Когда Гитлер вошел в политику, его грубое провинциальное произношение и невысокое воинское звание привлекли к нему тысячи ветеранов, услышавших то, как их мысли о нажившихся на войне капиталистах и политиках, думающих только о себе, высказал вслух человек, обладающий прирожденным даром оратора. Коммунисты упорно винили в войне солдат: ветеранам и родственникам погибших и искалеченных на войне больше пришлось по душе патриотическое уважение к армии, выказываемое Гитлером. Нацисты были воинствующими ксенофобами: во всех бедах Германии они винили иностранцев. Социалисты же и коммунисты, по словам нацистов, дали клятву верности Москве. Капиталисты также не являются патриотами, поскольку они используют дешевый труд заморских рабочих, импортируя товары, а затем отсылают всю прибыль в иностранный банк. И что с того, что это не соответствовало действительности: в послевоенной Германии именно в такие объяснения и хотели верить немцы.
Антиеврейские речи Гитлера особенно хорошо принимались в Баварии, родине нацистской партии, где совместными усилиями лютеранство и католическая церковь создали благоприятную почву, в которой за столетия глубоко укоренилось предубеждение к евреям. Коммунисты обещали рай для рабочих, куда был закрыт доступ всем «привилегированным» немцам, в то время как видение новой Германии, предложенное Гитлером, привлекало генералов и промышленных магнатов, учителей и врачей, рабочих и нищих.
Гитлер и антисемитизм
Гитлер не был первым политиком, раздувавшим антиеврейские настроения в корыстных целях. В 1887 году в Дрездене состоялся Всемирный антиеврейский конгресс. Подобные сборища происходили также в Касселе и Бохуме в 1886 и 1889 годах. В 1895 году антисемиты составляли подавляющее большинство в нижней палате германского парламента, а в Вене антиеврейски настроенные христианские социалисты Карла Люгера имели 56 мест в парламенте против 71 у либералов. Во Франции преследование капитана Альфреда Дрейфуса выявило, что антисемитизм также имеет глубокие корни. Движение во французском сенате, требовавшее запретить прием евреев на службу в государственные учреждения, было близко к победе: 208 голосов «за» и 268 «против».
Гитлер, уроженец Австрии, первоначально сосредоточил свою политическую деятельность в южной Германии. Постоянно недоговаривавший о своих планах и намерениях, он искусно использовал местные предубеждения для того, чтобы добиться поддержки. Недавно объединившейся Германией правили берлинские бюрократы. Гитлер обрушил свою критику на центральное правительство, которое всем сердцем ненавидели баварцы. В поражении в войне он винил генералов — традиционно считавшихся протестантами-пруссаками. В католической Баварии, издавна недолюбливающей Пруссию, эти взгляды находили самую горячую поддержку.
Расплывчатый антисемитизм Гитлера давал возможность мелкому фермеру ненавидеть банк, которому он должен, а лавочнику — крупный магазин, отбивающий у него клиентов. Более образованные немцы были убеждены, что упрощенный черно-белый взгляд Гитлера — мера временная, необходимая лишь для того, чтобы поднять толпу. Они твердо верили, что, как только нацисты оторвут взгляд от Мюнхена, столицы Баварии, и сосредоточат внимание на центральной власти в Берлине, проповедуемый ими воинствующий антисемитизм сам собой утихнет.
Эти надежды на то, что Гитлер и его нацисты умерят свои взгляды, оказались иллюзорными. Ненависть к евреям лежала в основе нацистской идеологии. Борьба против евреев, все более кровавая и безумная, продолжалась до самой смерти Гитлера. Фюрер раздул древние нелепые страхи перед международным еврейским заговором. Это дало ему возможность перевести Германию еще в мирное время в состояние чрезвычайного положения. Именно эта «военная точка опоры» позволила нацистской партии держать под строгим контролем все стороны жизни каждого немца.
Альберт Шпеер оставил такие красноречивые воспоминания об Адольфе Гитлере:
«Он перескакивал с одной темы на другую, часто повторяя такие слова, как: «фундаментальный», «абсолютно», «непоколебимый». В то же время он испытывал слабость к словам и фразам времен пивных сборищ, например: «каленым железом», «железная настойчивость», «грубая сила», и грубым ругательствам: «дерьмо», «болван». В моменты возбуждения Гитлер также частенько бросал фразы вроде: «Я лично прикончу его», «Я сам всажу ему пулю в голову» и «Я с ним расправлюсь».
Линия Мажино
Несмотря на то что французские генералы по-прежнему считали наступление основным методом достижения успеха в войне, они одобрили план строительства мощной линии оборонительных сооружений вдоль границы с Германией. Но это не противоречило стратегии наступательной войны: неприступная оборонительная линия, задержав врага, дала бы время отмобилизовать резервы, а также установить морскую блокаду Германии. Затем должно было последовать наступление, в котором были бы задействованы лучшие силы.
То, что стало известно под названием «Линия Мажино», родилось на основе опыта кровопролитных сражений, бушевавших вокруг французских крепостей рядом с Верденом. В течение десяти месяцев французская и германская армии стояли друг против друга лицом к лицу, в результате чего погибло несметное количество людей. Практически каждый французский солдат в то или иное время служил под Верденом. Каждая французская семья имела причины проклинать это географическое название. После войны там устроили мемориал, место паломничества. До сих пор гулкие шаги и приглушенные голоса школьников слышны в монолитных бетонных сооружениях, которые не смогли разрушить даже 42-сантиметровые снаряды орудий Крупна.
Лиддел Гарт в «Истории мировой войны» высказывает предположение, что Верден спас счастливый случай. Все германские 17-дюймовые гаубицы были уничтожены огнем французских дальнобойных орудий, а склад боеприпасов вблизи Спенкура, где хранилось 450 тысяч артиллерийских снарядов был взорван. Другие утверждают, что Верден спасло наступление, предпринятое Хейгом на Сомме и отвлекшее германские войска. Во Франции лавры спасителя Вердена от германского наступления в 1916 году получил генерал Анри Филипп Петэн. Он был провозглашен спасителем западной цивилизации — причем дважды, второй раз после того, как в 1917 году с помощью своей репутации и личными уговорами усмирил бунты, угрожавшие самому существованию французской армии.
До 1914 года Петэн был ничем не примечательным преподавателем тактики пехоты в Военной школе. Затем генерал Ж. Ж. К. Жоффр, назначенный главнокомандующим, несмотря на полное отсутствие опыта штабной работы, вспомнил Петэна, своего учителя, и решил, что тот сможет быть полезным в штабе. Так что когда после окончания войны французское правительство захотело узнать мнение солдата по поводу долговременной обороны, выбор, естественно, пал на Петэна, ставшего к тому времени генеральным инспектором французской армии (и которому в случае начала военных действий предстояло стать главнокомандующим). Петэн составил теорию о том, что «поле боя необходимо готовить в мирное время» — и вдоль западного берега Рейна до Тионвиля, расположенного на реке Мозель, протянулась линия укреплений. Но укрепления эти были слабыми, к тому же они не продолжались вдоль франко-бельгийской границы. Петэн считал, что эту часть границы можно оборонять только со стороны Бельгии. Отныне неотъемлемой частью стратегических планов французского командования стало то, что Бельгия остается союзником Франции, а линия защитных сооружений на бельгийской территории на самом деле является частью оборонительной системы Франции.
Кое-кто считает, что защитные сооружения линии Мажино были специально построены так, чтобы вынудить немцев вести наступление через территорию Бельгии, что должно было вовлечь в войну Великобританию и ее доминионы, как это произошло в 1914 году. На юге основные сооружения линии Мажино продолжились на территории Эльзаса и Лотарингии. Эти провинции до 1918 года принадлежали Германии. Их жители родились и выросли под властью Германии, но укрепления линии Мажино должны были заверить их, что Франция впредь никогда не позволит им стать германскими подданными. Таким образом, сооружение линии Мажино велось с учетом не только военных, но и политических требований.
