Банан встает с песка и смотрит на море. Солнце уже взошло, и розоватый лучик, перескакивая с волны на волну, торопится побыстрее добраться до берега.

— Идем! — говорит Джордж, направляясь в сторону набережной. Шагает он быстро: первый катер на Кос отходит через час, а ведь еще надо вспомнить в каком из чемоданов лежит упакованный в оберточную бумагу и перевязанный такой же розоватой, как и перескакивающий по волнам солнечный лучик, ленточкой альбом с видами города Вены, что так нужен его второй жене, выбравшей именно альбом, а не деньги, пусть даже у него и есть такое правило — с больших выигрышей помогать.

Тогда он и впредь будет выигрывать.

Хорошо, что на пляже встретился этот сумасшедший русский, да к тому же умеющий говорить.

Даже приятно, что с крутым акцентом.

А то всегда было ощущение, что русские — немы.

Поэтому пусть летит в Таиланд.

Хотя груди у таек действительно не такие, как у бирманок, но он сам убедится в конце концов, для начала может проверить у его второй жены.

Надо бы и самому слетать в Таиланд, но ему надо в Аргентину.

Затем он возьмет джип и снова поедет по Сахаре, один.

Потом придумает что-нибудь еще.

Жена ожидает его и совсем не удивляется, что Джордж кого-то с собой притащил.

Она знает: он — сумасшедший.

Зато классно готовит стейки под острым соусом, как, впрочем, и все остальное.

Муж знакомит ее с русским, хорошо, что она уже нашла альбом.

Пора на катер.

Точнее — судно на подводных крыльях.

Меньше часа — и ты на Косе.

Жена садится у окна, Джордж рядом, русский — через проход.

На причале появляется краснолицый, носатый, запыхавшийся мужчина с густыми черными усами, опоздавший на только что отбывшее судно.

Достает из зеленоватой пачки сигариллу «Captain Black» и закуривает.

До следующего рейса сорок минут. Мужчина, немного подумав, разворачивается и идет в ближайший от пристани бар, где можно наконец-то выпить свой первый за предстоящий день beer.

Large beer, если точнее.

Бармен незамедлительно наливает ему большую кружку, носатый привычно сдувает с края пену и делает глоток.

К концу второй кружки Джордж с женой и расслабленно дремлющий в кресле Банан подплывают к острову Кос.

«Нечто ждет нас на пути, она знает об этом…» — вдруг вспоминает Максим и открывает глаза.

Джордж подмигивает ему, краснолицый тушит сигариллу и быстренько выходит из бара: если он закажет третью кружку, то опоздает и на следующий рейс, хотя, впрочем, так ли ему надо — переться сегодня на остров?

Уверенные местные чайки с резкими криками то падают в море, то вновь взлетают, но уже держа в клювах мелких серебристых рыбешек, которыми — если хорошенечко приглядеться — кишит прибрежная толща воды. Впрочем, так всегда, пока солнце не встало в зенит и не наступило даже для сентября самое жаркое время суток.

На самом деле Джордж был не прав, когда говорил Банану, что бирманские женщины превосходят по красоте тайских, — бирманки действительно очень красивы, но в юности, а к тридцати они теряют свою привлекательность, тайки же еще какое-то время держатся. Что касается самого Таиланда, то в этом австрийский повар оказался прав на все сто, хотя первое впечатление Максима от Бангкока было отвратительным.

Но он и не должен был слишком долго торчать в этом масляном, душном, обжигающем звуками городе. На первый раз Банан лишь прикоснулся к нему, растерянно пялясь в окно кондиционированного автобуса, везущего с три десятка ополоумевших от долгого перелета, да еще с посадкой в Карачи, пассажиров, следующих прямиком из аэропорта Донг-Мыанг в Паттайю. 147 километров, это около двух с половиной часов по автостраде Суккхумвит. Обычно путь минует Город ангелов, но водитель, напевно и мягко прошептав что-то в микрофон, все же решил за вернуть в город, потом, по всей видимости, сжалился и на очередной развязке резко ушел в восточном направлении, оставив в стороне не только небоскребы, занозами торчащие в утреннем липком мареве но и привычные его местному глазу маленькие домишки из тикового дерева, стоящие на сваях прямо в воде клонгов — своеобразных узких улочек, тут и там ответвляющихся, как ветви от гигантского дерева, от реки Чао-Прайи.

Максиму не повезло — в Таиланд он попал под конец сезона дождей, хотя тропические ливни отличаются удивительным свойством: бурно начавшись, так же бурно прерваться на время, чтобы потом полить с той же силой и опять внезапно закончиться, вот только небо остается постоянно затянутым серой ряской, на которой периодически возникают неправдоподобно-черные болотные кочки.

Что не мешает солнцу палить сквозь тучи, и ни низкое затянутое небо, ни дожди не могут ослабить этой влажной, сумасбродной, тропической жары.

Над рисовыми полями курился туман, сквозь него темными шахматными фигурками проявлялись угрюмые буйволы с покорно склоненными головами.

Банан дремал, цепляясь порою глазами сквозь некрепкий сон то за очередного буйвола, то за внезапно возникшую и так же мгновенно пропавшую за окном плантацию ананасов, рядом с которой, у самой обочины дороги, стоящий под зонтом таец ждал, пока кто-нибудь не притормозит и не купит парочку плодов. Точно так же летом и осенью на всех дорогах России торгуют клубникой, вишней, яблоками, крыжовником и иными садовыми дарами.

Но Максим не думал об этом, рисовые поля и ананасовые плантации продолжали мелькать за окном до тех пор, пока автобус не свернул наконец к Паттайе, будто нырнув в еще более влажный — к крепкому дождевому бульону примешались морские испарения — воздух, отчего возникший город показался ему расплывчатым, смазанным, будто небрежно нарисованным растекающейся тушью прямо на автобусном стекле.

Банан попытался разглядеть сквозь рисунок море. Временами что-то такое же серое, как небо, мелькало за стеклом, потом вновь появлялись дома, и оно исчезало, чтобы возникнуть опять уже не серым, а темно-синим, с ошметками черного — это сквозь тучи пробилось солнце. Автобус сделал первую остановку, и Максим решил, что выйдет на следующей, тем более, что опытный австрийский повар не советовал ехать до автовокзала.

И еще он дал ему пару следующих дельных советов: остановиться лучше в простеньком guest hous'e, но чтобы в комнате обязательно был вентилятор, — это «а». И «б»: ничего не есть с уличных лотков, а лучше выбирать те места, где пусть немного, но попахивает европейцами.

Вот только не объяснил — как это.

Автобус опять начал притормаживать. Банан подхватил из сетки сумку, презентованную ему последней женой Джорджа, дамой средних лет с мелированными прядями, и — вслед за парой молодых европейски «рюкзачников» — вышел из подмороженного кондиционированного салона в хлюпающий влагой, совершенно чуждый и такой непривычный ему мир.

Он не знал, где он сейчас, на какой улице, в каком районе.

У него не было карты, да если бы и была, то все равно невозможно в первые же минуты разобраться где ты находишься, пусть надписи на английском вид ны так же отчетливо, как и сделанные на тайском, и хорошо заметен указатель со стрелочкой:

Walking Street.

Но Максим пошел в противоположную сторону — по направлению к морю, к Сиамскому заливу, в сторону Джомтьена. «Рюкзачники» растворились в противоположном направлении, и больше Максим их никогда не видел.

Найти приемлемый guest house оказалось несложно.

Таблички, написанные от руки, клочки бумаги на затянутых жалюзи окнах первых этажей — везде предлагали угол, и Банан, утомившись от самого себя и бесцельного долгого пути, открыл первую приглянувшуюся дверь и быстро сговорился о цене в 150 бат за ночь — часть поварских денег он поменял еще в Донг-Мыанге, теперь у него были две серых купюры по тысяче бат, две светло-фиолетовых по пятьсот, пять сотенных красных бумажек и три синих, по пятьдесят. Он сразу заплатил за одну ночь и — соответственно — половину этого и часть следующего дня, прошел в отведенную ему комнату, маленькую, но с вентилятором, который томно вращался под потолком, гоня не столько прохладу, сколько размазывая по углам липкую жару, загоняя ее под простенькую кровать на бамбуковом каркасе, на которую Максим бросил сумку и уселся сам, абсолютно не понимая, зачем он оказался здесь и как это вышло.