И если он по каким-то причинам оказался вовлеченным в Бургундский проект, то защищать интересы Ричарда — сознательно или невольно, — мог только осуществляя отвлекающий маневр. Его более поздняя политика позволяет заключить, что на самом деле он не смог бы сыграть в Бургундии ту роль, которую ему отводил Генрих. Но в погоне за успехом император вышел на путь, который уводил его от реального влияния на анжуйское государство. Ленная присяга в отношении regnum Burgundiae была не более как обязательством по фиктивной сделке, поскольку предметом ее была лишь видимость, а не необходимость или желание. Если бы с ее помощью Ричарду удалось избежать принятия на себя вассальных обязательств по Англии, то это еще могло бы компенсировать тот вред, который нанесла бы временная дестабилизация на аквитанской границе. Но не удалось. Значит, не существовало больше причин мириться с этим вредом, к тому же в конце лишь на вид прочная гармония отношений была подвергнута тяжкому испытанию, так что Генрих сам получил повод усомниться в будущей благонадежности английского короля. И все же проводимую Ричардом во время плена бургундскую политику надо признать верной, потому что она в его интересах направляла всю мощь дипломатии императора в совершенно глухой тупик.

Под самый конец нахождения Ричарда в плену произошло событие, потрясшее императорский двор, причем все терялись в догадках, приложил ли к этому свою руку Ричард и если да, то в какой степени. Его племянник из династии Вельфов, Генрих Брауншвейгский, неожиданно женился на кузине Генриха VI, Агнессе, дочери пфальцграфа Конрада Рейнского, и приобрел тем самым право претендовать на Рейнпфальц. По установившейся традиции брак был организован исключительно по инициативе слабого пола. С согласия дочери мать, не дожидаясь возвращения супруга, вызвала долголетнего жениха, и была сыграна свадьба. Тем самым рушились планы не только Генриха VI, но и Филиппа Французского. Остается гадать, а не предусматривал тот пункт Вормского договора, касавшийся Генриха Льва, именно отказ Вельфов от этого брака? С полной уверенностью можно утверждать лишь то, что свершившийся факт Генрих воспринял с крайним неудовольствием. И хотя впоследствии он простил Генриха Брауншвейгского, который появляется при его дворе, еще когда Ричард находится в плену, и даже вскоре после этого примиряется с самим Генрихом Львом, но цена за компромисс оказывается слишком высокой — Рейнпфальц. Вероятнее всего, Генрих VI намеревался передать его герцогу Людвигу Баварскому — после разведки боем Вельфов в Рейнпфальце действительно обосновались Виттельсбахи, — а не упорно добивавшемуся того же Филиппу.

Последний же, опьяненный возможностями, которые ему открывались в связи с арестом Ричарда, дал увлечь себя в поспешный брак и опрометчивый «развод». В первые полгода нахождения Ричарда в плену он ведет с Кнутом VI Датским переговоры о заключении брака с его сестрой Ингеборг. Через нее он намеревался извлечь из небытия древнее норманнское право на Англию, связанное с датским завоеванием, а также рассчитывал на помощь датского флота и армии при нападении на Англию, тогда как датчане охотно воспользовались бы поддержкой французов в борьбе с императором. Когда в середине августа 1193 года Филипп женится на Ингеборг, эти надежды рушатся, и теперь, если не произойдет драматического поворота, ему придется считаться со скорым возвращением Ричарда домой. Поэтому он спешно пытается исправить ошибку, которую совершил, нанеся такое оскорбление императору: Кнут, женатый на дочери Генриха Льва от первого брака, как мы уже слышали, пожелал избавиться от опеки империи. И Филипп бросает Ингеборг сразу же после свадьбы и с помощью своих родственников, архиепископа Рейнского и епископа Бовэского аннулирует брак по причине близкого родства, что вызывает большое неудовольствие папы Иннокентия III, не признавшего этот развод. Однако сообщения английских источников о том, что Генрих благосклонно отнесся к брачному предложению Филиппа, представляется малоубедительным. В конце концов, нам достаточно хорошо известно его отношение к Филиппу, и если он не желал, чтобы Рейнпфальц достался Вельфам, то определенно еще меньше хотел, чтобы он попал к Филиппу, так как тот к тому же уже имел наследников, и новый брак мог бы считаться сомнительным по каноническому праву, и с династической точки зрения поэтому был малопривлекательным. Несмотря на мизерные шансы на успех, которые, если смотреть объективно, имела инициатива Филиппа у Генриха, она все же наверняка встревожила Ричарда. И он, надо полагать, сразу после своего освобождения, еще в Германии, связывается с рейнскими князьями, и с учетом этого альянса утверждение Вельфов в Рейнпфальце обретает стратегическое значение. Нам ничего неизвестно о роли Ричарда в заключении этого брака, но мы видим его последствия: благодаря ему на востоке смыкалось кольцо вокруг Франции.

На конечном этапе пребывания Ричарда в плену, между Рождеством 1193 года и его освобождением 4 февраля 1194 года, после, казалось бы, столь длительного периода полнейшего взаимопонимания, неожиданно возникает ситуация, едва не перечеркнувшая все предыдущие договоренности между Генрихом и Ричардом. В своем письме от 20 декабря, адресованном английским вельможам, император еще говорит о 17 января как о намеченной дате освобождения. Королева-мать и Уолтер Руанский, которого теперь сменяет на посту верховного юстициария Англии Хьюберт Уолтер, а также многие другие отправляются в Германию, но император неожиданно переносит срок вынесения окончательного решения на 2 февраля. Эта отсрочка связывалась, впрочем, так оно и было на самом деле, с прибытием к Генриху делегации от Филиппа и Иоанна, которая привезла с собой настолько привлекательное финансовое предложение, что император, возможно, стал колебаться и подумывать о том, не отказаться ли от договора с Ричардом в пользу нового соглашения с Францией. Предложения французов Говден передает нам во всех подробностях.

Речь шла о своего рода коммерческом предложении, включавшем в себя четыре варианта и предусматривавшем либо продление срока ареста Ричарда, либо передачу его Франции. Но поскольку по наиболее привлекательному из них выплата составляла 150000 марок, из которых треть предстояло внести Иоанну, это не превышало суммы, назначенной по договору с Ричардом. Часть ее была уже в руках Генриха. По этой причине вопрос о выдаче уже не мог рассматриваться всерьез, так как для подобного рода двойного инкассо Генрих не настолько прочно сидел в седле, к тому же слишком много князей выступили гарантами по Вормскому договору. Следовательно, речь могла идти только о испрашиваемой годичной задержке, что в идеальном случае, позволило бы получить со всех, то есть с Ричарда и Филиппа с Иоанном, те же 150000 марок. Подобный вариант еще мог иметь какой-то смысл, тогда как попытки Филиппа добиться выдачи Ричарда до полной уплаты последним причитающейся с него суммы должны были сопровождаться более выгодным финансовым предложением, но, поскольку тот предлагал ровно столько же, сколько и Ричард, с финансовой точки зрения сделка с Францией была для Генриха невыгодной. К тому же анжуйская администрация уже успела продемонстрировать эффективность своих действий в сборе денег, а Ричард, соответственно, свою платежеспособность. Но спрашивается, смогли бы Филипп и Иоанн, часть имущества которого была конфискована, собрать необходимую сумму в обозримое время? При этом следует иметь в виду, что оба, в отличие от Ричарда, которому при сборе средств помогало его право сюзерена, не могли воспользоваться всеобщим 25-процентным обложением и широкой поддержкой церкви для денежного покрытия данной сделки. Ко всему прочему на текущий год Филипп готовил крупный завоевательный поход, и это требовало значительных затрат. Все это заставляло сильно усомниться в финансовых возможностях союзников, и, по-видимому, потребовалось бы значительно растянуть сроки выплат и предусмотреть обстоятельные гарантии платежей, тогда как Генрих планировал собственный сицилийский поход, так что, надо полагать, был заинтересован в скорейшем улаживании дела с Ричардом. Во Франции он видел своего будущего врага, тогда как в Ричарде — военачальника, отстаивающего интересы империи. Но еще несколько лет в неволе, и Ричард мог лишиться власти, тогда император не только бы потерял невыплаченную сумму, но и не смог бы реализовать свою политическую концепцию.