Не подозревая о своей славе и чувствуя неловкость, Комавара уселся в лодку. Его немного смущала роль союзника Сёнто. Благоговейное преклонение перед знаменитым Сёнто Мотору мешало ему считать себя хоть в чем-то полезным князю, и все происходящее казалось недоразумением, которое вот-вот выяснится. Именно эта мысль — совершенно недостойная, сознавал Комавара — вызывала в нем робость и тревогу перед встречей с Сёнто.

Проплыв мимо цепочки судов, гребцы ловко поставили лодку у борта большой, богато украшенной барки. Комавара ступил на переходную площадку, и стражники согнулись в почтительном поклоне. Удивительно, как у них это получается, думал Комавара, — поклон, которым они приветствуют аристократа, безупречно вежлив, но поклон, предназначенный мечнику того же ранга, несет в себе несравненно больше уважения. Внешне различить поклоны Комавара при всем старании не мог, он просто знал, что разница существует.

Поднимаясь по трапу, Комавара начал распускать ремни, которыми его меч был прикреплен к поясу. На главной палубе молодой князь встретил управляющего Сёнто — Каму. Старик церемонно поклонился и произнес:

— Мой господин желает, чтобы вы оставили меч при себе, ваша светлость.

Комавара учтиво поклонился в ответ.

— Он всегда будет при мне, чтобы защитить князя Сёнто, Каму-сум.

На лице управляющего отразилось одобрение.

— Господин просит вас подняться на ют, ваша светлость.

Комавара кивнул и вслед за управляющим двинулся на корму, где под шелковым навесом сидел Сёнто. Князь с кистью в руке склонился над низким столиком; справа от него в почтительном ожидании на коленях стоял секретарь. Завидев приближающегося Комавару, стражники поклонились, и бряцание их оружия заставило Сёнто поднять голову. Он приветствовал молодого князя сердечной улыбкой.

— Князь Комавара, я счастлив видеть вас.

Сёнто и Комавара обменялись поклонами и вежливыми вопросами, положенными по этикету. За чаем князья наблюдали, как дети на плывущей позади барке кидают хлебные крошки белым чайкам. Лишь редкий кусочек долетал до воды, так ловко подхватывали угощение быстрокрылые птицы.

Лучи теплого утреннего солнца освещали пышную растительность по берегам канала золотистым осенним сиянием. Облетающие с деревьев листья вслед за течением уплывали на юг, тогда как флотилия Сёнто медленно двигалась на север. Мимо проскользила быстроходная лодка императорского курьера; мускулистые гребцы ритмично работали длинными изогнутыми веслами, заставляя судно стрелой рассекать волны.

Сёнто проводил взглядом лодку гонца. «Они сообщают императору о нашем передвижении», — подумал он, зная, что, чем больше удаляется от столицы, тем скорее приближает к осуществлению планы императора.

— Хватит ли нам двух недель, чтобы добраться до Сэй, князь Комавара?

— Да, если ветер не сменится, ваша светлость. Однако следует ожидать задержки в пути на землях Бутто и Хадзивары.

Сёнто кивнул.

— Гм… задержки, — пробормотал он и сделал знак стражнику, который положил на стол перед ними туго скрученный свиток. Прежде чем вскрыть печать, Сёнто внимательно ее изучил, затем разложил плотный лист бумаги на столе. Это была подробная карта территории, из-за которой враждовали кланы Бутто и Хадзивара. На карту были нанесены все фортификации, расположения войск и указана численность солдат в каждом гарнизоне.

— Если вас не затруднит, князь Комавара, я бы попросил вас взглянуть на карту и удостовериться, все ли на ней верно. Пожалуйста, постарайтесь припомнить местность как можно лучше. Можете не спешить.

Комавара склонился над картой, изучая каждый нанесенный на нее штрих, каждое обозначение. Он напряг память и воззвал к помощи Ботахары. Наконец он поднял глаза.

— Насколько я могу судить, карта верна вплоть до мельчайших подробностей, князь Сёнто.

Сёнто удовлетворенно кивнул.

— Она составлена на основе сведений, полученных от нескольких шпионов. — Он скатал карту, и стражник унес свиток. — Любую информацию, переданную шпионами, всегда следует перепроверять.

Слуги подали обед, и Комаваре вспомнилась княжна Нисима, так изысканно проводившая чайную церемонию. За едой Комавара и Сёнто, беседовали на самые различные темы, пока не остановились на князьях северной провинции и возможной реакции самых значительных персон Сэй на приезд нового наместника. Сёнто и его советники без конца обсуждали этот предмет, хотя и понимали, что их разговоры — не более чем пустые предположения. Как все выйдет на деле, сказать было нельзя.

Видя, что секретарь Сёнто по-прежнему стоит на коленях у навеса в ожидании приказа своего господина, князь Комавара извинился и откланялся так скоро, как только позволяли приличия. Сёнто посмотрел ему вслед, оценил его осанку. Нынешний год станет для молодого князя суровым испытанием, подумал Сёнто, сам не зная, откуда у него взялась эта мысль.

Князь достал из рукава маленький свиток, который доставили сегодня утром. Солдат гвардии Сёнто, переодетый рыбаком, тайком пронес его через земли враждующих кланов. Сёнто развернул свиток и перечитал строчки, написанные твердым почерком сына. На первый взгляд донесение не содержало ничего особенного, однако «письмо в письме» — послание, зашифрованное одним из способов, известных только членам семьи Сёнто, — серьезно обеспокоило князя. Его внимание вновь приковали две фразы: «Ситуация Бутто — Хадзивара остается прежней. Линии расположения войск не меняются уже несколько месяцев. С этой стороны каких-либо осложнений не предвидится» и «Как вы и предполагали, варвары не представляют значительной угрозы, и донесения о крупных скоплениях сил на границе явно не соответствуют действительности».

Сёнто еще раз вчитался в предложение: «… линии расположения войск не меняются уже несколько месяцев». Ситуация не меняется. Почему кланы медлят? Выжидают ли обе стороны, пока противник сделает ошибку, или за этим стоит что-то другое? Может, они ждут появления Сёнто? Если так, кого следует опасаться — Бутто или Хадзивару? Обоих? «С этой стороны каких-либо осложнений не предвидится». На языке шифра это значит «БУДЬТЕ ОСТОРОЖНЫ, ОТЕЦ!». Он многое видит, его сын, но о реальной опасности не подозревает, иначе обязательно написал бы.

Ситуация с варварами тоже отнюдь не так проста, как кажется. Сёнто не получал донесений о скоплении варваров на границе и знал, что его сыну это известно. Комавара прав, Сёнто понял это еще тогда. В набегах варваров кроется гораздо больше, чем хотелось бы северным князьям.

Сёнто скатал свиток и спрятал его обратно в рукав. «Да улыбнется мне Ботахара, ибо я падаю в бездну», — пронеслось в голове. Но разве не сказал Хаката: «Только из глубин бездны дано человеку узреть мир таким, какой он есть»? Что ж, скоро Сёнто представится эта возможность.

Мысли вернулись к падчерице, которая в одиночестве осталась в столице. «Если враги рассчитывали выбить меня из колеи, то придумали наиболее действенный способ, — сам с собой рассуждал Сёнто. — Госпожа Окара — единственная защита Нисимы, если только она согласится на мой план. Нужно очень тщательно следить за положением дел в столице». Сёнто подумал о расстоянии, отделявшем столицу от Сэй. Четырнадцать дней! А ведь императорские курьеры покрывают его всего за неделю.

Погруженный в размышления Сёнто сидел на баке судна, и любому стороннему наблюдателю показалось бы, что наместник императора наслаждается речным пейзажем, одновременно занимаясь бумагами, требующими его внимания. Однако у Суйюна, который появился на баке и бросил короткий взгляд на своего господина, такого впечатления не создалось. Монах знал, что заботило князя, — он почерпнул эти сведения и из беседы с братом Хутто, и из того, что удалось выяснить у Танаки и управляющего Сёнто — Каму.

Недолгое время, проведенное в доме Сёнто, Суйюн посвятил знакомству с его ближайшим окружением. Новый духовный наставник князя постарался пообщаться со всеми. Как и говорили учителя Суйюна, Сёнто безошибочно разбирался в людях. Это его умение сочеталось с внутренним чутьем, позволявшим определить, в какой сфере лучше всего проявятся способности того или иного человека. Кроме того, личность князя неизменно вдохновляла его подчиненных на верное служение дому Сёнто. Единственным недостатком Суйюн посчитал то, что многие из них были немолоды, и это влекло за собой все присущие почтенному возрасту слабости. Монах спросил себя, не связано ли его суждение с «предубеждением юности», о котором говорили наставники, и решил подумать об этом во время медитации.