Несколько дней велись упрямые разговоры. Барону показывали перехваченные письма польских королей крымским ханам, подлинные признания Пленников и тех крымских вельмож, которые стояли за дружбу с Россией. Были и такие документы, в которых даже указывались суммы, полученные теми или иными военачальниками и ханскими советниками за их противороссийскую позицию. Переводы всех этих свидетельств на латынь вручали Герберштейну, но он, ознакомившись с этими свидетельствами, продолжал стоять на своем - хоть кол ему теши на голове. Не может быть такого, и все тут.

- Заключите мирный договор с Польшей и сделайте первый шаг в борьбе с нашествием магометан, тогда весь мир по приказу Папы Римского и по воле императора всколыхнется немедленно.

О чем бы ни шла речь, Герберштейн, в конце концов, все сводил к одному: объединение Европы может быть крепким, если Россия, уступив польскому королю города, перешедшие за последние годы под руку Москвы, перестанет его тревожить. Мир с Польшей и Литвой - вот важнейшее условие дружной борьбы с османским нашествием.

- Султан пользуется нашими раздорами, прибирает к рукам целые христианские государства или отторгает от них целые области.

- Ив первую очередь - православные, - как бы продолжил рассуждения Герберштейна дьяк Посольского приказа.

Это вроде бы между делом вырвавшееся слово крепко задело барона. Тот даже опешил. Он был совершенно уверен, что большая игра императора и Папы Римского ведется настолько хитроумно, что ее просто невозможно понять непосвященным, тем более это касается России, кондовой, полу азиатской.

- …и славянские государства: Болгария, Хорватия, Словения, Словакия, - торжествуя свою удачу, продолжал дьяк как ни в чем не бывало, все так же подражая убедительному тону посла. - А вот Греция, которая ближе всех к Турции и удобней для завоевания, остается вне поля зрения султана. Италия и вовсе живет безбоязненно.

Герберштейн молча проглатывал горькую правду, ибо совершенно не был готов к такому повороту переговоров.

- Давайте порассуждаем: поднимет ли копье Рим, если ему живется безбоязненно? - с еще большей будничностью спрашивает дьяк. - Оголят ли мечи Британия, Германия, Швеция? Мы весьма в этом сомневаемся. Мы с великим уважением относимся к императору, но, увы, его просьба нам не в угоду. Мы не сможем пойти поперек своим интересам.

- Наши переговоры свернули на обочину, - сказал Герберштейн, посчитав, что нашел ловкий ход, - чтобы вернуть его на прежнюю дорогу, нам стоит поразмышлять, потому предлагаю прерваться до завтрашнего дня.

- Согласны, - ответил Андрей Старицкий, который был очень доволен тем, что утерли нос ученому послу, прозванному лисом.

Однако завтрашний день все круто изменил. К вечеру в Кремль прибыл вестник от посольства короля Сигизмунда, возглавляли которое два пана - Богуш и Щит. Послы просили въезда в Москву. Василий Иванович позвал всех, кто вел переговоры с бароном Герберштейном, и задал им вопрос:

- Не помешают?

- Не без того. Станут путаться под ногами. Однако - одолеем, - ответил дьяк Посольского приказа. - Хотя, если здраво рассудить, стоит их придержать, разместив в Подмосковье. Но нет предлога, даже малой зацепки, а если без причины не пустишь ты послов Сигизмунда в Кремль, барону Герберштейну дашь козырь в руки.

- Придется не только разрешить въезд, но и допустить до своей руки.

Обсуждение прервал глава караула царских палат, который в это самое время вошел с поклоном в палату царя.

- Прости, государь, за неурочное вторжение, но дьяк Разрядного приказа рвется к тебе, не внемля словам о занятости твоей.

- Что стряслось?

- Не ведаю, государь. Одно знаю: требует впустить немедленно.

- Что ж, впусти, коль так, - увидев в дверях входящего дьяка, сказал ему с упреком: - Иль не терпится подождать, пока я закончу важный совет?

- Запоздают тогда мои сведения. Можешь приказать не совсем верное, не по обстановке. Только что прискакал гонец из Опочки. Константин Острожский осадил крепость.

- А почему же мой наместник Василий Салтыков мне гонца не послал? - изумился Василий Иванович, хотя кто из собравшихся в палате мог ответить на этот вопрос.

Однако в этот момент вновь отворилась дверь, и глава караула, уже без извинения, а по полному своему праву доложил:

- Гонец от князя Салтыкова.

- Пусть войдет.

- Крупной ратью осадил крепость Острожский. Вместе с Литвой и ляхами наемники богемские и немецкие. Более дюжины осадных пушек, - сообщил гонец.

- Спасибо за старание, - поблагодарил его Василий Иванович. - Оставайся до времени в моем полку.

Обождав, пока гонец покинет палату, Василий Иванович заявил твердо:

- Послов Сигизмундовых разместить в Дорогомилове. Барону Герберштейну разъяснить: как можно вести разговор о мире, если король, отрядив послов, двинул на нашу землю крупную рать? Какие могут вестись речи с коварным лицемером?

Дьяк Посольского приказа поспешил исполнить волю государя, а Василий Иванович заговорил о делах ратных.

Доклад дьяка Разрядного приказа успокаивающий: отряд в Опочке уже силен парами полков добрых мечебитцев, припасов съестных завезено месяца на три с лишним, огнезапаса - море. Наместник Салтыков - муж храбрый и в ратных делах сведущий, к тому же знает, как важно удержать крепость хотя бы неделю. В Великие Луки к воеводе Ростовскому и в Вязьму к воеводе Василию Шуйскому уже ускакали гонцы с повелением готовить полки к походу, чтобы без промедления и быстрым ходом идти к Опочке по слову государя.

- Сегодня же я пошлю гонцов со своим приказом, - решил царь и указал дьяку: - Ты повели, чтоб двигались рысью да галопом, а не шажком. Опочка-то с худыми стенами.

- Верно, стены не ахти, но ратники добрые…

- Мед бы пить твоими устами.

Дьяк Разрядного приказа был уверен, что Опочка выстоит ту неделю, какая потребуется, чтобы подойти полками из Великих Лук и Вязьмы на помощь осажденной крепости. Уверенность его подтвердили дальнейшие события.

Вроде бы неожиданно подступил воевода польский Константин Острожский с довольно внушительной силой, костяком которой являлись не шляхтичи, а немецкие и богемские наемники, упрямые и злые в сечах. Крепких заслонов от возможных вылазок Острожский ставить не велел, чтобы не терять времени да и сил. Установили только стенобитные пушки и принялись бомбить стены с воротами.

Салтыков и воеводы полков довольны тем, что ляхи бьют только по стенам и воротам, а не по городу: ни потерь нет, ни пожаров. Однако на всякий случай все ратники, охранявшие крепость, разместились вплотную к стенам, а жителям велено было укрыться либо в подвалах, а если у кого их нет, тоже прижаться ближе к стенам. На каждом перекрестке Салтыков велел поставить по паре повозок с бочками, наполненными водой. В любой миг повозки могли отправиться к загоревшемуся дому, но, слава Богу, пока они стояли без дела.

- А не совершить ли вылазку ночью? - предложил один из полковых воевод наместнику. - Нагоним страху и попортим пушки.

Салтыков ответил не вдруг. Думал очень долго. Ответ же его прозвучал неожиданно для спросившего и для остальных воевод, и был он с ратной точки зрения совершенно неприемлемый:

- Заманчиво и попугать, и пушки попортить. Вылазка, однако, не принесет нам пользы, а вред мы получим, и очень существенный.

- Почему?

- А вы поразмыслите. Острожский бьет только по стенам и воротам, как я полагаю, считает, что в крепости, кроме воротниковой стражи, никого больше нет. Так? Так. Он не только как воевода думает, а поглядывает далеко вперед: продолбив пролом, его рать легко войдет в город, где ни один из жителей не пострадал, ни один дом не разрушен. Грабить он, скорее всего, запретит, надеясь легко добиться присяги королю Сигизмунду. А вот если мы покажем Острожскому свои силы, что последует? То-то.

- А что, разумно. Поднимут тогда пушки на туры, и от города одни щепки и угли останутся.

- Вот-вот. Потому и не нужна вылазка, от которой сейчас только вред.