Вернемся к хронологии событий. С окончанием внутренних разногласий и приходом весны возникли предпосылки для нового крупномасштабного военного наступления. После взятия 22 мая 1192 года ад-Дарума, опорного пункта врага на коммуникациях между Сирией и Египтом, на южном побережье Палестины, для армии крестоносцев больше не оставалось серьезных целей. И перед армией, к которой через день после падения этой крепости присоединились граф Генрих с местными войсками и граф Бургундский с французами, вновь встал вопрос о дальнейшей стратегии. Общее мнение осталось неизменным, мы уже знаем аргументацию и результаты дискуссии. Но обратимся, однако, на какое-то время к Амбруазу, нашему самому компетентному главному свидетелю по части внешних событий, и попробуем проследить за поведением Ричарда в этом деликатном вопросе. В конце мая, когда армия шла в северном направлении от ад-Дарума на Иерусалим, с вестью из дома прибывает вице-канцлер Иоанн Аленсонский. Он приносит новости о происках Филиппа и Иоанна, которые, оказалось, требовали возвращения Ричарда домой. Армия терялась в догадках: неужели он уедет? или останется? Естественно, Ричарду никак нельзя было уезжать, ведь о перемирии пока что можно было только мечтать. В упорных переговорах ему еще предстояло доказать, что он никогда бы не посмел поспешным возвращением поставить под угрозу все территориальные завоевания. Но за несколько недель до этого, после известий, привезенных 15 апреля приором Херефордским, Ричард публично объявляет о своем возвращении и переходит на сторону Конрада. Своим людям он предоставляет право выбора — возвращаться с ним или оставаться, — и все единодушно отвечают: если он не даст стране приемлемого для всех короля, то никто не останется. В бесспорных кандидатах на королевский престол недостатка не было, но они никогда, конечно же, не стали бы короноваться, и французская верхушка и бароны Ричарда собрались на совет, на котором было решено, что они в любом случае, независимо от того, останется король или уедет, предпримут осаду Иерусалима. Сообщение об этом решении было встречено всеобщим ликованием. Его разделяли все, сообщает Амбруаз, за исключением Ричарда, который мрачно сидел на своем ложе. И на следующий день он был задумчив и молчалив, что было и не удивительно, так как армия все еще горела желанием наступать и он, видимо, опасался оказаться в ситуации, когда его отстранили бы от руководства. И под это настроение появляется каплан Вильгельм Пуатьерский, который собирается убедить короля в необходимости избрать Иерусалим военной целью из религиозных и моральных побуждений, но Ричард только молчит в ответ. Заговорил он лишь на следующий день. Ему, должно быть, стало ясно, что на повестке дня уже стоит вопрос не о том, чтобы осуществить что-нибудь, но лишь о том, чтобы предотвратить катастрофу и попытаться сохранить завоеванное. И хотя его собственные планы еще только предстояло вынести на открытое обсуждение, он, должно быть, почувствовал, что его египетский проект заранее обречен. На следующий день он объявляет, что остается, и даже до следующей Пасхи, это должно было стать известно Салах ад-Дину, и еще, что пойдет на Иерусалим. Дальнейший поход был отмечен проявлениями истинно христианского поведения, деятельной любви к ближнему — со стороны военачальников к бедным. II июня они вновь оказались в Байт-Нубе, где разбили лагерь. Местный аббат вынес кусочек настоящего креста и началось страстное моление с обильными слезами. Тем временем Ричард посылает к морю Генриха Шампанского, чтобы привести отставших. А время идет. Выезжая в разведку и преследуя врага, который с еще большей злостью досаждал христианскому войску, Ричард однажды подъехал к Иерусалиму. Амбруаз утверждает, что, когда Ричарда и его рыцарей увидали из города, там возникла ужасная паника, так как решили, что пришла вся армия, а у Баха ад-Дина можно даже прочитать, что тогда у Салах ад-Дина, похоже, едва не случился нервный срыв. Но волнение было напрасным. Когда в армии его все стали расспрашивать, почему они не подходят к городу, Ричард объявил, что осада Иеру салима невозможна, причем обосновал свое мнение и заявил французам, что ему доподлинно известно, почему те непременно хотят толкнуть его на эту авантюру. Затем он предложил назначить комиссию из двадцати человек, в состав которой должны были войти представители рыцарских орденов, местной армии и французского контингента и которая должна была решить, осаждать ли Иерусалим, или двигаться на Каир, Бейрут или Дамаск. Об этом сообщает также Баха ад-Дин, но называет другую цифру. Как полагается, было объявлено, что выводы комиссии будут обязательны для всех, но, когда было принято решение в пользу Египта, французы заявили, что не подчинятся. Напрасно Ричард пытался их переубедить, заверяя, что его флот, стоящий в Акке, готов подвезти снаряжение и продовольствие, что можно идти все время вдоль побережья и что он дополнительно наймет 700 рыцарей и 2000 пехотинцев, что примерно соответствовало численности французского контингента. Нам ничего неизвестно о том, как отнеслась к его предложению его собственная армия, но, во всяком случае, только своими силами осуществить подобную операцию, видимо, не представлялось возможным. Но и рьяные защитники похода на Иерусалим, похоже, оказались припертыми к стенке. Главнокомандующий забастовал — он объявил, что хотя и пойдет вместе со всеми на Иерусалим, но командовать армией отказывается. Представителей его армии вызвали в шатер иоаннитов, где они должны были объяснить, как они могли бы посодействовать осаде Иерусалима. Это не только указывает на наличие в его собственных рядах сторонников осады Иерусалима, но и на наметившиеся проблемы с выплатой жалования английским королем. Из этого тупика, когда Амбруаз уже был убежден в безвыходности ситуации, вывести мог только какой-нибудь толчок извне. И эту роль отвели простому статисту — так на сцене появляется «шпион Бернхард». Он объявляет, что из Египта приближается караван и указывает, где его искать — в двух днях пути на юг, возле «круглых водосборников». С появлением еще нескольких лазутчиков сцена оживляется, и взгляды основных действующих лиц устремляются в новом направлении: Ричард тут же объявляет о своем решении напасть на караван и предлагает герцогу Бургундскому составить ему компанию. Тот соглашается принять участие со своими людьми в обмен на обещание третьей части добычи. Оно и понятно: успех этому отвлекающему маневру был обеспечен простой нехваткой денег у союзника. А речь шла об огромном караване, и, соответственно, велик был соблазн. 24 июня произошло нападение, которого не смог предотвратить Салах ад-Дин, хотя и был предупрежден. Оно принесло огромную добычу, — в руки победителей попали все сокровища Востока. 29 июня Ричард вновь в Байт-Нубе; обоз армии разрастается до невиданных размеров благодаря великому множеству пригнанных верблюдов и других вьючных животных, что начинает превращаться в обузу для христианской армии и дает Салах ад-Дину пищу для волнений: а не занялись ли христиане всерьез подготовкой к нападению на Египет. Одно место у Баха ад-Дина доказывает, что ему было хорошо известно о тогдашних намерениях Ричарда. 4 июля армия начала отходить из Байт-Нубы к Рамле. Тактика проволочек привела к тому, что у сторонников похода на Иерусалим иссяк почти весь боевой пыл, и оказалось, что они были способны к решительным действиям только на словах. Герцог Бургундский подал сигнал к ниспровержению героев с пьедесталов, пустив в оборот пасквильную песню о Ричарде, который ответил ему той же монетой. Деморализованная, разочарованная и озлобленная, но все еще организованная армия возвращалась к побережью. Французы окончательно распрощались с остальной армией крестоносцев и с тех пор покидали Акку только в направлении дома. Ближайшей военной целью, которую теперь наметил себе Ричард, стал Бейрут. Эта мелкая операция на севере, представляла собой попытку восстановить сообщение между королевством Иерусалимским и графством Триполийским, и как таковая была еще не лишена смысла.