Безудержная стремительность наступающих была сбита, но рушницы не умолкали. Особенно успешной оказалась их стрельба, когда конница подскакала к закопай, ловко укрытым дерном. Кони, снизив скорость, не перелетали через ловушку, а проваливались в закопы. Теперь по ним стрелять нужды не было, теперь рушницы выцеливали ратников.

Ударил набатный барабан главного воеводы Хабара-Симского, его подхватили набаты дружин, смердов и детей боярских, хлынули с холмов по заранее приготовленным проходам конники князя Андрея Старицкого, смело врезаясь в потерявшие стройность ряды противника.

Рукопашная начала набирать силу.

Не долго верх на поле боя одерживала дерзость, вскоре положение выровнялось. Сеча перешла в то состояние, когда начало главенствовать мастерство и ловкость каждого мечебитца. Ужасное зрелище: секли друг друга единоверцы. Секли озлобленно, безжалостно. Сенокосное поле все более и более набухало кровью.

Через некоторое время почувствовался перевес московских ратников. Первыми попятились смерды, оголяя правый бок детей боярских, что грозило поставить тех в трудное положение. Хабар-Симский ввел в бой засадную дружину из Вереи.

Теперь попятились москвичи. Вот-вот начнется паника, но тут Овчина-Телепнев выпустил свой резерв - вновь попятились смерды. Положение сложилось критическое, и Хабар-Симский решился на крайний шаг ввести в бой свой последний резерв. Тех самых мечебитцев, с которыми он приехал в Старицу. Повел их он сам.

Отчего князь Андрей Старицкий не запретил воеводе врубаться в гущу сечи, не понятно?

Положение выровнялось и оставалось неизменным до конца дня, когда из-за наступления темноты схватка вынуждена была прекратиться.

Ратники начали возвращаться в свои станы. Князь Андрей Иванович встречал с поклоном, но все более тревожился, отчего так долго не возвращается Хабар-Симский.

Вот и он. Но что это?! Коня ведут в поводу, а двое мечебитцев с боков поддерживают воеводу, который держится в седле, ухватившись обеими руками за луку. Возле Андрея Ивановича ему помогли слезть с седла. Князь ужаснулся, увидев кольчугу воеводы в крови, а на его шее глубокую зияющую рану.

- Бармица отчего-то сбилась, - словно оправдывался Хабар-Симский за случайную оплошность. - Но ничего. Оклемаюсь.

Подоспел княжеский лекарь, склонился над опустившимся на траву воеводой, но как ни старался, ему никак не удавалось остановить кровь: шею жгутом не перетянешь, а квасцы не помогали. Хабар-Симский заметно слабел. Вскоре он, уже еле шевеля губами, сказал свое последнее слово князю-другу:

- Держись. Прими мои слова как заклинание: лучше погибнуть в бою, чем корчиться на дыбе. Но я уверен, ты одолеешь коварного Овчину.

Сделал последний выдох воевода. Лекарь повременил немного, надеясь на чудо, но вот распрямился:

- Все. Не смог я одолеть костлявую.

Осиротел князь Андрей Иванович. Не о предсмертном наказе друга и соратника его мысли. Поле, которому надлежало бы кормить долгую зиму домашнюю скотину духмяным сеном, истоптано, напитано кровью и устлано трупами. Ради чего? Ради чего погиб воевода Хабар-Симский, так много сделавший для родины, для ее ратной славы? А впереди ждала его еще большая слава, еще большая благодарность народная за знатными победами над алчными соседями. И вот - нет великого воеводы!

А что даст завтрашний день? Еще сотни храбрейших из храбрых ратников останутся лежать на поле-кормильце?!

«Ради чего?!»

Чести рода! А не жажда ли власти? Не ради ли воцарения Владимира вся эта кровь?

До самого утра не смыкал Андрей Иванович очей, думал, думал и думал, но так и не нашел верного ответа на теснившиеся в полном беспорядке вопросы.

Ударил набат в стане Овчины-Телепнева. В шатер КНЯЗЯ Андрея Ивановича вошел воевода Старицкой дружины, принявший на свой страх и риск возглавить осиротевшую рать, ибо понял, что князю не до таких мелочей.

- Вели, князь, и нам строиться к сече?

- Да.

Но в один миг изменилось его решение, когда он поднялся на гребень холма и встал у своего стяга. Поле, которое осветило ласковое утреннее солнце, имело ужасный вид: трупы, трупы, трупы. Не ворогов-разбойников и не русских храбрецов, грудью вставших на защиту родной земли, а трупы единоверцев, сложивших головы из-за распри у трона.

«Я приму смерть, если так угодно Богу, ради жизни сотен!»

Не мешая воеводе своей дружины готовить рать к сече, князь подозвал одного из своих бояр и велел:

- Пойди к Овчине-Телепневу и скажи: я хочу с ним говорить. Один на один.

Войска стояли, готовые к бою, но ни та, ни другая сторона не получали никакой команды. И вот вместо того чтобы двинуть свои силы на холм, князь Овчина-Телепнев пошагал один, к удивлению рядовых мечебитцев, к центру сенокосного поля, обходя павших в сече ратников. Князь Андрей Иванович, поняв, что предложение его принято, приказал оставаться всем на своих местах, с достоинством спустился с холма и уверенно зашагал навстречу Овчине-Телепневу. Он вполне осознавал, что идет к своей смерти.

Переговоры были короткие.

- От имени царицы Елены и от имени ее сына Ивана Васильевича даю твердое обещание, что ты, князь, будешь оставлен без мести. Уделы твои останутся при тебе, - заверил Овчина-Телепнев.

- Моя дружина? Дружина Хабара-Симского? Мои бояре?

- Им тоже не станет ничего худого. Они вправе служить тому, кому хотят и где считают лучшим для себя. А дружины? Разве наказуема верность ратная?

Не спросил Андрей Иванович о судьбе детей боярских, переметнувшихся к нему из царева полка, не спросил о судьбе выборных дворян. Запамятовал, должно быть, второпях.

До Москвы ехали дружно. Как соратники. Только несколько дворян и детей боярских улепетнули по дороге, предвидя для себя худой конец. Остальные въехали в Кремль единым строем.

- Размещайтесь по гридням, - велел Овчина-Телепнев ратникам. - А нам, князь Андрей Иванович, путь к Елене-царице.

- Да, - ответил Андрей Старицкий и тоже распорядился: - Дружина моя и бояре следуют в теремной дворец.

Князь Овчина-Телепнев не возразил. Князья направились к Соборной площади, но даже не дошли до Красного крыльца. Сам дьяк Казенного двора с дюжиной стражников встретил их.

- Тебе, князь Овчина-Телепнев, гневное слово царицы Елены, - сказал дьяк строго. - Ты пообещал то, что не имел права обещать. Царица велела было тебя тоже оковать, но благодари митрополита, сумевшего ее умилостивить. А ты, князь Андрей Старицкий, пойман еси как изменник. Для тебя готова палата. Тесная и темная.

дружина?! Как бояре?!

- На все воля Господа и царицы нашей Елены. Князя Андрея Ивановича Старицкого, окованного, действительно втолкнули в темную и тесную каморку, не велев стражникам с ним заговаривать. Те строго исполняли наказ: один раз в сутки они молча впихивали в узкое оконце кусочек черствого хлеба с кружкой перекисшего кваса и, не сказав ни слова, удалялись. До самой смерти князь так ничего и не узнал о судьбе своей дружины и дружины Хабара-Симского, о судьбах бояр и дворян и детей боярских. А расправились с ними очень жестоко. Бояр и дворян пытали до тех пор, пока те не отдавали Богу душу, тогда их уносили тайным ходом на берег Москвы-реки и швыряли в чистые ее воды.

С дружинниками обошлись сердобольней: отправили их на пушной промысел за Камень без права возвращения. Детей боярских и выборных дворян, изменивших присяге, повесили у дороги на Великий Новгород. На версту друг от друга. На ужас путникам и на радость воронью.

Около полугода голодал в застенке князь Андрей Иванович, прежде чем почить в Возе. Хоронили его с великими почестями, упокоив в соборе Архангела Михаила.

Царица Елена позволила допустить на похороны княгиню Ефросинию с сыном Владимиром Андреевичем, после чего их отвезли в Верею под неусыпный пригляд.

Елена Глинская ненамного пережила свои жертвы. Она умерла во цвете лет. Как предполагали современники, ее отравили. Винили даже в этом княгиню Ефросинию, будто бы она отомстила за своего супруга. Но большинство склонялось к тому, что это дело князей Шуйских. И это, пожалуй, ближе к истине. Ефросиния, каждый шаг которой был под контролем не только стражников, но и тайного дьяка, жила с сыном под надзором в Верее, а оттуда много ли наметишь? Иное дело - Шуйские. Они - у самого трона. К тому же им царица Елена, вопреки предупреждениям Овчины-Телепнева, безгранично доверяла.