Я налила себе виски и отнесла его в ванную. Лежа наполовину погруженная в допотопную ванну, я предположила, что его имя может быть в медицинских справочниках. Я выбралась из ванны, пошла в спальню и позвонила Лотти Хершель, у которой была своя клиника на углу Ирвинг-парк и Дэтэн. Она уже уходила с работы, когда ее задержал мой звонок.

— Ты не можешь подождать до утра, Виктория?

— Да, вполне. Я просто хочу избавиться от этого наваждения как можно скорее.

Я вкратце живописала историю Луизы и Кэролайн.

— Если я сумею найти этого Чигуэлла, у меня останется только один последний след, по которому я поползу, а затем уж смогу вернуться к реальной жизни.

— Когда это так бывало? — сухо сказала она. — Ты, конечно, не знаешь первое имя этого человека или хотя бы его специальность? Разумеется, нет. Вероятно, производственная медицина?

Я слышала, как она листает страницы.

— Чен, Чессик, Чилдресс… Нет никакого Чигуэлла. Правда, у меня справочник не полный. Вероятно, такой есть у Макса. Почему бы тебе не позвонить ему? И почему ты позволяешь этой Кэролайн водить себя на поводке? Люди распоряжаются тобой только тогда, когда ты сама позволяешь им это, моя дорогая. — На этой бодрой ноте она повесила трубку.

Я попыталась связаться с Максом Левенталем, который был исполнительным директором госпиталя «Бет Изрейэль», но он взял отгул и на день уехал домой. Вполне рядовой случай для любого здравомыслящего человека. Только Лотти ежедневно оставалась в своей клинике до конца рабочего дня, да и работу детектива никогда не переделаешь затемно. Даже если она состоит лишь в том, чтобы радушно откликнуться на просьбу старой знакомой.

Я вылила остатки виски в раковину и надела свитер. Когда я нахожусь в возбужденном состоянии, самое лучшее для меня — это спорт. Я забрала Пеппи у мистера Контрераса — ни он, ни собака не были способны таить обиду. Когда мы с Пеппи, запыхавшись, вернулись домой, моя неудовлетворенность жизнью испарилась, все как рукой сняло. Старик нажарил свиных отбивных, и мы просидели до одиннадцати, попивая его граппу и премило болтая.

Утром я легко связалась с Максом. Он выслушал мою сагу со своей обычной осторожной предупредительностью, предложил подождать пять минут и вернулся с вестью, что Чигуэлл теперь на пенсии и проживает в пригороде Хинсдейл. Макс даже добыл его адрес и сообщил, что Чигуэлла зовут Куртис.

— Ему семьдесят девять лет. Если он будет неохотно говорить с тобой, ты не слишком уж жми на него, — закончил он полушутя.

— Куча благодарностей, Макс! Я стараюсь сдерживать свои животные импульсы, но старые люди и дети обычно будят во мне все самое худшее.

Он засмеялся и повесил трубку.

Хинсдейл — старинный городок, расположенный примерно в двадцати милях западнее Лупа. Высокие дома из дубового теса отличаются изысканностью. Разрастающийся во все стороны город постепенно поглотит этот оазис, как спрут. Конечно, это не самый традиционный район чикагской области, но в местечке царит атмосфера респектабельности и надежности, а это немало. Решив соответствовать обстановке, я надела черное платье с широкой юбкой и золотыми пуговицами. Кожаная папка довершила ансамбль. Я взглянула на свой деловой костюм, оставленный на полу в прихожей вчера вечером, и решила отложить заботу о нем на следующий день.

Когда едешь из города в северное или западное предместье, первое, что замечаешь, — идеальная чистота. Проведя день в Южном Чикаго, я почувствовала, что попала в рай. Несмотря на то, что деревья еще стояли без листвы, а трава была пожухлой и коричневатой, повсюду было прибрано и подметено. Здесь постарались в ожидании весны. Я была абсолютно уверена, что коричневые ковры станут зелеными, но не могла вообразить, что бы могло послужить импульсом к возрождению жизни в грязи и пыли окрестностей завода «Ксерксес».

Чигуэлл жил на самой старой улице недалеко от центра города. Дом был двухэтажным, в неогеоргианском стиле, и его деревянная обшивка белесо светилась в пасмурный день. Хорошо сохранившиеся желтые ставни и обработанные химическим составом стволы старых деревьев и кустарника навевали ощущение величавой гармонии. На улицу выходила закрытая терраса здания. Я прошла по мощеным каменным плитам вдоль кустов ко входу и позвонила.

Через несколько минут дверь открылась. Еще одна особенность, характерная для пригородов: когда вы звоните в колокольчик, люди открывают двери сразу, не изучая вас предварительно в «глазок» или щели.

Пожилая женщина в строгом темном платье стояла нахмурившись в дверном проеме. Похоже, ее мрачный вид был обычным для нее и не относился именно ко мне. Я живо и приветливо улыбнулась:

— Миссис Чигуэлл?

— Мисс Чигуэлл. Я знаю вас?

— Нет, мадам. Я профессиональный следователь, и мне хотелось бы поговорить с доктором Чигуэллом.

— Он не говорил мне, что ждет кого-либо.

— Что ж, мадам. Мы любим задавать наши вопросы без предупреждения. Если у людей бывает много времени на размышления, их ответы нередко оказываются нарочитыми. — Подойдя к ней ближе на несколько шагов, я достала карточку из сумки и протянула ей — «В. И. Варшавски. Служба финансовых расследований». — Достаточно просто сказать доктору, что я уже здесь. Я не задержу его более чем на полчаса.

Она не пригласила меня войти, но нехотя взяла карточку и ушла в дом. Я огляделась: вокруг такие же дома с вымытыми окнами и пустынная улица. И еще кое-что поражает вас в пригородах: вы словно высадились на лунный ландшафт. В промышленном или небольшом городе занавески в соседних окнах приходят в движение. Люди пытаются рассмотреть, что за странная женщина приехала к Чигуэллам. Звонки по телефону или пересуды в прачечной длятся потом по нескольку дней. Да, это их племянница. Вы помните, ну, та, мать которой отправилась в Аризону много лет назад… Здешние занавески не шевелились. Пронзительные голоса не утихомиривали дошкольников, играющих в «войну и мир». У меня возникло беспокойное ощущение, что я предпочла бы все же городскую жизнь со всеми ее шумами и пылью.

Мисс Чигуэлл материализовалась в дверях.

— Доктор Чигуэлл вышел.

— Это очень неожиданно, не правда ли? Когда вы ждете его обратно?

— Я… он не сказал. Должно быть, не скоро.

— В таком случае я дождусь его, — миролюбиво ответила я. — Не хотели бы вы пригласить меня зайти или предпочитаете, чтобы я ждала в машине?

— Вы должны уехать, — ответила она, помрачнев еще больше. — Он не хочет говорить с вами.

— Откуда вы это знаете? Если он вышел, то вы не сумели сообщить ему обо мне.

— Я знаю, кого мой брат желает видеть, а кого нет. Он сказал бы мне, если бы хотел вас видеть. — И она захлопнула дверь с такой силой, что досталось и двери, и толстому коврику перед ней.

Я вернулась в машину и вывела ее на то место, откуда ее можно было заметить, выглянув из их входной двери. По радио передавали цикл песен Хуго Вольфа. С полузакрытыми глазами я откинулась на сиденье, наслаждаясь голосом Кетлин Беттл и пытаясь угадать, о чем же это не желает говорить со следователем Куртис Чигуэлл, коли она так разволновалась.

За те полчаса, которые я прождала, сидя в машине, на улице появился только один человек. Это была не кто иная, как мисс Чигуэлл. У меня возникло такое ощущение, словно я присутствую на киносъемках и происходящее не имеет ко мне ровным счетом никакого отношения. Ступая по вымощенной каменными плитами тропинке, пожилая дама направилась к моей машине. Ее худощавое тело было сухим и крепким и напоминало каркас зонтика. Я вежливо вышла к ней навстречу.

— Я попросила бы вас уехать, молодая леди.

Я покачала головой:

— Общественная собственность, мадам. Нет такого закона, что запрещает мое присутствие здесь. Я не включаю на всю громкость музыку и не торгую наркотиками. Я не делаю ничего, что может быть истолковано законом как нарушение.

— Если вы сейчас же не уедете отсюда, я вызову полицию, как только вернусь в дом.

Я восхищалась ее смелостью: в семьдесят с лишним лет противостоять молодой незнакомке — для этого требуется немало мужества. В ее тусклых глазах читались страх и решимость одновременно.