Примерно в это же время получили широкое распространение сеньориальные баналитеты, т. е. монополия феодалов на мельницы, печи, виноградные прессы и т. п. Ранее многие водяные мельницы и общественные печи и прессы находились в общинном владении и использовались крестьянами сообща и бесплатно. Взимание сеньором особых поборов за пользование означало присвоение им и этих необходимых для крестьян сооружений. Иногда сеньоры сами возводили мельницы, печи и т. п., результатом чего было новое и значительное отягощение крестьянского хозяйству в пользу феодалов.
Возросшая мощь сеньоров, в особенности крупных, сказалась не только в установлении прав на общинные угодья и на общественные сооружения. Не менее ярко она проявилась и в присвоении политической власти. Законченная система феодальной иерархии земель и лиц была достигнута главным образом путем субинфеодации, т. е. передачи части земельного фонда сеньории вассалам, которую практиковали феодалы всех рангов, кроме «однощитных» рыцарей. Субинфеодация приняла во Франции в X–XI вв., особенно на севере, очень широкий размах и сопровождалась значительным распылением политических прерогатив.
В первую очередь раздробилось судопроизводство, осуществлявшееся ранее государственной властью в центре и королевскими чиновниками на местах. Владельцы сеньорий разных размеров и разного ранга присвоили (в разном объеме) также и судебные права — от низшей юстиции, занимавшейся мелкими проступками, до высшей, ведавшей уголовными делами, сеньориальные курии (т. е. суды) были источником значительных доходов, так как взимание судебных штрафов венчало собой рассмотрение подавляющего числа дел. В пределах своих сеньорий феодалы, особенно крупные, с немалой выгодой для себя собирали мостовые, паромные, дорожные, рыночные и другие пошлины.
Значительная экономическая замкнутость сеньорий и политические прерогативы превратили феодалов в мелких государей. Казалось бы, это обеспечивало неограниченный простор их своеволию. В отдельных случаях оно, действительно, могло принимать гиперболические размеры. Однако этим центробежным тенденциям противодействовали основные социальные интересы класса в целом, которые способствовали выработке определенных норм и понятий, стеснявших до известной степени дворянскую вольницу.
В итоге субинфеодации сократились огромные свиты магнатов и почти все феодалы расселились по замкам; это значительно развило и укрепило вассальные связи, так как обычай установил между сеньором и вассалом сложные многосторонние отношения, а нормы феодального права регулировали их во всех деталях. Нарушение этих правил приводило к «бесчестью», к потере репутации, и нередко кончалось изгнанием провинившегося из среды господствующего класса не только данной области, но и всей страны. Вассальные обязанности заставляли феодалов проводить периодически довольно много времени либо в замке сеньора за обсуждением его дел и отправлением судопроизводства, либо в его отряде. Обязанности включали также и уплату порой значительных «помощей» (aides): для выкупа сеньора из плена, для устройства празднеств по случаю посвящения в рыцари его старшего сына или свадьбы старшей дочери. Замок сеньора среднего ранга, сравнительно скромный как по размерам, так и по степени укрепленности, бывал временами наполнен вассалами до отказа, а временами в нем обитали лишь хозяева и слуги. Однако вассалы всегда могли быть собраны довольно быстро, ибо расстояния между замком сеньора и их владениями были, как правило, очень невелики.
В это же время выработалось классовое самосознание феодалов. Они предъявили претензию на монопольное обладание «благородством» как в прямом, так и в самом широком смысле этого слова. В сочетаниях с другими добродетелями профессионального воина и вассала — храбростью, верностью, стойкостью в защите чести и т. д. — это понятие благородства нашло себе наиболее полное выражение в институте освященного церковью «рыцарства» — общности всех благородных воинов, равных между собой. Рыцарство идеологически сплачивало все слои класса и несколько стирало их имущественное неравенство. Оно также способствовало резкому отделению феодалов от «неблагородных», т. е. от остального населения.
Всех этих связей, скоро ставших традиционными, было в тех условиях достаточно для проявления классовой солидарности перед угрозой со стороны крестьянства и, отчасти, для сплочения перед внешней опасностью. Значительно менее эффективно сказывались они в спорах из-за земли.
В X в., т. е. в период оформления феодальной иерархии и вассалитета, раздоры из-за земли или при определении границ сеньорий решались в большинстве случаев в яростных войнах между родичами или соседями. Развитая система вассалитета несколько смягчила феодальную анархию, но была бессильна ликвидировать ее полностью, ибо сама эта система покоилась на признании каждого феодала политическим владыкой в его сеньории. Справиться с феодальной анархией могли лишь территориальные владыки в пределах своих княжеств.
* * *
Последний этап в складывании французского зависимого крестьянства был несколько более долгим, чем аналогичный процесс для господствующего класса. Кроме того, он привел к несравненно большей пестроте форм и отношений.
Ни в чем, может быть, разнообразие местных условий не сказалось столь выразительно, как в положении крестьян в X–XI вв., а отчасти и позже. Дело не только в бесконечном множестве местных терминов (юридических и бытовых) для определения различного статуса крестьянина и его многочисленных повинностей. Суть заключается в том, что само по себе положение феодально зависимого крестьянина допускало многие формы зависимости — от крепостного состояния до лично свободного с фиксированным оброком.
Благодаря исследованиям французских историков [83], становится все более и более очевидным то обстоятельство, что даже в период наибольшей нивелировки в положении крестьян в X–XI вв., когда, казалось бы, должны были исчезнуть следы их происхождения от галло-римских рабов и колонов, с одной стороны, и свободных франков и бургундов, с другой, — на деле эти следы все же сохранялись. Они находили себе выражение в разном размере и разном типе повинностей, а позже сказались и в разных формах освобождения от личной зависимости.
Это весьма важное наблюдение дает ключ к пониманию многих явлений в социально-экономической жизни французского крестьянства. В частности, оно объясняет отсутствие для многих групп крестьянства обязательного прикрепления к земле. Французский серв (крепостной) далеко не всегда был неразрывно связан со своим наделом. Это касалось как сравнительно недавно «посаженного» на землю дворового человека из числа бывших рабов, так и потомка свободного германца, сидевшего на своем же бывшем аллоде. В первом случае право «разъединить» человека и землю принадлежало сеньору, во втором — сам крестьянин еще не превратился в придаток к земле.
Однако ни явления подобного типа, ни само разнообразие форм крестьянской зависимости не дают оснований считать процесс феодализации во Франции незавершенным. Нигде и никогда феодальное крестьянство не было вполне однородным по своему положению и обязанностям. Для определения завершенности процесса феодализации гораздо важнее то, что основное средство производства — земля — составляло монопольную собственность господствующего класса, т. е., как уже было сказано, могло принадлежать лишь феодалам.
Одной из особенностей аграрного строя Франции было раннее исчезновение манса, т. е. тяглового надела определенной величины. Первоначально он был довольно велик и соответствовал (более или менее) большой семье. Затем на нем появилось несколько малых семей. Процесс распадения манса, начавшийся уже в IX в., завершился в X–XI вв. В экономически передовых областях он происходил скорее, в других — медленнее, но даже там не везде имело место его деление на половины, четверти и т. д., очень долго сохранявшееся в Германии и Англии. Во Франции новые тягловые единицы не были связаны с прежней, а определились в результате наследования, дробившего пахотные участки без соблюдения жестких норм единообразного надела или его частей. Причину распадения манса следует искать в подъеме сельского хозяйства. Расчистка нови, расцвет виноградарства, улучшение агротехники сыграли важную роль в сильном сокращении пахотной площади, необходимой для нормального хозяйствования малой семьи. Поэтому в первой половине XI в. отчетливо выступает система обложения повинностями не надела, но каждого крестьянского хозяйства в зависимости от его хозяйственного оснащения, т. е. наличия пашни и соответствующего количества тяглового скота.
