Милан, этот несостоявшийся оперный режиссер, все обставил по своему сценарию. Сцена достигла своей кульминации, когда отец опустился перед сыном на колени и поклялся государю в своей вассальной преданности.

Это был захватывающий момент, и в переполненном зале не оставалось глаз без слез, за исключением юного короля. Он стоял с выражением триумфа на лице, не протянув стоявшему перед ним на коленях отцу даже руки. И позднее, когда вельможи и высшие офицеры свидетельствовали ему свое почтение, всегда проявлялось это зловещее выражение абсолютного превосходства. Вид Александра, с одной стороны, поражал Лазу, а с другой — отталкивал.

Получившая между тем развод и жившая в изгнании Наталия убедилась в преданности Лазы и сделала его доверенным связным между собой и сыном, с которым она была в разлуке. Должность личного адъютанта при тринадцатилетнем короле была далеко не блестящей, но верный Лаза выдержал на этом посту до тех пор, пока из мальчишки не вырос мужчина, который стал королем в полном смысле этого слова. И это произошло раньше, чем кто-либо мог предположить, не исключая и Лазы.

Семнадцатилетний Александр пригласил на ужин вместе с важнейшими членами кабинета и обоих регентов, Йована Ристича и Йована Белимарковича, которые вместе со Стояном Протичем вели для еще несовершеннолетнего короля государственные дела. Только старший лейтенант Тьирич, флигель-адъютант короля, был посвящен в планы Александра. Остальные лица из его окружения могли только догадываться, что готовится нечто важное. Во время традиционного сербского обеда — французский повар Милана был изгнан регентами из патриотических побуждений — Лазе показалось, что в высшей степени вежливый и выдержанный Александр был несколько рассеян и постоянно поглядывал на часы, чего он обычно не делал. Появление Тьирича, чье отсутствие было всеми замечено, являлось, видимо, ожидаемым знаком. После того как он прошептал Александру несколько слов, король встал и абсолютно спокойно сообщил находившимся за обедом регентам и министрам, что впредь не нуждается в их услугах, поскольку чувствует себя совершеннолетним и желает с этого же момента пользоваться всеми правами монарха. Когда регенты справились наконец с растерянностью, они гневно запротестовали, на что Александр хладнокровно и с полным самообладанием сказал им, что дворец окружен войсками, государственный переворот одобрен армией и любое сопротивление бесполезно. Он пригласил господ провести ночь в качестве своих гостей во дворце; если же они откажутся, он, к сожалению, вынужден будет рассматривать их как подвергнутых аресту.

Генерал Белимаркович, человек простой души, не вполне осознавший серьезность момента, бормоча проклятия, повернулся к королю спиной и направился к двери. По знаку короля дорогу ему преградил старший лейтенант Тьирич с обнаженной саблей. Генерал остановился, не сказав ни слова. С согнутой спиной и склоненной головой, с взъерошенными волосами он показался Лазе похожим на быка, который вот-вот должен упасть на арену корриды. Это был действительно напряженный момент, попахивало возможным кровопролитием. И старый Белимаркович сдался — весь сник и, как побитый невидимой плеткой, поплелся назад к остальным, которые в страхе сгрудились вокруг Йована Ристича.

Сцена, в которой семнадцатилетний подросток подчинил своей воле людей, годившихся ему в отцы и деды, показалась Лазе какой-то дьявольской и в то же время носившей оттенок гротеска. Конечно, Александр пользовался чьими-то советами, но сделать решающий шаг, пойти на открытую конфронтацию было его личным выбором. И этот шаг требовал не просто определенного нахальства, но и настоящего мужества. Ни один серб не выйдет из дома безоружным, даже если речь идет об ужине в королевском дворце. Пока подоспела бы дворцовая стража, Александра вполне успели бы застрелить или зарубить. Что удержало смещенных регентов и министров от сопротивления, так это невероятное хладнокровие юного короля. Все провели ночь, как было приказано, в Новом Конаке. С восходом солнца на каждой стене по всей стране висело воззвание короля и все войска принесли ему присягу.

После того как Александр отправил в отставку регентов и почти весь состоявший из либералов кабинет, началась чехарда со сменой партий, входящих в правительство. За кабинетом, который возглавлял принадлежащий к радикальной партии доктор Лазарь Докич, бывший учитель Александра, последовал либеральный кабинет, его сменила коалиция либералов и прогрессистов, а ее — после свадьбы Александра и Драги — снова кабинет радикалов. В конце концов правительство было составлено из беспартийных. Король твердо верил в теорию «новой метлы» и отправлял свое правительство в отставку так быстро, что вновь утвержденным не хватало времени навести порядок после деятельности предшественников.

Димитрий Цинцар-Маркович, который отличился в войнах против Турции и Болгарии и в свое время был верховным главнокомандующим, являлся последней из этих «новых метел». Следуя указаниям короля, он так умело манипулировал результатами выборов, что ни один нарушитель спокойствия из радикалов не прошел в новый парламент. Этот факт, однако, вызвал в стране враждебную реакцию. Александр замыслил сделать козлом отпущения премьер-министра. Уже несколько дней он вел переговоры с вероятными преемниками, но пока ни на ком не остановился.

— Что хочет премьер-министр? — спросил он Лазу.

— Я не знаю, Ваше Величество.

— Вы что, его не спросили?

— Нет, Ваше Величество.

— Я его не приму, — упрямо сказал король.

— Слушаюсь, Ваше Величество. Я так ему и скажу. — Лаза поклонился и попятился спиной к двери, но, прежде чем достиг ее, король позвал его, как и ожидалось.

— Подожди секунду! — Он обратился к Павлу Маринковичу. — Я должен все-таки получше обойтись со старым ворчуном. В любом случае оставайтесь в Белграде. Приходите во дворец сегодня в восемь вечера, тогда нам никто не помешает.

Как только дверь за послом захлопнулась, Лаза с упреком сказал королю:

— Я бы на Вашем месте не стал перед всеми унижать своего премьер-министра, по крайней мере, пока не найден преемник.

По реакции Александра невозможно было определить, как он отнесся к этому замечанию. Вид его внезапно стал усталым, он вдруг постарел лет на десять и утомленным голосом сказал, опустившись на мягкий диван:

— Пусть войдет.

Вытянувшись как струна, с выражением разгневанного обитателя Олимпа, по комнате промаршировал генерал Цинцар-Маркович, затем остановился на предписанной дистанции от монарха, щелкнул каблуками и низко поклонился.

— Осмелюсь доложить, генерал Димитрий Цинцар-Маркович, председатель кабинета Его Величества, — сказал он.

Лаза встал позади генерала — на случай, если кому-то из двоих откажут нервы.

— У Вас что-то важное, Мито? — спросил король. Он назвал своего премьера уменьшительным именем — это значило, что король принял к сведению замечание Лазы.

— Покорнейше прошу Ваше Величество принять мою отставку и отставку всего кабинета. — Голос генерала звучал громко, но вместе с тем и глухо, будто доносился из-за стены.

Король недовольно нахмурился и покачал головой.

— Вам не следовало бы так огорчать меня! — воскликнул он раздраженно. — Я не принимаю Вашей отставки.

— Мне ничего другого не остается, — ответил генерал. Он смотрел не на короля, а на видневшуюся через открытую дверь картину, на которой была изображена битва с турками на Амзельфельд.[36] — Я зашел в тупик, сир, и не могу больше нести ответственность. Для меня она слишком тяжела.

Александр внезапно спрыгнул с дивана, и так стремительно, что генерал отпрянул.

— Я этого не допущу! — снова воскликнул он. — Это невозможно. Только не сейчас! Не раньше, чем утихнут волнения из-за результатов этих Ваших проклятых выборов.

Генерал стоял, открыв рот, с остекленевшим взором, и напомнил Лазе в эту минуту чучело акулы, которое он видел в аквариуме Триеста.[37]