– Значит, папа не умер?

– А кто тебе сказал, что он умер? – удивленно спросила мать.

– Я сама так подумала.

– Можешь считать, что умер. Тебе очень не повезло, что он твой отец.

– Но он так любил меня!

– Он никого не любит, кроме себя. Он забыл о тебе и легко от тебя отказался.

Почему отец признал поражение и примирился с матерью, пожертвовав дочкой, Люда не понимала. И мечтала увидеть его, чтобы спросить: «Почему ты забыл меня, папа? Почему ты не боролся за меня?»

Однако, повзрослев, она стала думать иначе. И каждый раз приходила к одному и тому же выводу, вызывавшему у нее усмешку: «Даже если я увижу его, задам ему этот вопрос и услышу ответ, что изменится? Ничего». Она убеждала себя в том, что они с отцом, встретившись теперь, не узнали бы друг друга. А если бы и узнали, то, совершенно чужие, не стали бы ни о чем спрашивать друг друга. Теперь Людмиле было все равно, тем более что она больше не нуждалась в отце. И если бы кто-то разбудил ее однажды утром и прикрыл ей глаза, сказав, что ее ждет сюрприз, она ожидала бы увидеть что угодно и кого угодно, но только не отца, – его она не желала видеть совсем.

Людмила верила в это до того самого утра, когда пришел Максим Николаевич и согласился на продажу комнаты. Когда он ушел, она, проходя мимо окна, случайно увидела его, с трудом бредущего по снежной улице и постепенно удаляющегося от дома. И застыла на месте, глядя ему вслед и чувствуя, как тлеющая под пеплом искра вновь разгорается в ее душе и больно обжигает. Ей хотелось, чтобы он вернулся, но этого не случилось. Потом ей захотелось, чтобы он обернулся и помахал ей рукой. Но он не сделал и этого. И когда Максим Николаевич совершенно исчез из вида, Люда испытала ужас – от мысли, что он может не вернуться никогда.

– Так вы договорились или нет? – спросил ее Виктор, когда она села рядом с ним в машину.

– Есть некоторые детали, которые еще нужно обсудить.

– А нельзя попросить его прийти, как в прошлый раз?

– Он может появиться нескоро. А я не хочу ждать.

Так, спустя два дня после их встречи, Люда неожиданно для себя отправилась на поиски Максима Николаевича. Всю дорогу, сидя рядом с Виктором, она молчала, задумчиво глядя через стекло на падающий снег, и на душе ее было холодно и грустно. Шел последний в этом году снег, который обыкновенно приходился на ту пору, когда на Ладоге таял лед и раскалывался на огромные глыбы. Белые ледяные громадины потоками воды сносило в Неву, а оттуда – в море, где они окончательно исчезали в пенистой пучине.

– Ты чего такая грустная?

– Кто? Я? – переспросила Людмила растерянно, словно застигнутая врасплох. Затем добавила: – Нет, не грустная. Мне просто надоел снег.

Она потянулась к сумочке и нащупала листок с адресом Максима Николаевича, который взяла у его дочери.

Когда они доехали, Люда попросила Виктора подождать в машине:

– Боюсь, твое присутствие помешает разговору. Оставайся здесь и жди. Не ходи за мной.

– Ладно. Только постарайся недолго.

Максим Николаевич, увидев гостью, остановился в дверях, как вкопанный. Люда прошла в дом, не объясняя цели своего визита, и обошла комнаты, осматривая скудную обстановку.

– Значит, ты живешь в этой пустоте?

– Зачем ты приехала? – спросил Максим Николаевич с тем же выражением удивления на лице.

– Навестить тебя. Или я помешала? Я соскучилась по тебе.

Ему хотелось верить, что Люда действительно приехала, чтобы увидеться с ним, и что ее привела тоска. Он хотел в это верить, но теперь, особенно после последней их встречи, было глупо и наивно полагать, будто она его любит, или любила, или могла любить, или может полюбить хотя бы на минуту. Она попросту позабавилась с ним несколько раз и забыла. И сюда ее могло привести лишь какое-нибудь обстоятельство, связанное с ее теперешней жизнью: может быть, она не договорилась с Аней по каким-то вопросам, касающимся сделки, и приехала в сопровождении своего любовника, оставив его ждать в машине, как оружие, направленное на Максима Николаевича. Присутствие третьего даже на расстоянии играло в разговоре решающую роль. Он хорошо это понимал и потому считал глупым со своей стороны отдаться чувствам и поверить словам Людмилы с наивностью влюбленного юноши.

Вместе с тем ужас смешался в его сердце с неукротимой радостью: вот она перед ним, живая, со своим неповторимым ароматом и ярким светом, наполняющим его неуютный дом колдовским очарованием.

– Зачем ты приехала?

Максим Николаевич задал вопрос в третий раз, в глубине души умоляя ее дать другой ответ, чем тот, который подсказывал ему разум. Но, как это бывало всегда, ответ оказался совершенно неожиданным.

Людмила подошла вплотную, прильнула к нему всем телом, обняла за шею и жадно впилась ему в губы. Он почувствовал, как сгустился воздух, стало тяжело дышать, остатки его сил стали растекаться, кости и плоть превратились в вязкую бесформенную жидкость, которая, казалось, вот-вот вытечет, и от него останется одна пустая обвисшая кожа.

– Ты все еще любишь меня? – шепотом спросила она, дыша у самого уха.

– Ты уничтожила меня.

Он сказал это слабым голосом, не в силах произнести больше ни слова. Веки его опустились, он почувствовал головокружение, и сквозь стоящий в ушах свист услышал далекий голос, велевший отвергнуть ее сейчас же. Именно сейчас, когда она пришла к нему сама, охваченная тоской и желанием, хвати ему смелости сделать это, он бы излечился от нее. Но Максим Николаевич понимал, что не сумеет устоять перед ней, и голос вскоре пропал, исчез в бурном потоке любви и страсти, с безумной силой вырвавшемся из его сердца.

– Что ты еще хочешь от меня?

– Я хочу тебя.

Говоря это, Людмила увлекла его на кровать. Дверь все еще была открыта, и виднелся стоявший неподалеку черный автомобиль.

– Ты не боишься его? – спросил Максим Николаевич, указывая на дверь.

Она холодно ответила:

– Нет, не боюсь. Забудь о нем. Или ты сам его боишься?

Он сел на краю кровати, глядя на нее. Минуту назад он бы не поверил, что она придет и ляжет рядом со словами «я хочу тебя», пока любовник ждал ее на улице. Это казалось невероятным, но вместе с тем так оно и было. Ни один человек на свете, кроме Люды, не осмелился бы пойти на такое. Именно это и пленяло Максима Николаевича, и лишало сил.

Он хотел бы оставить ее здесь, в его пустом доме, на этой кровати. Чтобы она не вставала и не уезжала со своим любовником, а осталась навсегда. Он потянулся рукой к ее волосам и наклонился, касаясь ее уха, шеи, нежно дотронулся до ее тела, и рука его постепенно стала сжиматься.

– Ты хотел бы задушить меня, правда?

– Да.

– Тогда сделай это, когда мы будем заниматься любовью, чтобы я испустила последний вздох в момент удовлетворения.

– Ты думаешь, я не способен на такое?

– Да, думаю.

– А если сделаю?

– Сделай. Обещаю, что не буду сопротивляться.

– И рискнешь жизнью?

– И рискну жизнью.

Не успела она окончить фразу, как по его телу пробежал сильный разряд, и он содрогнулся, – ее рука стала ласкать его плоть.

Максим Николаевич вновь вернулся в жизнь – через дверь, за которой жили воздух, вода, небо и земля. Ее губы вновь напомнили ему позабытый вкус летней утренней росы, полной грудью он вдохнул запах ее тела – тонкий аромат цветущих деревьев. Лес проснулся от спячки и наполнился птичьей возней, солнечными бликами и дыханием распускающейся листвы.

Его руки мягко коснулись ее тела. То ли забывшись, то ли оттого, что руки не слушались его, Максим Николаевич продолжал обнимать ее мягко, с радостью невинного ребенка, и пальцы его нигде не сжимали ее тело.

– Я же говорила, что не сможешь! – проговорила Люда победно.

Он не ответил. Просто лежал рядом с ней, упоенный блаженством. Удовлетворенная страсть продолжала растекаться по его жилам опьяняющей волной. У него не было желания ни говорить, ни делать что-либо. Ему хотелось уснуть, не выпуская ее из объятий. Блаженство, полученное теперь от близости с ней, было иным. Прежде казалось, будто тело пытается взобраться на крутую гору, чтобы достичь вершины, и чтобы душа его взлетела оттуда на быстрых крыльях и воспарила в небе. Но он достигал вершины, а душа оставалась заложницей его тоски. Но в этот раз душа обрела крылья и вольной птицей воспарила в безграничном небе.