- Как тебе ответить? Одобряю, конечно. Только, думаю, полагаться слепо на донос вряд ли стоит. А розыск тоже розыску рознь. Если дознаваться с помощью палачей, один получишь ответ, если в делах разбираться, совсем, может статься, иное проглянет. Придется тебе тогда князя Стародубского опаливать. За клевету.

- Дело говоришь. Я приму твой совет. С малой поправкой: поедешь в Стародуб и Путивль ты. Попробуй докопаться до истины или хотя бы приблизиться к ней. После чего привезешь князей в Москву на мой суд. Как? Устраивает?

- Безусловно.

- А я дождусь тебя, не играя свадьбы. Как воротишься, так и обвенчаюсь.

- Спасибо.

Князь Андрей благодарил брата за то, что тот отложил свадьбу до его возвращения, иначе отъезд его перед венчанием выглядел бы как опала, однако само поручение никак не ложилось ему на душу. Не первый скандал между двумя Василиями: Шемякиным и Стародубским. Лет пять назад поступило сразу два доноса на Шемякина, и он, узнав о них, прислал незамедлительно письмо царю Василию Ивановичу с клятвенным заверением, что ни в чем не виновен, а вслед за письмом прискакал в Москву сам, просить суда царского и митрополитова. Тогда князь полностью оправдался. По воле царя и митрополита ему выдали одного доносчика (слугу князя Пронского), второго же слугу (слугу князя Стародубского) сочли безвинным.

«Стало быть, имелась доля истины в его доносе, - размышлял Андрей Старицкий. - Есть, наверное, правдивость и в доносе самого князя Стародубского».

Пока это - простая догадка. Ее предстоит либо подтвердить, либо опровергнуть. Трудно и то, и другое.

Смущало Андрея Ивановича и то, что в прошлый раз Василий Шемякин мигом сам прискакал в Москву, представ пред очи государя и митрополита, теперь же ни письма не шлет, ни сам не желает появляться. Похоже, упрятал голову под крыло, ничего будто бы не видит и не слышит. А может, и впрямь высоко нос задрал? Слишком высоко. Не замаран ли хвост?

Если положить руку на сердце, Андрею Старицкому никак не хотелось стать соучастником опалы храброго воеводы, волевого князя, но и лукавить при выяснении истины он тоже не мог. Не только ради торжества брата-царя, но и ради своего сына, которому нужен ли трон, обремененный междоусобицей?

Слишком долго князю Андрею задерживаться в Стародубе и Путивле не пришлось, главное узнано: королю Сигизмунду Василий Шемякин действительно писал, что, кстати говоря, и сам он не отрицал.

- Я его предупредил, - утверждал князь Шемякин, - что, если не прекратит он оплачивать крымцам их походы на русские земли, особенно Северские, будет иметь дело со мной!

Невероятное самовольство, непростительное. Князь удельный взял на себя то, что подвластно только одному царю. И все же не ради себя, а ради спокойствия отчизны, ради тишины на русской земле поступил так. Вот тут и ломай голову: винить или возносить князя?

- Мое слово не может быть окончательным, - как бы извинился Андрей Старицкий перед смелым и решительным князем, - без слова государя не обойтись.

- Стало быть, в Москву?! А там лучший исход - колодки! Думаю, не без ведома Василия Ивановича Стародубский послал на меня навет, тот за полусотню четей[135]перелога[136], которые считает своими, давно грозился уморить меня!

- Не кощунствуй, - осадил Шемякина Андрей Старицкий. - Брат мой никогда не играет в прятки. Он честно рассудит вас со Стародубским, а за письмо Сигизмунду либо взыщет, либо скажет милостивое слово, как сказал Хабару-Симскому за его самовольство в угоду державе.

- Сомневаюсь. Но делать нечего. Я понимаю, ты, князь, послан братом твоим за мною. Вези.

- И снова ты не прав. Я послан разрешить ваш спор, а заодно узнать, истина ли в доносе или навет. А твоя самовольная связь с Сигизмундом мною не может быть ни осуждена, ни оправдана. Я не желаю самовольничать и брать выше царя. Только поэтому говорю: едем в Москву.

- Гонец послан?

- Да.

- Стало быть, не избежать знатной встречи.

- Такая, какую мы с тобой заслужили.

Князь Василий Шемякин был твердо уверен, что его сразу же препроводят на Казенный двор, не сомневался в этом и князь Андрей, знавший, как ревниво оберегает брат свое единовластие; но, к удивлению обоих, государь самолично встретил Василия Шемякина и вполне радушно. Расспросив о делах в вотчине, о том, какие слухи доходят из Крыма, Польши и Литвы, пригласил в малую трапезную:

- В семейном кругу потрапезаем. Из гостей позвал я только митрополита.

О письме Сигизмунду - ни слова. Когда же сам князь Шемякин попытался было объяснить, ради чего писал польскому королю, Василий Иванович отмахнулся:

- Известили меня, что не ради корысти личной, а для пользы отчизны моей снесся с Сигизмундом, врагом моим.

Успокоил ли царь этими словами князя Шемякина, сказать трудно, а вот Андрея Старицкого навели они на грустные мысли: «Окует, поиграв в радушность. Не иначе. Отчего же сразу на Казенный двор не отправил? Зачем лицемерит?» Эти вопросы князь Андрей не задал брату ни во время трапезы, хотя моменты для этого были, ни после, когда его предположения оправдались.

У князя Шемякина своего дворца в Кремле не было его усадьба стояла на берегу Неглинки, поэтому он велел стремянным и путным слугам не расседлывать коней, а ждать его, пока он трапезует с царем. Когда же, насытившись и довольно наслышавшись лукавых слов, вышел он в сопровождении князя Андрея и митрополита на Красное крыльцо, то не увидел своих людей на том месте, где оставлял их.

- Куда запропастились?! - сердито спросил Шемякин. - Неслухи! Иль надоело при княжеском стремени?!

- За углом, должно быть, чтоб не мозолили глаза у Красного крыльца, - высказал предположение Андрей Старицкий, уже понимая, что сейчас князя Шемякина возьмут под стражу и отведут на Казенный двор и что слуги его давно уже там.

В самом деле, царь все обставил так, чтобы взять строптивого князя без лишнего шума. Если сразу объявить, что пойман он по воле царя и Господа, князь мог бы схватиться за меч, да и дружинников с ним хоть и пара дюжин, но все мужи крепкие - пролилось бы изрядно кровушки, к тому же и молва разнеслась бы по Москве с приукрасами. Теперь же - без риска. Стремянных рядом нет. Меч остался притороченным к седлу. Голыми же руками не очень-то посопротивляешься.

Неслышно подошел сзади сам дьяк Казенного двора и положил руку на плечо Василию Шемякину.

- Пойман, если ты князь Василий Шемякин, за измену и предательство, - произнес дьяк с торжественной строгостью привычные слова, добавив повелительно: - Следуй за мной.

Тут же, словно из-под земли, выросли справа и слева широкоплечие мужи и крепко взяли князя под локотки. Шемякин даже не трепыхнулся.

- Коварный лицемер! - процедил он сквозь зубы.

- Не злословь, раб Божий, - поднял перст митрополит. - По уму поступок царский. Сор из избы нужно выметать поганой метлой.

Лицо Андрея Старицкого вспыхнуло. Не от гнева за оскорбленного брата, а со стыда: получалось так, что он, князь, тоже участник коварства, вместе с царем и митрополитом. Однако он счел лучшим отмолчаться, даже не намекнул князю Шемякину на свою непричастность к случившемуся, словно в рот воды набрал, стыдясь не только за своего брата-царя, но и за себя.

Не упрекнул он брата, когда тот позвал их с митрополитом продолжать трапезу, покорно сел на свое место, не отказался осушить кубок, который Василий Иванович предложил выпить за избавление от остатнего удельного князя, чей род, сказал царь, многие годы мутил воду.

- Теперь спокойней станет и отчине, и душе моей, - закончил торжественно свою застольную речь Василий Иванович.

- Благослови тя Господи на долголетние благие дела, - молитвенно пропел митрополит, осеняя государя крестным знамением.

Князь Андрей молча выпил крепкого медового вина. Первым.

Разговор с братом у князя Андрея Старицкого состоялся через пару дней. Оставшись с ним наедине, Василий Иванович сразу спросил в лоб: