Таяло и польское войско в коротких, но яростных ночных сшибках. Заметно таяло.

Конечно, не без потерь проходили вылазки и для защитников Смоленска, они, однако, не несли большого Ущерба, ибо терялось малое от множества ради великого дела.

Испытав все, что мог, Острожский решился на хитрый шаг - на ночной приступ, который должен был начаться во второй половине ночи.

Готовя штурм, Острожский вовсе не опасался, что к осажденным может подойти какая-либо помощь, ведь он в пух и прах разгромил восьмидесятитысячное войско, малая часть которого без оружия и доспехов укрылась в Смоленске. Не встанет с колен русское воинство, нет у Василия Ивановича людей, чтобы ополчить какую-нибудь рать, способную нанести удар польской. Но ошибался Острожский, и ошибка его станет роковой для польского войска, собранного под Смоленском.

Русские полки из Боровска подошли почти вплотную к осадившим крепость и затаились в их тылу в лесных дебрях. Таким образом, польско-литовское войско практически было уже отрезано от своей земли. Князь Андрей Старицкий приказал воеводам окружить полки плотными заслонами:

- Чтоб ни к нам, ни от нас, ни одна живая душа не смогла проникнуть. Не слать и лазутчиков от полков. Не дай Бог перехватят. Я самолично стану высылать разведчиков. Остальным сидеть тише мышей по своим норам. Надобно это, чтобы ляхи нас не обнаружили и чтобы мы могли определить по пушечной стрельбе как ляшских пушек, так и со стен Смоленска, когда приступ начнется.

Прозевал бы Андрей Старицкий начало штурма, не окажись счастливцем один из лазутчиков. Укрывшись в ернике, наблюдал он за станом шляхетского полка. Все вроде бы было тихо мирно, и только к исходу дня на дороге показался длинный обоз. На повозках - бочки, коровьи и овечьи туши, еще не обветренные. Возница и жолнер, сидевшие на передней повозке, вели вялый разговор.

- Думаю, есть ли мозги у панов-воевод, если они хотят напоить нас перед боем.

- Скорее твоя голова пустая, - возразил жолнер. - Разве с чарки вина опьянеешь? Согреет лишь она. Ночи-то уже зябкие.

- Иль дня для того, чтобы крепость взять, не хватит? День-то пока еще не с куриный шажок.

- Днем не одолеть стен. Ночью - иное дело. Тихо-тихо. Пока русские пробудятся да разберут, что к чему, мы - на стенах. Ловко придумал наш пан-воевода. Очень ловко.

Лазутчик едва дождался, когда проедет длинный обоз, и сразу же во всю прыть - к воеводе князю Андрею Ивановичу. Выслушав лазутчика, тот начал рассуждать вслух:

- Сегодняшней ночью или завтрашней? Нужно, навострив ушки, приготовить полки, возможно, действовать придется уже сегодня.

Велел ближнему своему слуге скликать срочно первых воевод всех полков и, когда они собрались, без промедления объявил:

- Воевода польской рати намерен идти на приступ ночью. Поразмышляйте, воеводы, над этим. Он рассчитывает на внезапность, вам же следует определить наши меры. Вот я и позвал вас, чтобы послушать ваши предложения.

- Размышлять, конечно, нужно, но перво-наперво необходимо оповестить князя Шуйского, - заговорил воевода Передового полка. - Я знаю потайной ход, лично провожу самого надежного стремянного. Вместе с ним и ворочусь в полк.

- Рискованно открывать потайной ход. С тобой не будет охраны?

- Нет. Никого не возьму. Я и стремянный. Верю я ему как себе.

- А если ляхи и тебя, и его перехватят?

- Риск есть. Но не простим мы себе, если не известим наших.

- Ладно, действуй, - сказал князь Старицкий и обратился к остальным воеводам: - Кто еще намерен сказать слово?

Поднявшись и поклонившись поясно, заговорил воевода полка Левой руки:

- Особенно-то гадать нечего: ударить, когда ляхи подойдут к стенам да по лестницам полезут. А мы - им на спины. Знатно!

- Вроде бы на самом деле знатно, да не совсем гоже. Ляхи при оружии, в доспехах, готовые драться, тут же на нас повернут. Надо бы иначе, с хитрецой. Так же, как ты, князь, поступил под Рязанью. Ляхи приступом города не возьмут, тут и гадать нечего. Потеряют не одну сотню, а то и тысячу под стенами и отползут с рассветом зализывать раны. Вот тут подоспеет наш черед. Навалимся, да не все скопом: зачин Передовому, а за ним поочередно все остальные. На опохмелку ляхам наши мечи и шестоперы.

Против такого предложения никто не возразил, однако возник вопрос: что делать, если ляхи перехватят воеводу Передового полка и его стремянного? Тогда хочешь или нет, а придется вмешиваться, иначе все может обернуться бедой.

- Поступим так: станем готовиться и к тому, и другому повороту событий. Окончательное решение примем после возвращения вестника из крепости.

Поход в крепость прошел удачно, и воеводы собрались вновь, чтобы обсудить детали предстоящего на рассвете боя. Обговаривали способы надежной связи, решали, нужно ли возиться с пушками и нужны ли рушницы, идти ли с барабанным боем или без него, тихо выпластывать из леса - словно привидения - полк за полком, полк за полком.

- Лучше идти тихо. Перехватим хитрость Острожского. Согласен я и с поочередностью ввода полков, - объединив все предложения, подвел итог князь Старицкий, - пушки, не беря с собой, изготовить для стрельбы, и стрельцов с рушницами всех оставить в станах. Если придется отступать, чтобы они встретили ляхов и остудили их пыл.

- Они, голову даю на отрез, сами побегут.

- Не швыряйся своей головой, - упрекнул соратника воевода полка Правой руки. - И не гопай, не прыгнувши.

- Верное слово, - поддержал князь Андрей разумную осторожность мудрого воеводы, - иль забыли слова: не хвались, идучи на рать, а хвались, идучи с рати.

Теперь оставалось одно - ждать. Еще с вечера Андрей Старицкий послал целую дюжину лазутчиков к польско-литовским станам, но они пока помалкивали. Только к полуночи от всех поступили донесения:

- Готовятся к штурму. Похоже, после полуночи пойдут.

Пошел тотчас приказ всем полкам: к рассвету выдвигаться на опушку, изготовившись к бою.

В полной тишине подступили шляхтичи и жолнеры к крепостной стене Смоленска. Со всех сторон. Приставляли лестницы, стараясь не громыхать ими. Казалось, город ничего не слышит, не подозревает о смертельной опасности, и это еще больше вдохновляло ляхов, делало их еще более осторожными.

Вот уже первые храбрецы, даже не заботясь о щитах, начали подниматься вверх, и тут спящие стены ожили: на головы храбрецов полился кипяток (смолу защитники Смоленска не стали плавить, ибо запах кипящей смолы разносится далеко окрест), полетели камни, багры и ухваты отталкивали от стен лестницы, которые падали, стряхивая с себя взбиравшихся, будто переспелые желуди. В завершение всего зачастили рушницы, забухали пушки.

Приступ, однако, захлебнулся не вдруг: смелы и упрямы шляхтичи. То там, то здесь на верху стен скрещивались мечи, палаши и сабли, а в надвратную вежу[125]Новгородских ворот даже прорвалось десятка два жолнеров и шляхтичей. Вроде бы успех неминуем, но этого не произошло. Пути со стены, спуск вниз защитники города заблокировали, и польские ратники оказались в западне.

Начало рассветать. Огонь рушниц и крепостных пушек стал прицельней, весьма заметно пропалывая ряды наступающих. Константин Острожский повелел дать отбой. Отхлынула от стен рать, огорченная неуспехом. Улетучились мечты о богатой добыче, навалилась усталость. Многие, особенно жолнеры, распластались на земле, и тут из леса привидениями начали выскальзывать русские мечебитцы. Сотни! Тысячи! Десятки тысяч! Страх охватил суеверных литовцев и даже ляхов: неужели поднялись из братских могил посеченные на берегах Днепра у Дубровно? А из леса все шли и шли новые ряды воинов. Твердо. Прямо на станы.

У кого под рукой оказался конь, тот моментально вскакивал в седло, но не для того, чтобы грудью встретить выходивших из леса русских ратников, а чтобы пуститься наутек.

Через считанные мгновения польско-литовская рать раскололась надвое: одни воины в панике бежали, другие, побросав оружие, повалились на землю и, закрыв голову руками, шептали: «Чур! Чур меня!»