нам, авось чего и придумалось…
Юрий двумя руками ухватился за горло, будто себя самого удушить хотел:
- Придумай что, Ваня! Ить ты у нас один с головой, - без обычной насмешки подластился он и чуть не взвыл. - Сделай что, братка!
- Да что ж здесь придумаешь, - вздохнул Иван. Но оттого, как упрятал он хитрые зенки, понял Юрий: есть уже что-то у него на уме.
И чуть помедлив, сказал иным, чуть насмешливым тоном:
- Ить не про одно речь, что мне не жить, коли Тверской верх возьмёт, я уж про то давно ведаю, но про то речь, Ваня-брат, что коли ныне Сашка вокняжится, так и ты при нём, поди, не задержишься. - Юрий дёрнул шеей, будто свело её, но сказал ласково-ласково: - Я, Ваня, не смолчу… Хотя Сашке-то и говорить ничего не надобно, он тебя и без меня знает. Да ведь и Михаил, поди, ведает, кто Великий Новгород-то мутит…
- Ты ж, ты ж сам кричал: хочу княжить в Новгороде! - Иван задохнулся от ярости.
- Я, брат, как девка просватанная: сплю и вижу венец! Ан, главное-то, что после венца станется. Альбо не ты просватал меня на чужу сторону? - Юрий усмехнулся. - Так разумею, Иван: коли худо-то выдет, не мне одному заикается. И ты, Ваня, мало дело в затворе монашком помрёшь. Альбо любо тебе монашком в затворе-то? - И видать, представивши брата в монашеской ряске, Юрий зло рассмеялся.
Иван тоже, ясное дело, глядел на Юрия не по-доброму. Однако же ярость в глазах пригасил, лишь сказал укоризненно:
- Не об том, не об том ты, брат. Нам с тобой поврозь-то никак нельзя. А уж чему быть, того не миновать…
И, отвернувшись к божнице, зашелестел губами.
* * *
Протасий Вельяминов, а с ним и иные бояре предлагали сразу же накрепко запереться в кремнике и уже из-за его стен держать оборону. Боровицкий холм с высившимся на нём бревенчатым детинцем; с трёх сторон был надёжно ограждён водами рек и непролазной топью болотистых берегов, а с четвёртой - громадным рвом, укреплённым надолбами и заполненным тухлой водой. При этом предполагалось, что великий князь непременно попытается взять детинец приступом.
- Да лоб разобьёт! - уверяли бояре.
При сложившемся соотношении сил предложение было вполне разумно, и в иных обстоятельствах Юрий, наверное, так и поступил, но ныне к страху перед Михаилом прибавился скользкий, леденящий душу ужас перед изменой того самого тысяцкого, тех самых бояр, что предлагали укрыться в кремнике.
Покуда Москва лишь тишком неуверенно шушукалась о том, что на смену Юрию Михаил ведёт Александра. Слух - он и есть слух. А ну как сам Сашка на коне пред ворота явится, устоят ли москвичи, не падут ли перед ним на колени? Ить им что тот, что этот - Даниловичи!
Боевитый воевода Родион Несторович Квашня звал сразиться с Тверским близ Москвы, единым кулаком выставив ему встречь всю московскую рать. Мол, пусть в чистом поле Господь решит, чья ныне правда.
Но и того не хотел и боялся Юрий. Сомнительно было устоять против тверичей, ну а на то, что Бог возьмёт московскую сторону, он и вовсе надежд не имел. Более чем на Господа, на брата Ивана уповал. А брат одно твердил:
- Время нам надобно, время! Хоть днём, хоть мигом позднее Михаил к Москве подойдёт, ан нам уже выгода! Выдь навстречу ему, задержи, сколь возможно, а там хоть бегом обратно беги! В кремнике-то затвориться и после не поздно…
О том, что было в его загаде, Юрий не спрашивал, знал, что всё равно не ответит. Как никогда сердился Иван от вопросов.
Словом, оставив на Москве воеводу Квашню крепить оборону, сам Юрий возглавил отборную рать и двинул её навстречу тверским полкам, что шли со стороны Дмитрова.
Хотел ли он явить москвичам решимость, стремился ли занять ещё более дальние подступы, не рассчитал ли увидеть противника столь скоро, великий ли князь опередил его, однако так или иначе, но битва свершилась в крайне невыгодном положении для московской дружины. Благо ещё столкнулись два войска уже на закате дня.
А столкнулись они в луговой клязьминской пойме. Разумеется/кабы знал Юрий, что тверичи близко, он бы и не стал переходить по узкому броду коварную речку Клязьму, хоть и не широкую в тех местах, однако изрядно глубокую и быстро-водную. Ан речка та из виду не скрылась, на конских боках вода её ещё не успела обсохнуть, глядь, в небе пылища столбом - Михайлова рать!
Великий князь послал было переговорщиков. Трудно ответить, почему Юрий так поступил, но поступил он не по здравому смыслу, а пошёл на поводу у своего норова. Разумеется, надо б было принять послов, потянуть, помурыжить, хотя бы уговориться биться на утро, а ночью-то сняться, да и уйти no-тихому восвояси или уж, во всяком случае, по тому же броду на другой речной берег переступить и уже на нём ощетиниться.
Так нет же! Велел, не слушая, прогнать послов в шею, да ещё и срамословя вдогонку! Ужели гордыня-то выше страха? Вряд ли! Скорее были у него на то иные основания: кабы послы прилюдно заявили о целях Тверского, то есть о том, что идёт он сажать на отчий стол младшего Даниловича (о чём Юрий-то предуведомлен был заранее), так ещё неизвестно, с кем бы тот Юрий обратно в Москву прибежал? Да и битвы той, может, и вовсе бы не было. Видать, пуще Михайловой рати страшило его Александрове имя!
Что ж, и Михаил за посрамление своих послов осерчал, А может, решил спор свой с Юрием разом кончить. Ну и вдарились с ходу! Даже на изготовку времени тратить не стали. Тверичи, чуя своё превосходство, ломили напролом, по-татарски, лава за лавой скатываясь с малого взгорка в ложбину, разваливая на части сбитое клином тело Юрьева войска - так не враз, с подходцем разваливают на куски тушу зверя. Москвичи сражались сколь мужественно, столь и отчаянно. Хоть и без особой охоты они на ту войну опоясались, да ведь опоясались, а на войне-то охота с первой кровью приходит. Да, по сути, и отступать было некуда, потому как за их спиной синей чертой легла коварная речка Клязьма. Да и посеянная в сердцах взаимная ненависть о себе знать давала. И новая кровь, как водица, наново полилась на ту жадную до кровушки ненависть.
Бей в живое, брат, бей до костного хруста, руби в мягкое, брат, да не утирай с лица братнюю кровь, плюй да слизывай и снова бей, бей куда ни попадя, вертись колесом в седле и бей, круши, режь, глуши, ан чуть промедлишь, чуть остановишься, так и сам на чужое железо напорешься! Али не одна у нас кровь красна - одинакова?
- У-у-у-у-у-у-а-а-а-а-й!!! - бессловесный вопль повис над огромным лугом. Да топот конский. Предсмертный визг лошадей. Злые крики людские. Да звон железный. Коли звон, так ещё ничего - значит, живы, кто бьются, а коли проломный хруст или влажный хлюп в нежной плоти, так, считай, ещё душой на Руси потемнело - ан тверской ли, московской? Да разве кто их считает - те души? Только вдовьи-то слёзы одинаково солоны что в Москве, что в Твери!
