Однажды кто-то из студентов спросил его, почему он не напишет книгу о перестройке и развале Советского Союза. Максим Николаевич в ответ рассмеялся, сказав, что это огромный труд, требующий много усилий и времени. Студент заявил, что именно у Максима Николаевича есть время и достаточные знания и материалы для такой работы, но для книги, по его мнению, самое главное – иметь четкую позицию.

Максим Николаевич спросил с удивлением:

– А вы считаете мою позицию до такой степени четкой?

– Да, – ответил студент.

– Почему, если я сам не спешу определиться со своей позицией?

– В этом вопросе я и вижу вашу позицию. Другие спешат поскорее ответить на все, а вы мучаетесь беспокойством, прежде чем ответить на каждый. Вы внимательно выслушиваете и серьезно воспринимаете каждое мнение и каждую мысль, даже если они кажутся незначительными самому говорившему. Я думаю, что тема очень волнует вас, и этого достаточно, чтобы ваша книга вышла честной, глубокой и реалистичной.

– Но это беспокойство может помешать правильному пониманию действительности и отдалить от правды, – сказал Максим Николаевич, чувствуя себя студентом рядом с преподавателем. Ему до того понравился этот обмен ролями, что хотелось и дальше продолжать спор и так же задавать вопросы – пусть даже наивные – чтобы студент продолжал на них отвечать. В этом споре он как бы заново открывал себя, глядя на себя глазами других и удивляясь, как ребенок, впервые увидевший в зеркале собственное отражение. За последние годы он видел мир и самого себя туманно и расплывчато. Но разговор с тем студентом словно прояснил его отображение, и на какой-то миг на него глянуло знакомое, хоть и давно не виданное лицо.

Вначале Максим Николаевич не воспринял всерьез слова студента относительно книги, но день ото дня эта мысль завладевала им все сильнее. И когда начал работу, то удивился охватившему его энтузиазму. Он начал собирать материалы, искать старых знакомых, занимавших разные посты в КГБ и важные партийные должности, которые могли бы передать ему необходимые документы, информацию и сохранившиеся у них архивы. Сбор материалов занял несколько месяцев. Максим Николаевич хотел начать с анализа исторических предпосылок перестройки, считая, что корни ошибок восходят к послевоенному периоду. Тогда Советский Союз вышел из войны победителем, силы великих держав были подорваны. Советскому государству ничто не угрожало, и оно могло спокойно вздохнуть. После пережитых трудностей советский народ более всего нуждался в жилье, питании и одежде, а также всем том, что укрепило бы в нем ощущение победы и мира. Но государство не уделяло должного внимания нуждам людей, а продолжало планировать и наращивать военное производство, предоставив червю бюрократии и технологической отсталости пожирать экономику.

Вначале Максим Николаевич полагал, что работа над книгой полностью вылечит его от Людмилы. Но вскоре понял, что это иллюзия. Понял, когда однажды обнаружил, что ноги сами собой привели его на берег Невы, куда выходили окна ее квартиры. Он шел, задумавшись, размышляя над книгой и не думая о Люде, и очнулся лишь тогда, когда стоял возле ее дома и смотрел на окна – в надежде, что она выглянет. Тоска по ней изнурила его. Она не выглянула, и Максим Николаевич ушел. Но позднее, проходя по этому району, каждый раз в конце пути старался пройти перед ее домом. Не встретит ли ее случайно, не распахнет ли она окно в этот летний день, не заметит ли он ее на улице? Он оглядывался, но никогда не видел ее.

«Все тщетно», – думал он после каждой попытки. Не было надежды не только встретить ее, но и излечиться от любви к ней. Эта любовь была подобна аллергии, обострявшейся в его душе с наступлением каждого сезона: весной – с появлением цветочной пыльцы, летом – вместе с ароматом роз и липовым цветом, заполнявшим воздух медовым запахом. Осенью обострение наступало вместе с холодным северным ветром и заливало морем грусти, а в долгие зимние ночи, не освещаемые ни надеждой, ни падавшим за окном снегом, воспоминание о ней причиняло особую боль.

Ощущение безнадежности не покидало его. Но он свыкся со своим страданием.

Так прошло три года. И в один из июньских дней, когда Максим Николаевич сидел, погрузившись в работу, он услышал во дворе шаги, направлявшиеся в сторону дома. Он не придал им значения и не стал отрываться от работы. Вскоре послышался стук в дверь, но он решил не открывать, чтобы не ввязываться в пустой разговор с кем-либо из соседей. Однако дверь открылась сама по себе, и Маркиз встал с высунутым языком. Максим Николаевич оставался сидеть спиной к двери, прислушиваясь к приближающимся шагам. Внезапно он передернулся всем телом, почуяв ее запах, почувствовав ее присутствие, ее дыхание… Его словно приковало к месту.

Он услышал голос Люды:

– Извини, я не хотела без позволения нарушить твое одиночество, но дверь была открыта. Ты не хочешь пригласить меня в гости?

Он повернулся. Она стояла на расстоянии шага, одетая в легкое летнее платье, – с желтыми ромашками на белом фоне. Волосы были стянуты на макушке длинным хвостом, в руках она держала большую желтую сумку. Красивая до умопомрачения, она выглядела намного моложе своих лет и напоминала подростка.

За минуты до ее появления Максим Николаевич думал о ней. И месяц назад думал о ней. И год, и два года назад, с ее последнего визита к нему он не переставал думать о ней.

– Ты долго будешь смотреть на меня? Не пригласишь меня сесть?

– Конечно! Пожалуйста, – сказал он в замешательстве, указывая на диван.

От неожиданности ноги изменили ему, и он почувствовал, что не может встать. Людмила бросила сумку на диван и, подойдя, села к нему на колени.

– Я лучше сяду здесь, – и обвила его шею руками.

Сердце его чуть не остановилось от радости, когда он ее поцеловал.

– Он ждет тебя на улице? – спросил Максим Николаевич.

– Кто? – спросила она с удивлением. Затем добавила: – А-а, ты имеешь в виду его! Нет. Не ждет. Ты можешь забыть о нем.

– Почему? Ты разве забыла о нем?

– Представь, что да, забыла.

– Не верю.

– Правда.

Она произнесла последнее слово, касаясь губами его губ, и он вновь с упоением ощутил сладость волшебного прикосновения.

– Что ты пишешь? – спросила Люда, глядя на разбросанные на столе бумаги и книги.

Ему не нравилось, когда кто-либо подглядывал в его записи, и обычно Максим Николаевич прятал их от посторонних глаз. В этот раз он забыл закрыть тетрадь, однако ее любопытство не вызвало у него раздражения, и он не стал убирать бумаги.

– Я пытаюсь исследовать произошедшее.

– Это очень трудное дело.

– Да. Трудное.

– Но ты ведь не будешь продолжать это занятие в моем присутствии? – сказала она, сама закрывая тетрадь.

– Нет, не буду.

Он снова обнял ее и хотел поцеловать, но Людмила слегка отодвинула лицо, говоря:

– Не торопись. Думаю, у нас достаточно времени. – И шепотом добавила: – Я хочу, чтобы ты любил меня неторопливо. – Затем встала и раскрыла сумку: – Посмотри – я привезла с собой некоторые вещи. Ты позволишь мне остаться на два-три дня?

– С большим удовольствием. Но почему? Ты сбежала от своего любовника?

Люда в ответ громко рассмеялась:

– Максим, дорогой мой! Если бы я захотела сбежать от него, то – никак не сюда. Знаешь, почему?

Он промолчал.

– Потому что это место годится только для любви, – кокетливо произнесла она, обнимая и целуя его вновь.

Он смотрел на нее с удивлением.

– Я соскучилась по тебе.

Он не верил ей. Знал, что она большая кокетка и вряд ли способна любить кого-либо, кроме себя. И все же любил ее, и в этом заключалась трагедия его жизни. Он был несказанно рад ее приезду и догадывался, что Людмила чувствует эту радость. Как чувствует его волнение, которое он безуспешно пытается скрыть. Она пользовалась его замешательством и лишала воли; она приближалась, и он обнимал ее вопреки собственному желанию сохранять спокойствие и равнодушие.