Мой голос вдруг пресекся. Закавыка с отчетом Юршака для «Маринерз рест» стала поразительно ясна мне. Он помогал Гумбольдту скрывать высокие показатели смертности и заболеваемости на «Ксерксесе», чтобы получить выгодные расценки от держателя страхования. Я могла представить еще пару различных способов, к которым они могли бы прибегнуть в этих целях, но наиболее вероятным казалось то, что они добились выгодного соглашения с «Маринерз рест», чем предлагали своим служащим. Служащим было сказано, чтобы они не рассчитывали на необходимые проверки или на определенные сроки госпитализации. Потом, когда приходили счета, они проходили через доверенное лицо, и он подписывал их и отсылал в страховую компанию. Я обдумала это под разными углами зрения, но эта версия была убедительной. Я встала и пошла на кухню за телефоном.

— Итак, что это, Вик?! — нетерпеливо окликнула меня Лотти. — Что ты делаешь?

Для начала я вытащила цыпленка: я забыла про обед, который, к счастью, оставила на малом огне. Оливки представляли собой обгоревшие комочки, а цыпленок, похоже, пришкварился ко дну сковороды. Определенно не самый удачный рецепт в моем репертуаре. Я попыталась соскрести смесь в мусорный бак.

— Да брось ты это, — раздраженно сказала Лотти. — Просто положи посуду в раковину и расскажи мне все остальное. Компания оспорила дело потому, что они якобы не могут отвечать за болезни тех, кто работал у них до 1975 года, когда была установлена токсичность ксерсина. Так?

— Да, за исключением того, что я не знала ни об этом открытии, ни о том, что 1975, год был критическим. И держу пари, что они заявили, будто понизили концентрацию ксерсина по всем показателям продукции и что отправили свои отчеты в Вашингтон. Те самые отчеты, что Юршак подготовил для Гумбольдта. Но анализ, сделанный ПВЮЧ на заводе, показал более высокие уровни. Мне нужно позвонить Кэролайн Джиак и выяснить…

— Но, Вик, — сказала Лотти, рассеянно отскребая цыпленка со сковороды, — ты все еще не объясняешь, почему они не хотят сказать своим рабочим, что те подвергаются воздействию вредных веществ. Если допустимый уровень не был установлен до семьдесят пятого, то какая разница, что там творилось до этого?

— Страхование, — коротко ответила я, пытаясь найти в телефонной книге номер Луизы. Ее в списке не было. Ворча, я вернулась в комнату, чтобы покопаться в адресной книге, лежавшей в моем чемодане.

Я вернулась на кухню и стала звонить.

— Единственный, кто мог сказать нам определенно, это доктор Чигуэлл, но он сейчас отсутствует. Я не уверена, что смогла бы заставить его говорить, даже если и нашла бы его. Гумбольдта он боится намного больше, чем меня.

Кэролайн ответила на пятом звонке:

— Вик, привет! Я только что уложила маму в постель. Ты можешь немного подождать? Или я перезвоню.

Я сказала ей, что подожду.

— Но ты знаешь, — добавила я Лотти, — теперь эти записи означают банкротство. Не для всей компании, а для деятельности «Ксерксеса». Хороший адвокат хватается за подобный материал, общается со служащими или их семьями, действительно едет в город. Они получат все свои решения по Менвиллу, воспользовавшись прецедентом.

Не удивительно, что Гумбольдт был в отчаянии и решил лично встретиться со мной. Его маленькой империи угрожали полукровки, метисы и мулаты. Фредерик Манхейм был прав: им должно было казаться невероятным, что следователь, начавший выяснение с Пановски и Ферраро, не откопает доказательства по поводу изменений состава крови.

Почему Чигуэлл пытался покончить с собой? Его терзали угрызения совести? Или кто-то угрожал ему судьбой более страшной, чем смерть, если бы он рассказал что-то мне или Мюррею? Люди, которых он подослал в пятницу, могли убить его теперь, если бы решили, что он собирается донести на них.

Я не думала, что мне удастся когда-нибудь выяснить то, что произошло. И я не видела ниточки, которая связывает смерть Нэнси с сильными мира сего. Единственная надежда на то, что те два головореза, которые сидят у Бобби под стражей, признаются, ухитрившись смягчить вину, указав на Гумбольдта. Но я не возлагала на это больших надежд. Даже если бы они и сказали, такие люди, как Гумбольдт, знают слишком много способов выйти сухими из воды, отрицая прямую причастность ко всему этому. Прямо как Генри Второй.

Меня била дрожь. Когда Кэролайн снова взяла трубку, я поинтересовалась, была ли у Луизы книжка, в которой оговорили страховое пособие от «Ксерксеса».

— Ради Бога, Вик, я не знаю, — нетерпеливо ответила она. — Какое это имеет значение?

— Большое, — коротко ответила я. — Это может объяснить, почему убили Нэнси, а также кучу других неприятных мелочей.

Кэролайн вздохнула. Она пообещала, что спросит у Луизы, и положила трубку.

Нэнси должна была бы знать об истинном положении вещей на «Ксерксесе», она ведь контролировала эту область в качестве директора Комиссии по окружающей среде и здоровью в ПВЮЧ. Когда она обнаружила письмо, адресованное «Маринерз рест», и нашла таблицу расценок для компании, то сразу же поняла, что Юршак у них первая скрипка. Но кто мог забрать документы из ее офиса в ПВЮЧ? Однако, возможно, она держала их при себе, готовясь к схватке с Юршаком, а он узнал, что их нашли и часть из них пропала. Но другие-то материалы она оставила в своей машине, а он не искал там.

Перезвонив, Кэролайн сообщила мне, что Луиза думает, будто приносила какие-то листки домой, и ей нужно поискать в своих бумагах. Не подожду ли я, пока она взглянет. Я попросила ее просто найти и оставить их до поры, чтобы я забрала их утром. Она начала засыпать меня вопросами. Не выдержав натиска, я сказала:

— Передай привет Луизе! — Затем я устало повесила трубку под ее негодующие крики.

Мы с Лотти пошли в «Дортмундер» поужинать. Ощущая, что слишком наелись грязи, узнав о чудовищном преступлении, разоблаченном благодаря записным книжкам Чигуэлла, а потому не испытывая приступов аппетита или желания разговаривать.

Когда мы вернулись домой, я связалась с мистером Контрерасом. Молодой Арт сбежал. Старик запер парадную дверь и черный ход, когда повел Пеппи на вечернюю прогулку, но Арт открыл окно и выпрыгнул. Мистер Контрерас был несчастен — он понимал, как разочаровал меня в тот единственный раз, когда я очень нуждалась в его помощи.

— Не беспокойтесь об этом, — искренне сказала я. — Вы не могли следить за ним двадцать четыре часа в сутки. Он пришел к нам за защитой… если она ему не нужна, в конце концов, это его шея. Мы с вами не можем тратить наши жизни, рыская кругом в поисках ножниц, если он сам хочет, чтобы его голова застряла в щели.

Это несколько утешило старика. Однако он все продолжал оправдываться, пока не сумел сменить тему. Ах, как одинока Пеппи, когда меня нет.

— Да, я скучаю по вам обоим! — ответила я. — Даже по вашему стоянию над моей душой, когда мне хочется побыть одной.

Он, довольный, засмеялся на это и повесил трубку, будучи намного счастливей, чем я. Хотя я действительно не осуждала его за побег молодого Арта, я не была уверена, сколько он знает из того, что пыталась выяснить я. Мне не доставляла удовольствия мысль о возвращении Арта к отцу.

В службе ответов мне сообщили, что до меня пытался добраться Мюррей. Я дозвонилась ему и сказала, что еще ничего не прояснилось. Он, конечно, не поверил мне, но у него не было никакого способа уличить меня в неправде.

По ночам мой мозг пребывал в таком оцепенелом и одновременно лихорадочном состоянии, словно меня накачали наркотиками, обрабатывая интенсивно и в течение длительного времени. Трагедия жизни Луизы напоминала о себе в моих снах, где появлялась и Габриела. Она всякий раз резко отчитывала меня на своем итальянском, укоряя за то, что перестала заботиться о наших соседях. Сегодня мне опять приснился этот сон. Я проснулась в пять, заснуть больше так и не смогла, а потому поднялась и вышла на кухню Лотти. Меряя шагами эту кухоньку, я жалела, что рядом нет собаки, что я не в состоянии размяться и пробежаться по воздуху. Еще я думала о том, каким способом заставить Густава Гумбольдта выслушать меня. Лотти присоединилась ко мне, выйдя на кухню около шести. Ее утомленное лицо тоже говорило о бессонной ночи. Она положила свою сильную руку мне на плечо, мягко сжала его и молча пошла варить кофе.