Начинается второй период гугенотских войн. От предыдущего он отличается двумя чертами. Это движение уже не направлено к тому, чтобы «освободить» (т. е. захватить) короля и действовать его именем. Задача восставших — смена негодной династии. Борьба идет не за короля, а против династии Валуа. Вторая черта: гугеноты, еще раз убедившись в том, что они — лишь меньшинство в стране, уже не имеют надежды осуществить свои требования в общегосударственном масштабе и поэтому создают на юге свою организацию, настоящее государство в государстве.
Антидинастический характер дворянской оппозиции во второй период религиозных войн очень ярко отразился в многочисленных гугенотских памфлетах, выпущенных под непосредственным впечатлением событий Варфоломеевской ночи. Эти памфлеты важны также и с той стороны, что в них мы находим отчетливое изложение взглядов гугенотской оппозиции на государство и желательный для них политический порядок. Публицисты, писавшие эти памфлеты, известны под именем монархомахов (тираноборцев), так как они в своих сочинениях обосновывали право народа открыто выступать против королей, забывших свой долг и превратившихся в тиранов.
В одном из таких памфлетов, выпущенных под псевдонимом великого римского республиканца Юния Брута, под названием «Иск к тиранам» и, возможно, принадлежавшего перу упоминавшегося выше гугенотского публициста Дюплесси-Морне[171], говорилось, что только бог правит неограниченно, земные же государи — божьи вассалы. Бог может свергнуть государя, если тот нарушит присягу, данную народу. Из библии известно, что государи избираются народом по указанию бога. Если же государь становится тираном, то народ может его свергнуть. Для этого у него есть законный путь: собрание всех сословий. Во Франции это — Генеральные штаты. Такие учреждения существуют всюду, «кроме Московии и Турции, которые должны считаться поэтому не государствами, а соединениями разбойников».
Истинная цель резни, устроенной королем, говорит автор другого памфлета, «Франко-Турция»[172], — это уничтожение аристократии и введение турецкой системы управления. Король хочет поставить себя на такую высоту, при которой он мог бы бесконтрольно распоряжаться имуществом и жизнью своих подданных. Правительство, стараясь сделать себя еще более сильным, натравливает одних дворян на других, лишает их должностей и передает последние иноземцам. А эти авантюристы, пришедшие во Францию босыми и голыми, а теперь занимающие влиятельные посты, заодно с властью изо всех сил трудятся над уничтожением дворянства, над искоренением старой системы государства с целью поставить на ее место невыносимую абсолютную власть, неизвестную предкам. Одним словом, заканчивается памфлет, правительство стремится свободную Галлию превратить в Итало-Галлию. (намек на итальянское окружение Екатерины Медичи).
Но гугенотские публицисты шли и дальше. Они стали развивать теорию, что убийство тирана есть дело, угодное богу. Это заставило их высказаться подробно о существе королевской власти, о народе и об их взаимных правах и обязанностях.
«Народ, — говорит Юний Брут, — существовал прежде королей. Народ создал королей для собственного блага. Во всех странах — в царстве Израиля, как и во Французском государстве, — короли обязаны своим существованием исключительно народному избранию. Избирая их, народ заключил с ними договор, согласно которому они обязаны блюсти его пользу. Звание короля, — не почесть, а труд, не свобода, а общественное служение» [173]. Без согласия представителей народа король не в праве ни заключить мира, ни начинать войны, ни накладывать налоги, ни даже производить самые необходимые расходы. Не больше прав он имеет в сфере привилегий и вольностей: он не должен нарушать ничьих прав, ничьих привилегий. И только в том случае, если он следует вполне всем указанным положениям, он заслуживает названия короля. В противном случае он тиран.
Эта публицистика звучит, на первый взгляд, как теория народного договора и народного суверенитета, и буржуазная наука не раз принимала ее за таковую. Но мы вправе подвергнуть сомнению такое толкование. «Народ», о котором говорят эти памфлеты, это «лучшие», «пэры», «патриции», «магнаты» — наименования, которые не оставляют никакого сомнения в том, что под «народом» эти публицисты подразумевали всегда аристократию, высшее дворянство, которые представительствуют за народ (que universalitatem populi representat). Они со страхом говорили о настоящем народе, как о «черни», которая может уничтожить дворянство. «Когда мы говорим о народе, — заявлял тот же Юний Брут, — то понимаем под этим словом не весь народ, а лишь его представителей: герцогов, принцев, оптиматов и вообще всех деятелей на государственном поприще». «Берегитесь господства черни или крайностей демократии, которая стремится к уничтожению дворянства». Каков же с точки зрения гугенотов должен быть строй государства? На этот вопрос отвечала знаменитая брошюра Отмана «Франко-Галлия»[174], которая выдержала множество изданий на латинском и французском языках и читалась одинаково с интересом и в гугенотских, и в католических дворянских кругах. Интересно отметить, что Отман, будучи гугенотом, в своем памфлете не касается религиозных различий и распрей. Его точка зрения сословно-классовая, а не религиозная. Этот замечательный памфлет важен не только потому, что он вскрывает политические идеалы южной оппозиции, но и потому, что указывает причины дворянского недовольства — централизацию и бюрократизацию управления и потерю дворянством его самоуправления и местных вольностей. Он интересен тем, что автор его для обоснования своих положений дал гугенотско-дворянскую концепцию истории Франции, попытался исторически подтвердить законность своих политических требований.
«Главная причина зол и бедствий страны», по мнению Отмана, заключается в уничтожении французскими королями — такими, как Филипп IV Красивый и, особенно, Людовик XI — «почтенных учреждений наших предков». Они уничтожили старые свободные учреждения, дворянские вольности, местное самоуправление и насадили бюрократию, создав настоящее царство адвокатов и крючкотворов (regnum rabularium). Влияние и власть этих людей низкого происхождения становится с каждым годом все больше. Более трети горожан превратились в чиновников, живут жалобами, создают процессы, плетут сеть клеветы, изводят бумагу. Судебных мест развелось бездна; мало того, что существует восемь парламентов, члены которых являются чем-то вроде сатрапов, везде появились мелкие сатрапы — местные судьи (намек на учреждение президиальных судов по бальяжам при Генрихе II), усиливающие еще больше заразу, распространяющие грабежи и вымогательства, так хор дно известные дворянству. Нет дворянина, нет аббата, нет епископа, нет купца, которые не были бы разорены. Страдает бедный народ. Надо возвратиться к старым порядкам, восстановить древнюю конституцию Меровингов и Каролингов, когда Франция (Галлия) была федерацией самоуправляющихся республик и все жители принимали участие в управлении, королей избирал народ. Достигнуть этого можно только тем путем, каким в свое время шли принцы против Людовика XI. Они создали Лигу общественного блага, собрали войско и начали войну, чтобы защищать общественное благо и показать королю, как дурно он управляет государством.
Но и Отман далек от народовластия. Монархический принцип и народовластие должны иметь «средостение» в виде благородного сословия, которое, будучи близко к королю по своему происхождению, в то же самое время близко к народу. Таков строй в Англии, и им Отман восхищается. Если государство живет вечно и не умирает, то это потому, что оно опирается на вечную преемственность мудрости и разума, хранящихся в аристократии, которая оберегает и поддерживает и государство, и свободу. В парламенте, подобном английскому, осуществляется «мудрость предков»; его права велики, его власть священна и неприкосновенна. И во Франции Генеральные Штаты должны иметь право избирать и низлагать королей, заключать мир и объявлять войну, издавать законы, создавать должности и назначать на них известных лиц. Итак, король, обуздываемый знатью, король, власть которого ограничена Штатами, федерация самоуправляющихся общин на местах — вот политический идеал Отмана.
