Немецкие генералы впоследствии любили объяснять, почему затягивалось начало операции «Барбаросса». Так, генерал Гюнтер Блюментрит (начальник штаба Четвертой армии) утверждал, что «после долгих переходов по горным районам Греции в некоторых танковых частях требовалось осуществить капитальный ремонт изношенной техники… Балканская операция задержала начало кампании в России на пять с половиной недель». Начальник моторизованных сил немецкой армии генерал фон Тома после войны приводил оценки, что из 2434 танков, задействованных в плане «Барбаросса», около 800 участвовали в войне на Балканах. Генерал Гудериан заявил, что основной причиной задержки стали погодные условия: «Русская кампания началась с большим запозданием. Весна была очень дождливой: еще к середине мая Буг и его притоки были охвачены половодьем, и вся прилегающая местность была болотистой и практически непроходимой. Я имел возможность лично наблюдать за этим во время инспекторских поездок в Польшу».

Генерал Зигфрид Вестфаль во всем винил Балканскую кампанию: «Войска для участия в боевых действиях на Балканах приходилось снимать с Востока. Это привело к задержке начала вторжения в Россию, что имело крайне неблагоприятные последствия. Мы потеряли шесть недель хорошей погоды, а лето в Восточной Европе очень короткое. Фельдмаршал Кейтель согласился, с горечью обвинив Италию в «бессмысленной Балканской кампании».

Гитлер говорил, что его поход на Москву задержался ровно на пять минут. Лидделл Харт, военный историк, разговаривавший с военачальниками побежденной армии, также подтвердил, что Балканская кампания стала причиной неудачи операции по захвату Москвы. Однако другие историки не соглашаются с этим и утверждают, что именно середина июня с самого начала фигурировала как дата нападения на Россию. Это самые длинные дни в году, что создавало крайне благоприятные условия для боевых действий. Например, Джон Киган указывает на то, что план «Барбаросса» зависел от погодных условий и других факторов. Согласно его точке зрения, сложности передислокации армейских частей, которым предстояло участвовать в нападении, и затянувшаяся весна означали то, что Гитлер не мог начать вторжение в Россию раньше, чем это произошло. Дуайен военных историков А. Дж. П. Тейлор насмешливо относится к «легенде, выдуманной немецкими генералами, чтобы оправдать поражение в России». Он отмечает, что 15 дивизий, участвовавших в Балканской кампании, составляли лишь одну десятую часть сил вторжения и их отсутствие не могло служить действительной причиной переноса сроков наступления.

«Теория задержки» не выдерживает никакой критики в свете подготовительной деятельности германской армии. Для стремительной кампании, которой предстояло увенчаться быстрой и легкой победой, конец июня — самое подходящее время. К тому же неспешные принятия решений после начала наступления никак не напоминают торопливую суматоху людей, переживающих по поводу потери целого месяца.

Некоторые историки предполагают, что Гитлер выбрал 22 июня как первую годовщину подписания перемирия с Францией в Компьеньском лесу. Также не осталось незамеченным, что в 1812 году Наполеон выбрал для начала вторжения в Россию дату 23 июня. Немецким школьникам на уроках истории внушали, что немцы составляли половину Великой армии Наполеона[66].

Была ли задержка или нет, но 22 июня 1941 года немецкая авиация произвела бомбардировку приграничных областей, и 3 200 000 человек двинулись вперед. Первыми пошли механизированные части, и в сводках новостей зазвучали названия русских городов и рек, знакомых тем, кто изучал историю кампании Наполеона. Когда штаб 4-й танковой группы прибыл в город Борисов, расположенный на реке Березина, генерал Блюментрит, прогуливаясь вдоль берега, разглядел сквозь чистую воду на дне древние деревянные сооружения. Это были опоры моста, построенного наполеоновскими инженерами при отступлении Великой армии в 1812 году.

«Люфтваффе», воспользовавшись техническими приемами, разработанными разведывательной группой Ровеля, вывели рано утром на цели бомбардировочные соединения, чтобы бомбовые удары совпали по времени с началом артподготовки. Первыми целями были аэродромы и авиационные службы. Авиация Красной армии была самой большой в мире, и некоторые модели самолетов были превосходными, но немецкие бомбардировщики обнаружили русские самолеты стоящими на аэродромах крыло к крылу, ибо Сталин запретил любые приготовления к внезапной атаке, чтобы не спровоцировать этим начало войны. В течение всего 48 часов ВВС Красной армии понесли опустошительные потери, и командующий авиацией генерал Копельс покончил с собой.

И все же это была не полная победа. К началу войны ВВС Красной армии в количественном отношении вчетверо превосходили «Люфтваффе»: их уничтожение было сложной задачей. Хотя авиационные части, базировавшиеся в западных областях Советского Союза, понесли огромные потери, большое количество боевых самолетов осталось в тылу, и среди них были великолепные модели[67]. Объемы выпуска русских самолетов в три-четыре раза превосходили объемы немецкой авиационной промышленности. Изданный в сентябре 1940 года приказ Гитлера сократить производство самолетов привел к тому, что к февралю 1941 года объемы выпуска снизились на 40 процентов. Несмотря на хорошую подготовку, боевой опыт и техническое оснащение, немцам приходилось прилагать все силы, чтобы сохранить господство в воздухе.

В первый период нападения на Советский Союз стал очевиден самый крупный просчет руководства «Люфтваффе». Такой огромной стране, как Россия, стратегические бомбардировки могли нанести смертельную рану, но Геринг, Мильх и Удет не позаботились о том, чтобы немецкие ВВС имели дальние бомбардировщики и летчиков, способных выполнить эту сложную задачу.

В 3.40 утра Жуков, ставший к тому времени начальником генерального штаба Красной армии, позвонил Сталину на дачу в Кунцево. Здесь в просторной гостиной Сталин работал, ел и спал на диване. Жуков сообщил о начале германского наступления, но в ответ долгое время слышалось лишь тяжелое дыхание. Наконец Сталин распорядился собрать в половине пятого утра заседание Политбюро.

Вместо того чтобы взять на себя руководство страной, Сталин предался отчаянию. В течение одиннадцати дней он не показывался на людях. Ему требовалось время осознать, что он полностью ошибался насчет намерений Гитлера. Только 3 июля Сталин, выйдя из затворничества, выступил с обращением к народу по радио. Большинство слушателей было удивлено, услышав его внезапно усилившийся акцент и появившиеся в голосе упрашивающие нотки; Сталин обращался к людям, которых безжалостно поработил, называя их «братья и сестры… друзья!». Произошла резкая смена ориентиров. Почти не упоминая социализм и его подвиги, Сталин обратился к русским героям, до этого времени осуждавшимся советскими учебниками истории как классовые враги. Уинстон Черчилль удостоился больших похвал, чем Ленин.

Возвращение имперского и православного прошлого России продолжалось. Были восстановлены гвардейские соединения и появились новые ордена Суворова (князя), Кутузова (князя) и Александра Невского (великого князя). Снова открылись церкви, и высшее духовенство, как, например, митрополит Сергий, призывало верующих на борьбу с захватчиками. В качестве одной из первоочередных мер не меньше 15 миллионов человек были призваны на службу согласно приказу о мобилизации от 22 июня. Сталин назвал начавшуюся войну «Великой Отечественной», и под этим названием она до сих пор известна в государствах бывшей Советской империи.