Во время всех этих церемоний Света опять же еле сдерживалась, чтоб не рассмеяться.

А потом, подхватив рубашку Максима и блузку Кармелиты, ушла стирать.

Управские Ромео и Джульетта остались одни.

Страшная ситуация, когда сидишь рядом с человеком, который очень-очень нравится. И боишься что-то сказать или что-то сделать. А вдруг то, что скажешь или сделаешь, будет глупо, неловко, не к месту. Вот и сидишь дальше, пень пнем, с каждой секундой все лучше понимая, что именно это сейчас глупо, неловко, не к месту. Начинаешь на себя злиться. И тогда уж совсем ничего не можешь ни сказать, ни сделать.

В конце концов Кармелита нарушила молчание:

— Спасибо, что ты нас со Светкой выручил. Все-таки мерзавец этот Антон, — сказала она, а про себя подумала: «Что я несу. Сдался мне этот Антон, было бы о чем говорить…»

— Да не за что… А Антон… Каким бы он ни был, он мне друг, — сказал Максим, а про себя подумал: «Чего это я?.. Кого защищаю? Антон вел себя с редким свинством».

Опять помолчали. Со второго захода Кармелита заговорила как-то более толково:

— Максим, а почему ты, когда со мной разговариваешь, все время смотришь не на меня, а в сторону?

— Могу и на тебя посмотреть, — сказал Максим и посмотрел на нее именно так, как она хотела.

— Максим, а может, я тебя чем-нибудь обидела?

— Ничем. Чем же ты могла меня обидеть?

— А если я тебя ничем не обидела, тогда за что ты меня обидел?

— Интересно, когда это я тебя обидел? Ты меня ни с кем не перепутала?

— Нет, не перепутала. Ты меня обидел тем, что на набережную не пришел.

— Времени не было, потому и не пришел, — сказал Максим нарочито грубо. — Кстати, пойду посмотрю, как рубашка, — и вышел из комнаты.

«Так, интересно, где тут стиральная машина?» Пошел на звук и очень быстро нашел ванную, с мерно гудящей супермашинкой. Светка сидела на краю ванной и задумчиво смотрела на грязную воду, льющуюся из шланга.

— Света! А что это ты здесь? Тут же супертехника. Сама стирает.

— Да вот, мучаюсь. Решила дать вам с Кармелитой поговорить.

— А стирка скоро закончится?

— Угу. И можно будет уйти. Ну, не сразу. Тут, конечно, отжим сумасшедший, но все же вещи будут чуть влажные. А чего ты так торопишься? Иди лучше с Кармелитой пообщайся.

— Пообщались уже.

— Кстати, а почему тебя на набережной не было?

— Ну, достали! Да был я на набережной.

— Ага. Был да сплыл. Мы тебя там не нашли.

— Я был на набережной! Но какая-то цыганка мне все рассказала.

— Что? Что же такое она тебе рассказала?

— Что я Кармелите неинтересен и все такое.

— Нашел кого слушать! Врут все цыганки.

— Минуточку! Кармелита у нас кто по национальности?

— А вот Кармелита исключение. Она никогда не врет.

— Кстати, а что вы у Астахова дома забыли?

— О! Ревнуешь? Это уже хорошо. Тебя, дурака, искали…

— Да ладно…

— Прохладно! — Машинка перестала урчать, Света достала из нее вещи. — Иди, отнеси ей блузку. А вот твоя рубашка.

Максим взял вещи и остановился, как вкопанный.

— Чего стоишь? Иди!

— Ага. Ну, я пошел? — и действительно пошел.

Света с усмешкой посмотрела ему вслед.

Максим вошел в комнату, протянул Кармелите ее блузку.

— Вот. Твоя высохла. Она легкая. А моя — нет.

— Спасибо. И это все, что ты хотел мне сказать?

— Нет. Я был на набережной. Но тебя там не встретил… И очень рад, что ты и Света пошли меня найти…

— Я тоже рада…

— Да, кстати, а чего я тебя искал. Деньги, понимаешь, заплачены, а погадать толком ты мне так и не погадала.

Максим протянул Кармелите руку. Она с улыбкой начала рассматривать ладонь.

— Сердце у тебя не свободно. И лежит у тебя на нем… Ой, — улыбка ушла, — не цыганка она…

— Почему?

— Не знаю, почему. Но не цыганка…

— Это ты просто не в форме. Давай лучше я тебе погадаю!

Максим посмотрел Кармелите в глаза. Убрал локоны с ее лица, чтоб не мешали.

— Так неправильно, — сказала девушка. — Цыгане гадают по руке.

— Поэтому они иногда ошибаются. А я гадаю по глазам.

Кармелита улыбнулась.

— Встретишь парня, — начал Максим. — Что еще могу сказать?.. Он высокий, светлый, голубоглазый. Да, и судя по вот этой линии, сидит напротив тебя.

Оба засмеялись.

— А как же я узнаю, что этот человек меня полюбил?

Вместо объяснения Максим обнял Кармелиту и поцеловал ее в губы.

Она закрыла глаза, потом вырвалась из его объятий, как будто вспомнила что-то важное.

Затем дала Максиму увесистую оплеуху, взяла блузку и гордо вышла из комнаты.

Закрыв дверь, радостно улыбнулась, сбросила полотенце, надела блузку и пошла к своей машине.

По дороге домой она тоже все время улыбалась.

Следователь, капитан милиции Андрей Александрович Бочарников, был человеком редкостной доброты и терпения. Именно поэтому он целых полчаса разговаривал е этим цыганом, как его… Бейбутом, который требовал отпустить задержанную цыганку Рубину. Аргументация у цыгана была прекрасная, вершина таборной юриспруденции: «Я знаю ее много лет. Она не могла украсть. У нас в таборе Рубина — самая уважаемая женщина. Ведунья. Отпустите ее, пожалуйста».

При этом выяснилось, что в момент задержания и совершения предполагаемого преступления уважаемый Бейбут был далеко от набережной, где все это происходило. Сидел у себя в таборе.

Потрясающе! Пришлось главе табора объяснить, что, говоря по-простому, на задержание Рубины определенные основания имеются. Но в тюрьму ее пока никто не сажает. А в общем, во всем разберемся. Дайте только срок. В хорошем смысле.

Земфира и Миро ждали у кабинета в тайной надежде, что вот сейчас все разрешится легко и быстро. Выйдут улыбающиеся Бейбут, Рубина, и все вместе поедут в табор, праздновать освобождение.

Но нет, не получилось.

Вышел хмурый Бейбут.

— Не договорились. Следователь сказал, что все против Рубины: при ней нашли украденный браслет. Хозяин его опознал. У них лежит его заявление. Там написано: кража.

Помолчали. И, наконец, Земфира сказала то, о чем уже все задумались:

— Если сами не смогли договориться — надо ехать за помощью к Баро. Это его город.

— Земфира права, отец! — сказал Миро.

«Ага! — подумал Бейбут. — Тебе только дай повод к Кармелите съездить».

— Нет, сынок. Мы с ним в ссоре. Я к Баро не поеду.

— При чем тут ссора, — начала закипать Земфира, — когда Рубина в тюрьме? Не хочешь — сиди на месте. Я сама поеду. Сама Баро попрошу.

— А-а! — махнул рукой Бейбут. — Делайте, что хотите, — но только без меня. Я еду в табор.

К вечеру Антон проспался. Но все, что было с ним, помнил. Правда, не имелось четкого ощущения, хорошо ли это было или плохо. Одно безусловно. Сейчас было хреново. Налил височки, выпил — похорошело. Потом увидел погром, оставшийся после «корриды». Что мог, прибрал. А для серьезной работы срочно вызвал мастеров из отцовской фирмы.

Позвонили. Открыл. В дверях стоял Форс.

— Ну, Антон, как прошли переговоры?

— Отлично! Я очень жестко отстаивал интересы своего отца. Все было так классно. Если б еще не Максим…

— А что Максим? Слишком строгим начальником оказался, работой загрузил?

— Если бы работой! В мою личную жизнь лезет! Ко мне цыганочка пришла. Ну, у нас с ней, э-э… намечалось. Тут врывается Максим, орет… Да еще уводит эту цыганочку.

— Вот как… Так значит, у тебя была цыганская девка?

— Да, цыганочка.

— А Максим-то, я погляжу, поумнее тебя оказался.

— В смысле?

— А ты подумай.

Антон попытался подумать. Но сейчас как-то не сильно получилось. Может, еще вискаря выпить?

— Антон! У фирмы твоего отца разногласия с цыганами, и именно в этот момент у тебя в доме появляется их девка и устраивает весь этот погром… — Форс сделал выразительный жест рукой, подводящий к выводу.