Но прежде чем мы последуем за ним по этому пути, поставим еще раз, теперь уже с оглядкой на возможную альтернативу, вопрос о мотивировке: как могло случиться, что Генрих взял в плен Ричарда, а не возвращающегося из крестового похода Филиппа, который в 1191 году был таким же врагом Германии, как и в 1184–1185 годах, когда от войны с Францией на стороне Фландрии Генриха удержал только запрет отца? Наличие у императора подобных намерений действительно подтвердилось впоследствии, и с помощью Ансберта можно было бы сделать вывод о том, что задолго до встречи в Милане он испытывал к Филиппу чувство неприязни. Как бы там ни было, но повод для принятия по отношению к Филиппу крутых мер отыскать было не труднее, чем для пленения Ричарда, причем перспективы успеха как в финансовом так и в политическом смысле были бы даже намного благоприятнее. К тому же, не было бы таких конъюнктурных осложнений, которые мы описали выше, так как третье заинтересованное лицо, Ричард, во время возвращения Филиппа домой все еще находился в Святой Земле. И благодаря непосредственному соседству Франции с империей Генрих имел бы реальную возможность усилить свою власть: как благодаря вынужденным территориальным уступкам Филиппа, так и обеспечением себе в высшей степени полнокровного сюзеренитета. То, что он предпочел синице в руке журавля в небе, да еще такого, которого потом не смог приручить, весьма показательно для характеристики личности Генриха. Поэтому его целевую установку следует рассматривать во взаимосвязи с его конкретным положением.

В 1192 году, когда Ричард занимался урегулированием вопроса о престолонаследии в Святой Земле, и его имя было у всех на устах, а папа передал Сицилию в лен Танкреду, Генрих с переменным успехом вел борьбу с итальянскими городами, разочаровывая саксонских противников Генриха Льва тем, что часто бросал их на произвол судьбы, и распорядился убить епископа Льежа, что послужило толчком к выступлению оппозиции. Нужда подвигла Генриха VI на неожиданно смелое действие против Ричарда, до этого ему никогда не приходилось пережить более успешного политического или военного события. Будучи ровесником Филиппа, — оба родились в 1165 году, он, таким образом, был восемью годами моложе Ричарда, — в четыре года отроду Генрих становится германским королем и в отсутствие отца вершит государственные дела. Переход власти после смерти Барбароссы происходит без эксцессов, и регентство плавно трансформируется в самодержавие. Неприятности ожидали его со стороны начинавших поднимать голову Вельфов, хотя настоящий вызов его власти был брошен в связи с возникшим у него по линии жены, Констанцы, правом на сицилийское наследие после смерти в 1189 году Вильгельма II Сицилийского. До появления осенью 1190 года на Сицилии Ричарда, в военных операциях против норманнского государства императорская армия уже успела потерпеть неудачу, но крупнейшее военное поражение самого Генриха еще ждало его впереди. При осаде Неаполя весной 1191 года в лагере осаждавших разразилась эпидемия, послужившая причиной провала всего похода. Генрих тяжело заболел, а Констанцу взяли в плен и отправили к Танкреду. За несколько месяцев до этого Ричард в мгновение ока завоевал Мессину, продемонстрировав тем самым, как надо побеждать, и заставил Танкреда признать все свои завоевания. Даже если бы тот не уступил, Ричард вполне смог бы совершить новые завоевания. Да, именно потому, что он мог делать то, чего не в состоянии был сделать Генрих, — к тому же по милости английского короля ему теперь самому предстояло покорять норманнское государство Танкреда, — императорское самолюбие наверняка было сильно ущемлено.

Этот сицилийский эпизод уже сам по себе можно воспринимать как особенно провокационный, но он был лишь одним звеном в цепи неизбежных провокаций. В Средиземноморье, на Кипре, в Святой Земле, то есть везде, где через несколько лет можно будет обнаружить самый живой интерес императора, победы Ричарда были впечатляющими, и везде он исполнял роль, которая, как должно быть представлялось Генриху, более подходила бы ему, императору. Так что на часто поднимаемый вопрос, а можно ли ему приписать притязания на «мировое господство», если вспомнить о его последующих попытках вмешательства в дела почти всех без исключения регионов, как мне представляется, можно с полным основанием ответить утвердительно. Конечно, мы не знаем наверняка, но выбор им Ричарда вместо Филиппа указывает на то, что у него давно уже зрели грандиозные планы, поскольку Ричард мог быть ему врагом только в «мировом» масштабе, тогда как Филипп был таковым только в узко территориальном. Генрих никогда не забывал о своем втором враге, но выбор приоритетов указывает на то, что предпочтение он все же отдал глобально политическим целям. Таким образом, финансовый аспект — обогащение Ричарда за счет казны норманнского государства, — не мог иметь определяющего значения. К тому же третья часть этих денег досталась Филиппу, и Генрих вполне мог получить их у французского короля в форме выкупа. И никто бы не посмел помешать императору получить остальную сумму в рамках «добровольного соглашения». Итак, ключевой ошибкой его политики по отношению к Ричарду можно считать то, что он не сумел решить для себя вопроса, что для него важнее: политика или финансы. Генрих не понял, что в сложившейся обстановке от анжуйского правителя, в отличие от его французского коллеги, получить сразу и то и другое было просто нереально: деньги и существенные политические уступки — или только их видимость, подозрение зародилось у него лишь в самом конце, когда было уже слишком поздно.

Рациональное решение, которое состояло бы в лишении Ричарда власти и получении денег с Франции из-за потери для империи вассала, показалось Генриху недостаточно привлекательным. И он демонстративно устремляется побеждать победителя, в чем проглядывает лишь попытка самоутверждения. Несмотря на его полную уверенность в успехе, в этом нет ни доли политического реализма, лучшее подтверждение чему рассматриваемый ниже Бургундский проект. С чисто исторической точки зрения ввиду его неосуществленности он не имеет слишком большого значения, но в смысле характеристики личности Генриха весьма показателен. Благодаря своей предельной умозрительности он не только демонстрирует полет фантазии Генриха в выборе средств, но и то, насколько эффективными оказались отвлекающие маневры Ричарда и как умело тот использовал в своих интересах юношескую переоценку собственных возможностей и цезаристские замашки своего противника.

Третий этап пребывания Ричарда в плену, охватывающий вторую половину 1193 года, представляется нам периодом консолидации, — Ричард, избавленный от сюрпризов судьбы, дожидался в относительно спокойной обстановке денег и находил время сочинять свои «стихи из неволи», сдержанно сетуя на то, что уже вторую зиму томится в неволе, и что его вассалы не слишком торопятся его выкупить, — хотя по объективным причинам быстрее никак и не получалось — и благородно жалуясь на поведение Филиппа. Но под тихой гладью должно быть вовсю бурлили подводные круговороты, так как на рубеже столетий появится готовая концепция, нацеленная на то, чтобы документально подтвердить грандиозные масштабы закладывающейся германо-анжуйской дружбы: Ричард должен был получить от императора Бургундское королевство, по существу буферное государство, простирающееся от линии Рона-Сона к Альпам и на севере до излучины Рейна у Базеля и Бургундских ворот. Эта богатая в культурном и хозяйственном отношении страна не в последнюю очередь была важна для итальянской политики императора своими альпийскими перевалами и по договору о разделе наследства с 1033 года была третьим по счету королевством империи. В южной ее части ожесточенно переплелись в борьбе за господство германские, французские и испанские интересы.

О существовании этого проекта имеется три свидетельства, сообщаемые Говденом. В одном из писем Ричарда Хьюберту Уолтеру, датированном 22 декабря 1193 года, Ричард извещает о том, что его освобождение назначено на 17 января 1194 года, сопровождая это известие следующей строкой: «et diu Dominica proximo sequenti coronabimur de regno Provenciae quod (imperator) nobis dedit»[159]. В одном из посланий Генриха VI вассалам Ричарда, датированном 20 декабря, подтверждается дата освобождения, и на 24 января назначается коронация Ричарда: «et inde in septem dies posuinus ei diem coronationis suae de regno Provenciae, quod ei promisimus»[160].