Пленных быстро собрали в кучи, за уносившимися в панике устремились конные дети боярские. Догоняя, секли безжалостно, мстя за погибших под Красным и Дубровно. Даже тех не щадили, кто запоздало поднимал руки. Крохи остались от сильного войска. Можно бы смело идти на Минск и даже далее него, что и предлагали сделать почти все воеводы полков, но князь Андрей Старицкий не стал самовольничать, имея приказ царя-брата не углубляться за Днепр.

- Перегодим год-другой. Много ратников потеряно. Да и Крым с Астраханью хвосты поднимают. Не управиться нам сразу на двух сторонах. Если сохраним Смоленск, скажем - слава Богу. Имея ключ от Заднепровья в своих руках, станем упрямей возвращать отчины и дедины.

Не забыл это наставление Андрей Иванович, оттого, распорядившись добычей, повел свои полки в Боровск, откуда, по слову царя, ратников отпускали с весьма хорошим жалованьем и доброй добычей по домам. Сам же князь, с согласия царя, решил провести зиму в Верее, позвав туда и семью.

Андрей Иванович не испытывал большого желания зимовать в отдаленной вотчине, но он не хотел именно теперь оказаться в Кремле, ибо там не миновать разговора с Василием Ивановичем о предательстве князя Глинского, и тогда он мог, не сдержавшись, высказать свое отношение к случившемуся. Андрей Старицкий не винил во всем князя, хотя вроде бы по его милости погибло столько добрых ратников, а судил иначе: вовсе безвинного Глинского оскорбили грубым недоверием и он жаждал отмщения.

Не вина Глинского в страшном разгроме русского "войска, хотя от нее не открестишься, более всего виновны в нем сами главные воеводы Челяднин и Булгаков-Голица. Своими раздорами погубили они подчиненные им полки, и сами оказались в плену, сидеть им теперь в польских темницах до самой смерти, ибо наверняка Василий Иванович даже не подумает выкупить бездарных воевод.

А Глинский? Пройдет время, Василий Иванович поймет свою ошибку и, выпустив князя, снова приблизит к себе. Но сейчас вступаться за Глинского очень опасно: сам вполне можешь оказаться в опале. Вот главная причина выбора места коротания зимы.

Увы, оказаться совсем в стороне от дела Михаила Глинского Андрею Ивановичу не удалось. Всего пару недель минуло, как в Верею приехала княгиня Ефросиния с сыном Владимиром, который заметно подрос и окреп. Полетели радостные, наполненные семейным счастьем дни. Особенно приятно было Андрею Ивановичу каждый божий день заниматься с сыном, учить того ратному делу, для чего мастеровые даже выковали меч для детской руки, щит и копье. Часто и княгиня приходила смотреть на ратные забавы отца с сыном, гордясь ловкостью любимого мужа и не менее любимого своего первенца-наследника престола. В эти минуты она тешила свое воображение радужностью будущего.

Вот в эту саму семейную ладность ворвалась непогода: нежданно-негаданно в княжеский дворец приехала племянница Михаила Глинского, княжна Елена.

Княгиня Ефросиния насторожилась: слишком броской красоты гостья. Пышные, слегка волнистые черные волосы, не скрытые кокошником, подчеркивали приятность чистой белизны личика, румянец щек и яркость губ. Черты лица удивительно ладные, которые, казалось, были выточены мастером с великой любовью. Но более всего притягивали откровенной смелостью, почти озорством карие глаза с едва уловимой затаенной грустью. А стан? Стройность невероятная, подчеркнутая скроенным по фигуре платьем, необычным для русской женщины.

И все же, несмотря на возникшую настороженную неприязнь, княгиня (она даже себе не отдавала отчета, что опасается, как бы муж не положил на гостью глаз) с почти естественным радушием принимала ее, отведя ей лучшую опочивальню, светелку и сенных девушек, и даже не стала расспрашивать, какая нужда привела Елену во дворец царева брата.

«Сама расскажет. Не иначе, о дяде похлопочет», - решила княгиня.

Супруг ее вернулся под вечер с рыбного лова. Уставший. Вместе с дружинниками князь неводил дальнее лесное озеро, стараясь не ударить в грязь лицом, а действовать ловчее своих воев. Это ему удавалось с большим трудом, но всем казалось, что заводит он невод играючи, поэтому во время дневной трапезы его хвалили, и князь с достоинством принимал похвалу.

- Славно наловили разнорыбицы, - сказал он княгине, вышедшей его встречать на крыльцо.

- У нас гость, - не обращая внимания на похвальбу мужа, известила она его, - вернее, гостья. Похоже, по твою душу.

- Кто такая?

- Племянница князя Михаила Глинского.

На том и закончился разговор при дворне, остальное доскажется в палате княжеской, в полном уединении.

- Красивая, бестия. Заворожит тебя. Поддашься ее чарам. Откликнешься на ее мольбы себе во вред.

- Пустое, Ефросиньюшка, пустое. Не о чарах речь. Она за дядю станет просить, не иначе, а я-то в ощипе окажусь. Мне жаль князя Глинского. Он виновен, но без вины. Оскорбленная честь взыграла, вот и пошел на предательство. Хотя какое предательство. Его полное право служить по своему выбору. Все так, но не пойдешь же поперек воли Василия Ивановича. Возьмет и опалит.

- Нет-нет. Не допусти такого, ради сына нашего прошу, ради наследника престола.

- Но что я скажу просительнице?

- А ты поезжай на охоту. Теперь же поезжай. А я скажу, что в Старицу, мол, подался по весьма срочному делу. Через пару дней провожу ее обратно в Москву, к отцу ее.

- Не дело говоришь. Лучше чистосердечный разговор, чем обман. Он всегда может раскрыться. Тогда как в глаза смотреть?

Не прав был Андрей Старицкий: ему бы для своей пользы слукавить, чем говорить правду в глаза, но поймет он это, когда уж станет поздно.

Утром он сам пошел в светлицу к гостье, спросил, поклонившись в приветствии:

- За дядю приехала просить?

- Да. Мне о тебе, князь, дядя много рассказывал считая своим другом. Очень, как он говорил, близким. Надеюсь, то, что дядя теперь в опале, не изменило вашей взаимной приязни.

- Не могу ничего сейчас сказать об отношении ко мне твоего дяди, а мое не изменилось.

- Вот и пособи попавшему в опалу.

Столько искренней печали было в глазах Елены Глинской, столько умоляющей нежности, что князь едва не ответил согласием. С трудом пересилив себя ради своего благополучия, ради благополучия сына-наследника престола, он ответил со вздохом:

- Рад бы в рай, да грехи не пускают. Не одолеть мне гнева царя Василия Ивановича. А стану назойливо канючить, сам окажусь в опале.

- Стало быть, приязнь по боку?

Упрек справедливый, от которого нет смысла открещиваться, остается одно - дать совет.

- Подскажи отцу, пусть челом ударит государю.

- Он хуже тебя трусит. Ждет со дня на день, когда его под стражу возьмут, хотя какого ляда его оковывать. Тише воды, ниже травы живет.

- Не суди так строго отца. Все мы под Богом ходим. - И вдруг, словно кто-то подсказал князю выход из положения: - А ты сама. С тебя какой спрос? Хлопочешь за любимого дядю. Не обвинят же тебя в пособничестве изменнику.

Роковым оказался совет.

Несколько раз отказывался Василий Иванович принять с челобитием племянницу заточенного Михаила Глинского Елену, но она продолжала добиваться своего, все более и более обрастая поклонниками. Особенно рьяно помогал ей князь Овчина-Телепнев[126], думный боярин, молодой летами и пригожий внешностью. Поговаривали, будто положил он глаз на княжну Елену, и та отвечает ему благосклонностью. Что ж, дело молодое, житейское. Всех бояр и дворян удивляло одно: княжна Елена не проводила дни в кругу сенных девушек за вязанием кружев или вышиванием, в ожидании сватов, а могла, не пряча волосы под кокошник, появляться на людях без сопровождавших ее и даже - о ужас! - встречаться свободно с князем Телепневым, как со своим братом или отцом, беседовала с ним, не стесняясь осуждения.

Князь Овчина-Телепнев, поначалу робевший при таких необычных встречах, нарушающих вековые устои, постепенно привык к ним и тоже перестал обращать внимание на косые взгляды придворных и даже думных бояр, на их презрительные плевки себе под ноги. Когда же княжна попросила его о помощи, он дал ей слово, что расшибется в доску, но добьется, чтобы царь допустил ее к себе. Однако он не пошел со своим словом к царю - о его хлопотах Василий Иванович даже не догадывался - князь принялся исподволь склонять на свою сторону царева духовника и особенно митрополита Даниила[127]. В конце концов, это привело к успеху.