Не только танки страдали от российских дорог; доставалось всем механизированным транспортным средствам. Пыль, проникавшая через воздушные фильтры, губила двигатели. Грязь поглощала машины целиком. Морозы бывали такими сильными, что разрывались радиаторы и картеры. Дороги России оказались гораздо хуже, чем это учитывалось при составлении планов, а немцы вынуждены были использовать слишком большое количество гражданских грузовых автомобилей, не рассчитанных для военных нагрузок даже в нормальных условиях.
Грязь и лошади
Темным пятном на горизонте маячили дождевые тучи. Ко времени окончания битвы за Клев характер погоды изменился настолько, что последнюю стадию окружения пришлось замедлить. Убогое качество русских дорог, большинство из которых было не чем иным, как просто накатанной колеей, превращавшейся с дождями в сплошное месиво, спасло в том году Москву. Точнее, как выразился один военный теоретик, всему виной была зависимость немецких армий от колес, а не гусениц, — именно это и вырвало победу у них из рук. Однако гусеничный транспорт для армии означал еще тысячи прожорливых двигателей — и это при том, что горючего не хватало и для имеющейся техники.
Солдаты, которым довелось столкнуться с русской грязью, вспоминали, что липкое жидкое месиво буквально не позволяло шагу ступить. Несомненно, такие описания, как и слова о том, что в жару пыль не давала дышать, являются преувеличениями, но практически полное отсутствие дорог с покрытием означало, что грязь становилась непреодолимым препятствием. Ничего похожего в Западной Европе не встречалось. Колеса мгновенно проваливались в раскисшую жижу по ступицы, но в то время как механизированные транспортные средства застревали все глубже и глубже, гужевым повозкам иногда удавалось выбраться. Один врач немецкого полевого госпиталя рассказывает:
«Между двумя медицинскими ротами нашей дивизии всегда было острое соперничество. Естественно, другая рота, оснащенная машинами, первоначально имела над нами преимущество в скорости и подвижности. Но как только в осеннюю распутицу дороги развезло, наши лошади с большим трудом, но продвигались вперед, а их машины намертво застревали в грязи».
Немецкая армия использовала в основном тяжелых ломовых лошадей, но эти породы оказались совершенно неприспособленными для холодной погоды. Без укрытия они падали и подыхали при температуре ниже минус пятнадцати градусов. В здоровом состоянии они потребляли огромное количество фуража. Однако только такие сильные лошади могли тащить тяжелые повозки, использовавшиеся в немецкой армии, и наглядным примером неподготовленности к зиме явилось практически полное отсутствие зимних подков. Без них лошади не только не могли развить необходимое тяговое усилие; порой они с трудом добирались от железнодорожных станций до конюшен. Майор Фогт, начальник службы снабжения 18-й танковой дивизии, задавался вопросом, как русские год за годом справляются с такими погодными условиями. Пол Керелл так описывает решение; которое в конце концов нашел Фогт:
«Он раздобыл невысоких коренастых лошадок, которых видел у местных крестьян, вместе с легкими телегами. Именно этим Фогт и воспользовался для переброски необходимых припасов, нагружая в каждую телегу по несколько сот килограммов. Грузовики сидели в глубокой грязи, но небольшим крестьянским телегам удавалось пробираться по осенним дорогам».
И вот самая гордая и удачливая боевая машина за всю историю, начавшая самую амбициозную кампанию, была вынуждена опуститься до того, чтобы использовать небольшие телеги! Необходимо признать, что в такой войне лошади являются более эффективным средством передвижения, и Красная армия умело использовала их для самых разнообразных нужд. В 1941 году количество кавалерийских дивизий было увеличено с 30 до 41. Многие из них укомплектовывались из числа казаков и калмыков, закаленных народов, чья жизнь неразрывно связана с лошадьми. Обычно кавалеристы сражались в пешем строю, а коней использовали для транспортировки минометов и легких пушек по непроходимой местности. На лохматых сибирских и киргизских лошадках, легко переносивших мороз до минус 50 градусов, такие части могли преодолевать за ночь расстояние до 100 километров, нисколько не беспокоясь о снабжении и коммуникациях.
24. «ВОЙНА НА УНИЧТОЖЕНИЕ»
Кто наблюдает ветер, тому не сеять, и кто смотрит на облака, тому не жать.
Книга Экклезиаста, глава 11, стих 4
Еще 30 марта 1941 года Гитлер сказал 250 высшим немецким военачальникам, созванным со всех недавно присоединенных к Третьему рейху территорий, что, хотя война с Францией была обычной, в России «нам предстоит война на уничтожение». Генералы и адмиралы, рассевшиеся в порядке старшинства в ажурных позолоченных креслах в роскошном зале новой Имперской канцелярии, похоже, не осознали в полной мере смысл этого определения, но им предстояло уяснить его в самое ближайшее время.
Во время оккупации Судетской области в войсках СС, которыми командовал Гиммлер, были организованы специальные отряды (Einsatzgruppen) для действий на территории, занятой немецкими войсками. Их задачей было систематическое уничтожение тех людей, которым не было места в нацистском государстве. В России таковыми считались комиссары (политические работники, приданные воинским частям), партизаны, саботажники, евреи и большевистские агитаторы. В действительности специальные отряды СС убивали не только евреев, но и всех образованных людей, особенно пользующихся влиянием в обществе: врачей, учителей, писателей и священников. Уничтожению также подлежали члены их семей. Во второй половине 1941 года было истреблено свыше 500 000 евреев, проживавших на территории европейской части России, а также много неевреев. Командир одного из таких отрядов Отто Олендорф после войны признался, что в 1941 году его отряд уничтожил около 90 000 мужчин, женщин и детей.
Строевые войска немецкой армии не отставали по части хладнокровных убийств от войск СС. Один молодой эсэсовец вспоминает случай, произошедший во время боев в районе города Умань под Киевом:
«В дивизию пришел приказ расстрелять всех пленных, захваченных за последние три дня, в ответ на бесчеловечные зверства Красной армии. Так получилось, что именно в эти роковые дни мы взяли очень много пленных, поэтому участь четырех тысяч солдат была решена.
Они выстраивались в ряд по восемь человек на краю глубокого противотанкового рва. Прогремел первый залп, и восемь человек свалились на дно, словно сбитые ударом огромного кулака. Следующая восьмерка уже занимала их место. Мы были изумлены тем, как эти люди проводят последние минуты жизни на земле… Один пленный печально снял шинель и аккуратно уложил ее на землю… Другие жадно затягивались в последний раз самокруткой, свернутой из клочка грязной бумаги; никто не писал писем домой; слез не было.
Внезапно один из пленных, высокий грузин или осетин, схватил лежавшую рядом лопату и со всего размаха раскроил череп — нет, не стоящему неподалеку немецкому солдату, а красному комиссару».
У бойцов Красной армии не было иного выхода, кроме как сражаться и умирать. Офицеров и рядовых расстреливали по малейшему подозрению в трусости и измене. Менее тяжелые проступки означали отправку в штрафные батальоны, где их тоже ждала скорая смерть[69]. Даже такие блестящие военачальники, как генерал А. Г. Павлов, командующий Западным фронтом, известный специалист по танкам, были казнены по приказу Сталина. Специальная полевая военная полиция «Смерш» безжалостно расправлялась с простыми солдатами. Ленин давно объявил, что для красноармейца попасть в плен равносильно предательству, и все русские солдаты знали, что, если они сдадутся немцам, их семьи будут отправлены в трудовые лагеря.
