— На ночь вам опять нужно сделать примочку на глаза, брат, — сказал инициат Комаваре.

— Я не хочу быть здесь слепым, это хуже всего. Неизвестно, что нас ждет ночью.

— Наставники учили меня, что в темноте нужно использовать слух и обоняние, ощущать вибрации движений. Исследуя темноту с помощью глаз, нельзя сосредоточиться на звуках и ощущениях. Мы учили этот урок с завязанными глазами. Вы тоже можете потренироваться с компрессом. Глаза вам запускать нельзя. Если мы встретим племя варваров, они тотчас заметят ваше состояние. Больной монах — не ботаист. Я приготовлю примочки, а ночью сам буду следить за тем, что скрывает тьма.

Комавара кивнул и рассеянно потер недавно выбритую тонзуру. Поймав взгляд своего спутника, с виноватой улыбкой отдернул руку. Сейчас он всему учился у Суйюна: он был уже не вайянским князем, а неофитом братства ботаистов, но даже это пока получалось у него неважно. Суйюн показал ему несколько простых дыхательных упражнений, а также обиходные привычки монахов. Инициат решил, что для большей естественности Комаваре следует понять основные законы поведения монахов, и объяснил ему некоторые принципы подготовки членов ордена.

В один из таких уроков Суйюн демонстрировал Комаваре умение концентрировать волю. Князь прижимал свою ладонь к ладони монаха и пытался ощутить сопротивление, но каждый раз, надавливая на ладонь инициата, он чувствовал лишь пустоту, хотя их руки по-прежнему соприкасались. По словам Суйюна, это было все равно что толкать воду или воздух, где нет никакой точки опоры. Комавара дважды оказывался на земле и знал, что монах с легкостью опрокинет его еще и еще. При этом князь понимал, что инициатом движет отнюдь не хвастовство, а стремление показать, что Комавара совершает ошибку, сопротивляясь воздуху.

После таких уроков «толкания ладонями» Комавара стал сомневаться в своих навыках боевого искусства, которые большей частью основывались на сопротивлении. Так Комавара, высокородный князь из провинции Сэй, начал медленно и порой болезненно приобретать некоторые внешние особенности и привычки монахов, а также свойственную им манеру держаться. В нем возродилось иное, новое уважение к братьям, уровню их мастерства и дисциплины. Это уважение подкреплялось уверенностью Комавары в том, что все, чему научил его Суйюн, составляет едва ли тысячную часть знаний ботаистов; точнее сказать, Комавара понимал, что Суйюн не раскрыл ему и тысячной доли секретов ордена и не станет этого делать.

— Жалко, что нельзя развести костер, — сказал молодой князь.

Суйюн лишь слегка пожал плечами. Комавара уже начал привыкать к этому жесту, означавшему, что подобные пустяки совершенно не волнуют инициата.

Комавара принялся водить пальцем по песку, и вскоре под его рукой появилось нечто похожее на упрощенную карту. Положив на середину рисунка белый камешек, он произнес:

— Источник должен быть всего в нескольких ри отсюда. Мы находимся тут. Предполагается, что это — русло древней реки, хотя я с трудом представляю, что здесь когда-то текла вода. Еще день пути, и мы выйдем к воде — конечно, если источник не пересох. Не знаю, встретим ли мы у родника дикарей, но это вполне возможно. Если там есть вода, мы должны во что бы то ни стало добраться до нее.

— Мы еще долго продержимся на тех запасах воды, что у нас есть с собой, — пожал плечами монах.

— Ты продержишься, брат, однако лошадей и меня не учили обходиться без всего остального. Иногда нам нужно и поесть, уж извини нашу слабость.

— Вот возьмите, — сказал Суйюн и протянул князю плоскую лепешку с начинкой из овощей и какого-то незнакомого пюре. Неофит ордена ботаистов, брат Кома, посмотрел на предложенную пищу с нескрываемым отвращением, что вызвало на лице его наставника улыбку. — Вы — типичный неблагодарный ученик, брат. Вы не продвинетесь вперед, пока не научитесь ценить то, что вам дается. Не исключено, что даже вы сделаете какие-то успехи на пути к просветлению еще в этой жизни. Пища поддержит ваши силы, чтобы вы могли хоть немножко приблизиться к совершенству. Следовательно, вы должны быть благодарны за то, что она есть, а запах значения не имеет.

— Не знал, что стремление к совершенству так тесно связано с постоянными неудобствами, брат. Сегодня я попробую лечь там, где побольше острых камней.

Суйюн недвижно лежал в темноте. Ветер шумел над ним и, казалось, заставлял звезды мигать и дрожать в холодном небе.

«Я помогаю тому, кто притворяется ботаистом. Меня могут навсегда изгнать из ордена». Он снова начал перебирать в уме все доводы. Его отправили на службу к князю Сёнто, одному из самых выдающихся людей империи Ва, который поддерживал ботаистскую веру во времена, когда император жестко относился и к ней, и к тем, кто ее исповедовал. Уже одно это делало Сёнто крайне важным для братства человеком. На плечах князя также лежала защита Сэй и, по сути дела, всей империи — той, что даже при нынешнем императоре оставалась единственным пристанищем для последователей Ботахары. Вопреки неприязни Сына Неба к ботаистской вере ее исповедовали почти все жители Ва. Дикие степные и пустынные племена никогда не были учениками Просветленного Владыки и в любом случае представляли опасность для приверженцев учения Ботахары. Суйюну вспомнились слова Верховного Настоятеля во время их последней встречи: «Ты не должен постоянно думать только о спасении своей души. Может статься, что твой господин попросит тебя сделать что-то, противоречащее догматам ботаистской веры. В таких случаях тебе придется принимать решения во благо братства, ибо орден, и только орден, не дает угаснуть искре учения Просветленного Владыки». Так было сказано Суйюну… а потом на Большом Канале он встретил молодую послушницу общины ботаисток, которая ухаживала за почтенной сестрой, по-видимому, потерявшей веру. Сестра узрела рукописи Ботахары и вдруг отреклась от Пути, решив, что столкнулась с фальшью. Молодой инициат и сам уже не знал, во что ему верить.

Впервые за всю сознательную жизнь Суйюна терзали кошмары, и сон не восстановил его силы.

Комавара склонился над следами лошадиных подков: то проводил по ним пальцами, то почти зарывался лицом в песок и дул на отпечатки.

— Они прошли самое большее с полдня назад. Случись это раньше, ветер бы полностью развеял следы. Как минимум дюжина всадников и примерно восемь вьючных лошадей. — Князь вернулся к Суйюну и забрал поводья своего пони. — Следы варваров попадаются нам все чаще и чаще… Я бы назвач их не иначе как дозорными. — Он покачал головой. — Как правило, дикари передвигаются целыми племенами, вместе с женщинами, детьми, скотом и всем скарбом. Их группы насчитывают сто и более человек, но никак не меньше шестидесяти. Я в недоумении, Суйюн-сум. Это какая-то загадка.

Монах козырьком приложил ладонь к глазам и обвел взглядом русло мертвой реки.

— Молодой сэйянский князь, некий Комавара, придерживается крайне непопулярного мнения, что за последние годы варвары начали отступать от своих традиций. Советую прислушаться к его точке зрения, брат, если вам представится такая возможность. Один из старших членов моего ордена уверен, что в исторической схеме набегов варваров на империю чего-то не хватает, — а приверженцы моей веры очень высоко ставят исторические доказательства. Что вы предлагаете делать?

Комавара сел на пони.

— Двигаться дальше, вот и все. Пока что мы ничего не знаем.

Суйюн махнул рукой, и Комавара натянул поводья. Пони начали пробираться через лабиринт огромных, величиной с хижину, валунов.

День был прохладным. Еще больше холода нагонял ветер, а тонкая пелена тумана закрывала солнце и поглощала все тени, так что вдали было очень трудно что-либо разглядеть.

Через сотню ярдов Комавара вновь спешился и опустился на одно колено.

— Здесь, кажется, опять следы, брат. Где-то близко должен быть источник, если наши карты не совсем устарели. Однако все равно на картах не указано, кого мы там встретим.