Вернемся теперь от 1191 года, ознаменовавшего собой конец политики уступок Филиппа, в те времена, которые источники и историки считают периодом относительного взаимопонимания — точка зрения, не вызывающая возражений, — если вспомнить о его предпосылках. Филипп стремился не дать Ричарду ни малейшего повода для отказа от участия в крестовом походе. Недоверие наблюдалось с обеих сторон. В конце концов дело дошло до того, что они стали «заглядывать друг другу в карты», как образно заметил Бертран де Борн. Ричард принимает соответствующие меры на тот случай, если в его отсутствие Филипп начнет войну, о чем пойдет речь в следующей главе, Филиппа же терзают страхи, что Ричард либо вовсе не выступит в поход, либо досрочно из него вернется — интересный случай проекции своего стиля поведения и приписывания другим своих черт характера, — что так или иначе говорит не в его пользу. И снова мы слышим обвинения Филиппа в адрес Ричарда, которые изобличают самого французского короля. В письме Филиппа Ричарду, написанном в октябре 1189 года, и в договорах, которые были заключены по вопросам организации крестового похода, вновь и вновь подчеркивается необходимость одновременного выступления. Филипп боялся опередить Ричарда даже на один переход, хотя, выступив первым, он мог бы нажить значительный политический капитал. Эго подтверждает то место у Ригора, где говорится о различных сроках отплытия из Мессины в Акку. Не зная далеко идущих планов Филиппа, трудно было бы понять его нервозность. В конце концов, именно Ричарду и по вполне понятным причинам следовало опасаться нападения Филиппа на Вексен или на другие его владения. Но какой агрессии мог ожидать Филипп от задержавшегося во Франции Ричарда? Ведь не мог же он вообразить, что тот, пока он сам сражается в Палестине во славу Господню и, быть может, свою, предпочтет разорять Иль-де-Франс? Скорее он боялся не Ричарда-агрессора, а Ричарда, отказавшегося от крестового похода. Если из-за недоверия к нему тот предпочел бы остаться дома, то это бы означало жалкий крах всей его политики, как прошлой, так и будущей. Из «дальновидной» она в единый миг могла превратиться в непростительно близорукую. И могло оказаться, что в Бонмулене он и вправду поставил не на ту лошадку. Инициатива перешла бы к Ричарду, и Филиппу пришлось бы только защищаться. И ему оставалось лишь надеяться на то, что Ричард все же пойдет в поход, тревога же объяснялась тем, что заставить его сделать это он не мог.

Барбаросса только что умер. Ричард и Филипп — единственная надежда христианского мира — 1 июля 1190 года выступили из Везеля в Бургундии в великий поход. И начиная это трагическое для многих его участников предприятие, ни один из них не думает о завоеваниях в Святой Земле, а только о войне между собой на своих землях. Не против Салах ад-Дина шел в поход Филипп, а против Ричарда. Тот же в самом деле хотел воевать с неверными, и ему просто некогда было сосредоточить свое внимание исключительно на Филиппе. При этом он, разумеется, прекрасно понимал, какие ставки в этой игре, и его реакция послужила Филиппу впоследствии поводом упрекнуть Ричарда в том, что именно из-за его надменности он был вынужден прервать свое участие в крестовом походе. Насколько это соответствовало действительности, неизвестно до сих пор.

Вернемся к первому гаду правления Ричарда, короля английского, отмеченного, с одной стороны, подготовкой к крестовому походу, а с другой — укреплением власти ввиду предстоявшего отъезда. Когда 20 июля 1189 года в Руане Ричарду вручили герцогский меч и он был провозглашен герцогом Нормандским, Иоанн уже был зачислен в его свиту, и в качестве престолонаследника его никто больше не рассматривал. Ричард был сразу же признан преемником своего отца во всех анжуйских владениях. И без особой спешки — перед самой своей коронацией он едва не отправился усмирять валлийцев — Ричард въезжает в Лондон.

Тем временем его мать, присягнув на верность новому королю, объявляет всеобщую амнистию и аннулирует все акты произвола старого короля. И первым делом Ричард не только возвращает Элеоноре, которой шел уже седьмой десяток, личную свободу, потерянную после неудачного мятежа против Генриха в 1173 году, но и предоставляет ей полную свободу действий. Прибытие 13 августа в Англию нового короля было встречено всеобщим ликованием, поскольку с ним связывались радужные надежды на будущее. И эти настроения становятся вполне понятными, если вспомнить, сколь многие тогда вновь обрели права, утерянные при Генрихе И. Но волну общего радостного возбуждения, поднявшуюся по вполне объективным причинам, подгонял, разумеется, еще и сильный ветер иллюзий, как вполне естественных в подобных случаях, так и специально поддерживаемых Ричардом: он превратился в само воплощение любезности и стал удивительно чуток к любым просьбам.

Коронация состоялась 3 сентября 1189 года в Вестминстерском аббатстве. Один из уже знакомых нам летописцев, Дицето, прислуживал во время церемонии, другой, Говден, скрупулезно описал торжественную процессию: вывод Ричарда из его личных покоев представителями высшей духовной и светской знати, вынос символов королевской власти, а также главные обряды: королевскую клятву, сакральный акт помазания головы, груди и рук. Весьма показательно характеризует самосознание будущего правителя то, что Ричард сам взял корону с алтаря и вручил ее архиепископу Кентерберийскому, который и возложил корону ему на голову.

Отныне он становился королем Англии, Ричардом I. Однажды было подсчитано, сколько времени он фактически находился в своем королевстве. Как оказалось, всего четыре месяца осенью 1189 года и два — весной 1194 года. По имеющимся сведениям, прибытие на коронацию было третьим пребыванием взрослого Ричарда в Англии. До этого он лишь ненадолго приезжал сюда на Пасху в 1176 году и на несколько недель в Рождество 1184 года — Генрих, конечно же, приложил немало усилий, чтобы держать наследника престола подальше от английской политической арены. Уже в самой непродолжительности пребывания Ричарда на острове национальная историография усматривала пренебрежительное отношение к своему королевству, и это лишний раз подтверждает несправедливость госпожи Истории, которая тем не менее превратила Ричарда не больше и не меньше как в национального героя Англии. Современный взгляд на историю анжуйского государства только подтверждает правильность выбора Ричардом приоритетных направлений политики, поскольку не Англия, а французские владения державы, пребывавшие под постоянной угрозой нападения, были, и с этим уже никто не спорит, истинным центром политической борьбы. К тому же, как мы еще убедимся, Ричард занимался делами Англии не только во время пребывания на острове. И если впоследствии он возлагает административные функции по управлению страной на пользовавшегося всеобщим уважением Хьюберта Уолтера, это не только свидетельствует о правильном выборе, но и подчеркивает его серьезное отношение к своему островному королевству — он сознательно выбирает лучшего из лучших. Да и то обстоятельство, что после стольких мытарств и вопреки всем проискам врагов Англия беспрекословно встречает своего пропавшего короля, не лучшее ли доказательство правильности избранного им в 1189–1190 годах и продолженного впоследствии курса на стабилизацию политической обстановки в стране. С другой стороны, нетрудно понять, как пришел к своей негативной оценке государственной деятельности Ричарда Стаббс, которому мы обязаны этим устоявшимся мнением. Все дело в том, что он крайне некритично воспринял выводы, содержавшиеся в определенных источниках, которые, в свою очередь, сами не устояли перед соблазном предпочесть мнение предвзятых историков мнению летописцев. И хотя было очевидно, как много фактического материала не знали, да и не могли знать, Ньюбург или Девиз, не говоря уже о Гиральде, он все же согласился с их общим мнением. Впрочем, и в остальных источниках зачастую невозможно обнаружить глубокого анализа сложной ситуации, сложившейся после отъезда Ричарда, что не позволяет рассматривать их авторов в качестве компетентных судей в отношении превентивных и ответных мер, к которым пришлось прибегать Ричарду. Даже сам Говден, хотя и находившийся в тот решающий 1191 год далеко от Англии, упрекал наместника Ричарда Лоншана в том, что «даже» Иоанна он ни во что не ставил. С другой стороны, сообщенные им многочисленные подробности, наряду с выдержками из документов, какими буквально пестрят труды Дицето и Гервасия, подтверждают предположение о том, что, полученная на их основе общая картина более соответствует действительности, чем свидетельства современников. Несмотря на различие точек зрения, рассматриваемые нами главные источники объединяет то, что все они сходятся на признании действий короля более основательно продуманными, чем то могло показаться на первый взгляд. Когда же речь идет о разоблачении чисто финансовых махинаций, они справляются с этим довольно успешно, в то время как политические декларации они часто принимают за чистую монету.