Таков был грустный рассказ Феодоры, который она неоднократно повторяла мужу. Иногда Глеб прибегал к помощи толмача, портного Каллистрата, находившегося среди пассажиров главного дощаника. Он быстро схватывал смысл сказанного, чтобы перессказать Глебу по-русски. Поэтому портной и вошел в круг приближенных белозерского князя.

Иногда Каллистрат подменял кого-нибудь из гребцов, чтобы размяться. Князь часто видел его в обществе Анны, княгининой подруги и служанки в одном лице. Анна была типичной татаркой - скуластой, чернявой, лет двадцати четырех-двадцати пяти. Покидая Сарай-Берке, Феодора выразила желание взять с собой одну из своих служанок. Глеб попросил отца Максимиана окрестить девушку. Священник охотно исполнил просьбу. Обряд крещения состоялся в юрте-храме. Свидетелями была княжеская чета. Из Закии татарка стала Анной.

Выйдя однажды на палубу, Глеб подозвал Каллистрата.

- Еще работы тебе прибавится, Каллистратушка, - сказал князь.

- Готов услужить, княже.

- Теперь Аннушку надо по-русски одеть.

- Оденем и Аннушку, - с радостными нотками в голосе сказал Каллистрат.

- Смотрю, приглянулась она тебе.

- А почему бы не приглянуться? Девка справная.

- Рассказал бы, Каллистрат, о себе. Семья-то у тебя есть?

- Вдовец я. Женка Ксенюшка преставилась от неудачных родов.

- Стало быть, жениться вторично надумал?

- А почему бы нет? Коли дозволение с матушкой-княгиней дадите…

- Дадим, если поедешь с нами в Белоозеро и будешь обшивать нас. Да и княгине не хотелось бы расставаться с Аннушкой.

- Ну, это ж, коли пришелся ко двору, рад служить тебе, княже.

Вот и служи на здоровье. Детки-то от покойной жены остались?

- Сынок Владимир. Упрятал его за Волгу к родичам, когда орда к Ярославлю приблизилась. Совсем несмышленыш был, теперь, поди, взрослый уже.

- Думаешь, живой?

- Надеюсь, живой.

- А сколько годков тебе?

- Много уже. Третий десяток к концу подходит.

- А сколько годков Аннушке, разумеешь?

- Двадцать пятый.

- Не боязно на молодухе жениться? Рога не наставит?

- Я ведь мужик еще в полном соку. Заставлю деток нарожать, окружу заботой. Что ей еще надо?

- А она согласна на замужество?

- Прямого разговора об этом пока не было. Но засиделась в девках: почему не дать согласия?

Каллистрат был невысок ростом, бороду подстригал коротко. Проворный, подвижный, этакий живчик. Казался моложе своих лет, несмотря на перенесенный плен. Глеб проводил его словами:

- Все ж подумай еще. С Аннушкой поговори: как она. Если что - обвенчаем вас в Ростове. В Ярославле остановку сделаем. Ты про сына разузнай.

Когда Глеб Василькович уединялся с женой в своей кабине, Анна, ложе которой было отделено в углу плотной занавеской, обычно выходила на палубу. Она часто вступала в долгие разговоры с Каллистратом. Портной, прожив в Орде долгую жизнь невольника, не только свободно говорил по-татарски. Он умел вставить в разговор типично татарскую прибаутку, рассказать занятную историю, рассмешить собеседницу. Анне Каллистрат определенно нравился.

Нередко Глеб, беседуя с женой, попадал в затруднительное положение. Многое из ее слов он не понимал, о многом только догадывался. Часто он никак не мог выразить нужную мысль по-татарски. Тогда призывался на помощь портной.

Вот и на этот раз Глеб не сразу понял, о чем завела речь Феодора.

- Позвать Каллистрата, чтоб помог нам?

Феодора отрицательно покачала головой. Она хотела спросить мужа о чем-то сугубо личном, интимном. Все-таки Глеб с усилием понял смысл ее вопроса. А звучал он так:

- Скажи, Глеб… Я у тебя единственная?

Глеб ответил поцелуем. А она продолжала спрашивать:

- Скажи, я единственная? Русич может иметь две жены, много жен, целый гарем?

- Князь Владимир сперва был язычником и имел много жен. А крестившись, взял одну-единственную, греческую царевну. Наша религия запрещает многоженство.

Феодора поняла, вернее, догадалась, о чем идет речь. Она порывисто обняла мужа, стала целовать его.

- Я рада, мой князь… что ты у меня есть. Ты мой единственный. Ты вырвал меня из этого страшного мира, который зовется Ордой. Ведь жизнь там - рабство. Женщина там рабыня. Ее могут продать, выгнать, сделать наложницей, не считаясь ни с ее волей, ни с чувствами, не спрашивая ее согласия. Такая участь постигла мою маму. Такая же участь могла постичь и меня. Но ты вошел в мою жизнь, как добрый витязь из сказки, и взял меня. Спасибо тебе, добрый витязь, мой единственный.

Глеб Василькович вслушивался в торопливый шепот жены, не понимая ее слов, лишь в общих чертах улавливая смысл. Феодора рада, что покинула Орду. Она вспомнила мать и выразила удовлетворение, что ее не постигла горькая судьба матери. Ее вызволил он, Глеб, русский князь.

А Феодора продолжала:

- У тебя никогда не будет гарема с наложницами. Я твоя единственная. Как это прекрасно! Я нарожаю тебе много, много детей, сыновей и дочерей.

Глеб еще долго слушал прерывистый шепот жены. А когда Феодора умолкла, спросил:

- Говорят, твоего отца умертвили, чтобы угодить Берке, который сам хотел занять ханский трон. Это правда?

- Повтори, Глеб, я не все поняла.

- Может быть, позвать…

- Нет, не надо никого звать. Я уже поняла. Судьба моего отца, Сартака? Его умертвили люди Берке, который рвался к трону. Я даже знаю, кто это сделал.

- Кто?

- Один из приближенных Сартака, который обычно подавал ему напитки. Однажды он подал хану чашу с соком…

- И что?

- Первая жена Сартака, моя приемная мать, случайно видела, как приближенный подсыпал что-то в чашу. Очевидно, это был яд. Отец проболел несколько дней и умер. А вскоре тот приближенный, который подносил бокал, исчез. Теперь ты понимаешь, Глеб, с какой радостью я покинула этот страшный мир - Орду. Как я благодарна тебе…

Пошли лесистые берега. Миновали устье широкой Камы. Сделали остановку в Нижнем Новгороде, пополнили запас продовольствия. Двое вызволенных из плена уроженцев окрестных сел захотели покинуть караван, надеясь отыскать своих близких. Глеб не стал их удерживать - скатертью дорога. Подавляющее большинство освобожденных полонян готово было сопровождать белозерского князя до его вотчины.

Мелькают приволжские города, городки, села: Городец, Юрьевец, Кострома… В Городце у одного из бывших полонян отыскалась жена с детьми. Другой узнал о смерти жены, но нашел дочь-вдову с двумя детьми. Оба попросили князя Глеба взять их в свой караван: видимо, надеялись, что в Белоозере их ожидает более сносное житье. Глеб распорядился потесниться и принять всех просителей. В тесноте - не в обиде.

В Ярославле Каллистрат принялся разыскивать сына Владимира. Но тщетно: Ярославль - город не самый малый, мужиков, кои носят имя Владимир, много. Те, к кому он обращался, говорили:

Ты, мил человек, хотя бы обличие своего Владимира описал. Мал или высок ростом? Борода рыжая ай какая?

- Откуда мне знать? - сокрушался Каллистрат. - Расстался с ним, когда парнишка был в двухлетнем возрасте. Наверное, на меня похож, коли он мой сынок.

- Ненадежно как-то. Ничего-то, дядя, нет в тебе примечательного.

- Может, были у твоего сына прозвища или клички?

- - Откуда у двухлетнего несмышленыша прозвища. Когда к Ярославлю приблизилось ханское войско, я переправил сынка к сестре за Волгу, в село Кокорино. Там все обитатели зовутся Кокориными.

- Постой, постой. Говоришь, Кокорины?

- Точно. Все село Кокорины.

- Не Володька ли это Кокорин с Лодейного двора? Молодой еще. Бородка заметная пока не выросла. А корабел уже умелый. Женился на дочери старого мастера, правая рука у него.

- Может, это и впрямь мой Володька. Своди меня к нему.

Владимир Кокорин, молодой корабел, и впрямь оказался родным сыном Каллистрата. Даже внешне походил на него. Встретил сдержанно: отцовские черты в памяти не удержались.

- Как живешь, сынок? - робко спросил Каллистрат.