Володя и Миша, поняв наконец, что случилось, стряхнули сонливость и стали помогать ему. Временами учитель делал знак прекратить работу, и четверо пленников, замерев, прислушивались. С той стороны завала все явственнее доносились удары, скрежет камней.

— Слышите?! — хрипло говорил учитель. — Они там работают.

— Работают, — подтверждала Светлана. — Как будто даже голоса слышно.

И они с удвоенным рвением вновь принимались разбирать камни. Щебень, куски глины с шумом катились на пол. Так шел час за часом. Ребята тяжело дышали, но не просили отдыха. Учитель обливался потом, он тоже не щадил себя. Иногда вдруг откуда-нибудь срывался камень и, глухо постукивая, скатывался на пол. Сергей Денисович кричал ребятам, чтобы они побереглись, а сам только тряс головой, прикрытой шляпой, и чихал от набившейся в нос пыли. Переждав немного, он брался за следующий камень, оставляя на нем следы крови из лопнувших мозолей. Ногти он давно обломал, пальцы кровоточили, но, казалось, Одинцов не замечал боли. Его пример заражал ребят. Миша и Володя словно соревновались друг с другом, кто больше сделает. Светлана пристроилась возле них, выбирая мелкие камни. Если кому-нибудь встречался камень покрупнее, все трое соединяли свои усилия и с победным возгласом скатывали его на пол.

А с другой стороны завала тоже слышались возня, стук камней, удары какого-то инструмента. И это придавало новые силы. И вдруг они услышали:

— Сергей! Сергей!

— Здесь! — хрипло отозвался учитель.

— Вы все живы?

— Живы! Живы! — закричали ребята.

— Слушай внимательно, Сергей, — теперь можно было узнать голос Санина. — Мы с доктором разбираем завал. Осталось немного. Отойдите все в дальний угол зала и ждите. Если случится второй обвал, вас не заденет. Через минуту продолжаем работу. Понял меня?

— Понял, Николай.

— Тогда уходите.

Сергей Денисович повернулся к ребятам.

— Всем спуститься с осыпи. К той стене, где вещи. Быстро!

Ребята, а следом за ними и учитель отошли к дальней стене зала. Сергей Денисович направил свет фонаря на то место, где они только что разбирали завал. Четыре пары глаз, не отрываясь, смотрели на желтоватый круг света. Там вновь послышались удары. Они раздавались все громче. Шуршала, осыпаясь, земля, ударяясь друг о друга, скатывались камни.

И вот появилось небольшое отверстие, в него просунулась рука, за ней вторая. Еще несколько камней, постукивая, скатилось с осыпи и в образовавшейся дыре показалась голова Санина.

— Отведи свет в сторону. Я ничего не вижу.

Учитель направил луч фонаря влево.

— Все равно ничего не видно. Подождите.

Голова исчезла, но тут же появилась и рядом с ней вспыхнул свет. Два луча скрестились, как гигантские мечи, а затем разошлись. Луч фонаря краеведа ощупал стены и остановился на учителе. Помедлив секунду, другую, он двинулся в сторону, ненадолго задерживаясь на каждом из ребят, словно пересчитывая их.

— Все здесь, все живы, — начальник отряда подумал и добавил: — Я еще немного расширю дыру, а вы соберите вещи и вылезайте.

Минут через десять пленники благополучно выбрались в коридор, где их с нетерпением ждали Иван Антонович, Санин и Аргус. Доктор плакал и не стыдился слез. Он каждого горячо обнимал и бессвязно бормотал одно и то же:

— Милые вы мои! Вот ведь как… Живы! А я-то… Молодцы! Милые вы мои…

Волновался и Николай Павлович.

Обычно сухой, резковатый и малоразговорчивый, сейчас он говорил много и возбужденно, для каждого находил теплое слово.

— Говоря по совести, Сергей, я не надеялся всех вас увидеть. Кто-то мог погибнуть. А вы живы и целехоньки!

Не скрывал своей радости и Аргус. Пес прыгал возле хозяина и ребят, лизал им руки, а если удавалось, и лица, визжал и взлаивал — словом, всячески выражал свой восторг.

— Объясните же, наконец, как мы оказались заживо замурованными? — спросил Сергей Денисович, когда волнение немного улеглось. — Я так и не понял, что вызвало обвал?

Краевед хотел ответить, но Мухин схватил его за руку:

— Я сам… сам объясню. В том, что все мы едва не погибли, виноват я… Один я. За это преступление, именно преступление, — жестко повторил Мухин, — я готов понести любое наказание. Постой, не перебивай, дай сказать все, объяснить… Устройте надо мной суд, судите по всей строгости, беспощадно. Я не заслуживаю жалости. Да, да, не заслуживаю… Но дайте сказать все. Никогда я не прощу себе этот опрометчивый поступок. Подожди, Сергей, сначала выслушай…

— Иван, к чему все это? В чем ты виноват? — учитель замолчал и вопросительно посмотрел на Санина: дескать, уж не рехнулся ли наш доктор. Мухин перехватил этот взгляд.

— Я в своем уме, и ты в этом сейчас убедишься… Обвала бы не случилось, Николай Павлович предупреждал, я не послушал… Помните, когда там, наверху, мы сожгли последние тряпки, а крысы все еще шли? Я… выстрелил из ружья. Вот причина обвала. Ты, Сергей, с ребятами в это время был в зале, а я и Николай Павлович — на баррикаде. Нас швырнуло в коридор, вернее, мы скатились прямо на грызунов. Это были их последние ряды. Камнями нас здорово побило. Сколько-то мы пролежали на полу оглушенные. А когда пришли в себя, крыс уже не было. Аргус тоже оказался с нами, а вы… Сначала мы не знали, где вы и что с вами. Неужели задавлены обвалом? Ужасно! Но кто-то мог остаться в живых. Потом припомнили, что вы были в зале, и решили: даже в худшем случае погибли не все. А раз так — значит, вы в ловушке, в зале, проход в который завален камнями, щебнем и землей…

— И тогда, — теребил начальник отряда, — Иван Антонович сказал, что он будет разбирать завал и сейчас же начнет работу…

— А Николай Павлович ничего не сказал, он просто встал рядом со мной. Мы работали, забыв про свои синяки, забыв обо всем, кроме того, что надо спасать вас. Останавливались только, чтобы глотнуть воды из фляги Николая Павловича. У нас ничего не было, кроме этой фляги, топора и одного фонарика. Как мы обрадовались, услышав стук. Кто-то жив! Кто-то в зале тоже разбирает завал. Потом различили голоса… Вот и все.

Доктор умолк и горестно покачал седой головой.

— Я, один я виноват. Если можете — простите…

— Иван Антонович, миленький, — Светлана бросилась к Мухину, обхватила за шею худыми руками. — Не надо так. Ну не плачьте. Мы же все здесь, с вами. Вот Миша, Володя, вот Сергей Денисович. И мы вас простили, потому что очень, очень любим. Правда, мы простили Ивана Антоновича?

— Брось, Иван, — голос Сергея Денисовича задрожал. — Ты же видишь, все обошлось. Ну, поступил неосмотрительно, не нарочно же. Да перестань, в конце концов, реветь. И нечего болтать о каком-то прощении.

— Нет-нет, подумать только! Заживо похоронил людей…

— Лучше подумаем о том, что делать дальше.

— Всем нужен отдых, — заговорил Санин. — Хорошо бы чего-нибудь пожевать. Устроимся прямо здесь, потому что более подходящего места поблизости нет. И еще — надо выспаться…

Он не договорил. Неожиданно и совсем близко опять прозвучал уже знакомый крик.

— Узнаем же наконец, кто тревожит нас этим криком, — словно обрадовавшись, что можно сменить тему разговора, воскликнул Сергей Денисович и, освещая коридор, направился в ту сторону, откуда, как ему показалось, раздался крик. За ним, прихрамывая, поспешил краевед.

— Это где-то здесь, — возбужденно говорил Николай Павлович, направляя луч фонаря на стены и пол. — Ага, вот тут кое-где глина, нет ли на ней следов.

— Если и были, то их стерли крысы, — возразил учитель.

— Крик мы услышали после того, как грызуны прошли.

Доктор с ребятами догнали Санина и Одинцова.

— Не забывайте только, что у нас кончается запас батареек, берегите свет, — напомнил Сергей Денисович.

— И осторожность — мы не знаем, с кем имеем дело, — добавил Николай Павлович, вспомнив, что он опять начальник отряда и отвечает за каждого человека.