Увидев меня, Нэнси расплылась в улыбке:

— О, Варшавски! Растряси свой зад. Через десять минут мы должны быть на площадке.

— Ох, Нэнси. Мне стоило подумать, прежде чем позволить тебе затащить меня сюда. Неужели ты не понимаешь, что я уже не способна вновь выйти на площадку?

Я с трудом отыскала свободное пространство в четыре квадратных дюйма, бросила спортивную сумку и поспешно разделась. Затем запихнула джинсы в сумку и облачилась в выцветшую форму. Подтянув носки, я зашнуровала ботинки с высокой шнуровкой.

Диана обняла меня за плечи:

— Ты неплохо выглядишь, Уити, похоже, ты еще способна перемещаться по площадке, если понадобится.

Мы обе смотрелись в зеркало. Кое-кто из теперешних «Тигров» достигали шести футов росту, в то время как я в свои пять и восемь десятых фута была самой рослой в нашей команде. Высокая прическа Дианы маячила где-то на уровне моего носа. Диана была чернокожей, а я — белой, но мы обе хотели играть в баскетбол, хотя расовые баталии происходили в те поры ежедневно, разворачиваясь в коридорах и раздевалке. Мы не любили друг друга, но нас объединяло прошлое, точнее, те юные годы, когда мы пребывали в согласии, играя в одной команде, и участвовали в первом женском чемпионате штата, проходившем в феврале.

Она ухмыльнулась, вспоминая:

— Все, через что мы прошли, теперь кажется абсолютной ерундой, Варшавски. Иди пообщайся с репортером. Скажи ей пару добрых слов о старых друзьях.

Джоан Лейси из «Геральд стар» была единственной в городе женщиной спортивным обозревателем. Когда я сказала, что читаю ее репортажи регулярно, она заулыбалась от удовольствия:

— Скажите это моему редактору. А еще лучше известите его письменно. Как вы себя ощущаете в форме спустя столько лет?

— Как идиотка. Я не играла в баскетбол с тех пор, как закончила колледж.

Я попала в Чикагский университет благодаря спортивной стипендии. Университет выступил с этой инициативой задолго до того, как вся остальная страна узнала, что женщины способны заниматься спортом.

Мы еще несколько минут поболтали о прошлом, порассуждав о проблеме старения спортсменов, местной безработице, достигшей пятидесяти процентов, и о перспективах нынешней команды.

— Мы, разумеется, болеем за них, — сказала я. — Я страстно желаю увидеть их на площадке. Они выглядят так, словно взяли на себя куда более серьезные обязательства, чем мы двадцать лет назад.

— Да, они надеются, что сумеют возродить баскетбольную лигу женщин. Ведь и в университете, и в колледже существуют девчонки — игроки высшего класса, и им некуда пойти.

Джоан спрятала записную книжку и кликнула фотографа, предложив сделать несколько снимков на площадке. Все мы, восемь старожилов, выползли на поле боя. Кэролайн суетилась вокруг нас, словно хорошо натасканный терьер.

Диана приняла мяч и провела его в моем направлении, а затем, обведя его позади себя, бросила мне. Я повернулась и сделала бросок. Мяч отскочил от щита, и я подбежала, пытаясь поймать его, а потом добросила в корзину. Старые игроки наградили меня дружными аплодисментами.

Фотограф сделал несколько общих снимков, потом отдельно сфотографировал Диану и меня, игравших один на один под сеткой. Нас понемногу обступали зрители, но по-настоящему их интересовала только нынешняя команда. Когда молодые «Леди-Тигры» появились на площадке в своих тренировочных костюмах, они сначала дали большой круг. Мы немного поиграли с ними и в первый же удобный момент покинули площадку: ведь это был их звездный час, а не наш.

Когда наконец вышли гости — девушки в красно-белых майках из команды «Святая София», я проскользнула в раздевалку и принялась переодеваться. Кэролайн застала меня, когда я уже завязывала шарф.

— Вик! Куда это ты? Ты же сказала, что навестишь маму после игры!

— Я сказала, что постараюсь, если у меня будет возможность остаться.

— Но она ждет встречи с тобой. Она едва встает с постели, потому что очень плоха. Это так важно для нее.

Видя отражение Кэролайн в зеркале, я заметила, как она покраснела, а ее голубые глаза стали темными от обиды. Точно так же бывало с ней, когда я не позволяла ей, пятилетней девчушке, следовать по пятам за моими друзьями. Я почувствовала, как гнев закипает во мне, борясь с раздражением, как это и было двадцать лет назад.

— Вы что, устроили весь этот баскетбольный фарс только ради того, чтобы вынудить меня повидаться с Луизой? Или это пришло тебе на ум в процессе?

Кэролайн из красной стала пунцовой.

— Что ты имеешь в виду под фарсом? Я стараюсь хоть что-то сделать для здешнего общества. Я не мягкотелое создание, удравшее на север и бросившее этих людей на произвол судьбы!

— Ты что же думаешь, что, если бы я осталась здесь, я смогла бы предотвратить закрытие «Висконсин стил»? Или отговорила бы этих болванов от забастовки, пытаясь спасти последний из работающих здесь заводов?

Я схватила со скамьи куртку и, рассерженная, попыталась сунуть руки в рукава.

— Вик! Куда ты?

— Домой. У меня назначен обед. Мне надо переодеться.

— Ты не можешь уйти вот так. Ты мне обещала! — завопила она.

Большие глаза ее наполнились слезами, предвещая поток сетований, как бывало когда-то, если она начинала вдруг жаловаться на мать или на меня. Я тут же вспомнила, как некогда распахивалась дверь и Габриела появлялась на пороге со словами:

— Какая тебе разница, Виктория? Возьми ребенка с собой.

Это говорилось так неумолимо, что я сдерживалась, чтобы не шлепнуть Кэролайн по ее расползавшимся дрожащим губам.

— Зачем я тебе нужна? Чтобы выполнить обещание, которое ты дала, не посоветовавшись со мной?

— Маме недолго осталось жить! — воскликнула она. — Разве свидание с ней менее важно, чем какая-то дурацкая встреча?

— Разумеется. Если бы это была вечеринка, я могла бы позвонить и сказать: ах, простите, я не могу присутствовать, соседский ребенок не пускает меня. Но это обед с клиентом. Клиент мой норовист, но он платит мне вовремя, и я заинтересована в том, чтобы не огорчать его.

Слезы уже бежали по ее веснушчатому лицу.

— Вик, ты никогда не воспринимала меня всерьез. Я же говорила тебе, когда мы обсуждали твой приезд, что для матери очень важно, чтобы ты навестила ее. А ты совершенно забыла обо всем. Ты все еще считаешь, что мне пять лет и то, что я говорю или думаю о делах, — для тебя пустяки.

Это подействовало. В конце концов, она права по-своему. Если Луиза так больна, я и вправду должна повидаться с ней.

— Ну, хорошо. Я позвоню и отложу свои дела. Но это в последний раз…

Слезы ее мгновенно высохли.

— Спасибо, Вик. Я этого не забуду. Я знала, что могу рассчитывать на тебя.

— Ты имеешь в виду, что знала заранее, будто сможешь выкрутить что-нибудь еще, используя меня, — огрызнулась я.

Она засмеялась:

— Давай я покажу тебе, где здесь телефоны.

— Я еще не выжила из ума и сумею найти их. И не бойся — я не улизну, когда ты упустишь меня из виду, — добавила я, глядя на нее в упор.

Она растянула губы в усмешке:

— Ибо Господь — свидетель?

Это была наша старая клятва, позаимствованная от дяди Стэна, брата ее матери, который прибегал к ней всякий раз, силясь доказать, что он трезв.

— Ибо Господь — свидетель! — повторила я торжественно. — Мне остается надеяться лишь на то, что чувства Грехема не будут настолько оскорблены, чтобы он решился не платить по счету.

Я обнаружила телефон-автомат у главного входа и потратила несколько монет, прежде чем Дарроу Грехем спустился в фойе клуба «49» и взял телефонную трубку. Конечно, он был недоволен, ибо заказал столик в «Файлегри», но я ухитрилась закончить разговор на дружеской ноте. Перекинув сумку через плечо, я вернулась в спортивный зал.

«Святая София» преподнесла «Леди-Тиграм» нелегкую игру, лидируя большую часть игрового времени. Матч получился напряженным и проходил в более быстром темпе, чем это бывало в мои баскетбольные годы. За семь минут до конца две нападающих «Леди-Тигров» нарушили правила игры, и их удалили с площадки. Но внезапно, когда уже стало ясно, что дело — труба, точнее, за три минуты до конца, самая выносливая защитница из команды противника выбыла из игры. Звезда «Тигров», нападающая, которую зажимали весь вечер, наконец ожила, забросив несколько мячей и отыграв восемь очков. Наши победили со счетом 54:51.