В первую очередь, разумеется, к сокращению доли женщин привело увеличение приема на работу мужчин. Хотя в 1932 г. доля советских учителей-мужчин составляла всего 38%, в 1930 г. 47% впервые перешагнувших порог школы учителей были представителями сильного пола, а в 1932 г. таковых был 51%^{334}. В отсутствие каких-либо привлекательных для них факторов эти цифры можно объяснить общей острой потребностью в учителях и заманчивыми перспективами для женщин в других отраслях, так что открытые вакансии приходилось заполнять мужчинам.

Точных данных об этих процессах нет, однако предположение о наборе мужчин в пожарном порядке подтверждается тем обстоятельством, что учителя гораздо легче учительниц расставались со школой после одного-двух лет работы. В РСФСР (единственная республика, по которой есть статистические данные для сравнений) в 1930 г. учителя-«первогодки» — мужчины — составляли 36%, но к 1932 г. их доля сократилась до 33%. Состав учителей средней школы менялся еще сильнее: в 1932 г. учителя-«первогодки» составляли 64%, а к 1932 г. из тех, кто начинал работать в 1930 г., осталось лишь 55%^{335}. Эти цифры показывают, что наплыв в школу мужчин лишь ненадолго менял состава учительства, так как мужчины чаще женщин оставляли преподавание.

Расширение числа средних школ, особенно в сельской местности, влияло на соотношение мужчин и женщин более основательно. В начале 1930-х гг. наименьшую долю женщины составляли в средних сельских школах (37%), а наибольшую — в начальных городских (89%). Такая низкая доля женщин в средних сельских школах объясняется доминированием в них мужчин еще в царской России и традиционным патриархатом в сельской местности. К тому же на учительниц начальной школы люди привыкли смотреть как на нянек, считать такие занятия «чисто женскими», в отличие от средней школы с ее высокоинтеллектуальной «мужской» работой^{336}.

Быстрее всего росла в 1930-е гг. сельская средняя школа. В 1930-1939 гг. число учителей начальных классов увеличилось всего на 6%, тогда как в средней школе прирост составил 300%. За тот же период в сельской местности стало на 372 тыс. больше учителей, из них 70% приходилось на среднюю школу, в городе же прирост оказался в два с лишним раза меньше^{337}. А появление 250 тыс. новых учителей сельской средней школы означает существенное увеличение доли мужчин среди преподавателей этой категории.

Приведенные здесь данные показывают, что уменьшение в целом доли учительниц вызвано расширением возможностей для женщин в других сферах деятельности, приходом в школу большого числа мужчин и резким увеличением количества сельских и средних школ с небольшой долей в них женщин. Эти данные говорят, однако, что учителя-мужчины легче оставляли преподавание ради другой работы и что доля женщин в средних сельских школах росла[36]. Такие разнонаправленные тенденции показывают, что первые три фактора лишь частично объясняют постепенное сокращение доли женщин среди советских учителей в 1930-е гг. Чтобы вскрыть причины изменений, необходимо присмотреться, как влияли на состав учительского корпуса национальные и региональные особенности.

Один из принципов советской системы образования — равные возможности для всех национальностей, в т. ч. право на обучение на родном языке^{338}. Таким образом, распространение образования потребовало много новых учителей так называемых нерусских национальностей. Приветствуя увеличение числа нерусских учителей как свидетельство новых широких возможностей для разных национальностей и усиление влияния советской культуры, руководители страны также осознавали, как трудно будет привлечь к преподаванию женщин, особенно в азиатской части СССР[37].

Недостаток данных о национальном составе учителей и соотношении среди них мужчин и женщин позволяет делать лишь примерные обобщения, но, судя по всему, доля женщин всегда была самой высокой среди европейских народов (русские, украинцы и белорусы) и самой низкой среди «отсталых» народов Востока. В трех кавказских республиках, по обследованию 1932 г., женщины составляли 45% всех учителей, причем 73% среди русских учителей, 50% среди грузин, 44% среди армян и только 15% среди азербайджанцев. В трех центрально-азиатских республиках женщины составляли 47% всех учителей, причем 64% среди русских и украинцев и 31% среди татар, башкир и казахов^{339}. Эти цифры говорят о взаимном влиянии национальных особенностей и тендерного состава учительского корпуса. Рост общего числа нерусских учителей вел к увеличению доли мужчин среди советских учителей в целом.

Приведенные здесь данные позволяют по-новому взглянуть на историю советской школы 1930-х гг. Сокращение доли учительниц лишний раз подтверждает, что положение советских женщин менялось отнюдь не прямолинейно[38]. Судьбы учительниц зависели от совокупности факторов, включая рост числа учеников, атмосферу в школах, возможности устройства вне системы образования, взаимоотношения мужчин и женщин, а также их национальность. В то время как рост числа учительниц говорит об уравнивании в правах на получение работы, сокращение доли женщин среди всех учителей свидетельствует о глубоко укоренившемся неравенстве^{340}. На это неравенство указывает непропорционально высокое представительство мужчин на высокооплачиваемых и более престижных должностях в средней школе и малая доля учительниц в некоторых местностях.

Отмеченные тенденции в формировании учительского корпуса, как представляется, соответствуют модели «двойная спираль». С ее помощью легче понять, отчего положение женщин в промежутке между двумя мировыми войнами XX в. и после так мало изменилось^{341}. Согласно этой модели, подъем женщин на один виток спирали (стало больше учительниц) на самом деле не стал большим шагом вперед, потому что мужчины поднимались быстрее по другим — и более крутым — спиралям (сохраняя позиции в средней школе и подтверждая своим высоким статусом в школах патриархальные традиции). Таким образом, положение учительниц определялось их должностью и полом, которые всегда ставили их и в школе, и в обществе ниже мужчин.

В марте 1931 г. учительница А. П. Стародумова в открытом письме в газету заявила, что уже больше десяти лет как живет отдельно от своего отца, а теперь решила порвать с ним окончательно:

По этим отрывочным сведениям трудно понять мотивы Стародумовой. Отреклась ли она от отца потому, что по-большевистски искренне считала его «социально чуждым» элементом? А может, опасалась за собственную безопасность или что ее уволят из школы? Так или иначе, Стародумова своим заявлением подтверждает мнение, что социальное происхождение влияет на человеческие взаимоотношения. Скорее всего, она надеялась публичным отречением от отца обеспечить себе «безупречную репутацию». Далее в этой главе мы покажем, что в первый период правления Сталина по мере ужесточения репрессий учителя с «социально чуждым» происхождением могли в любой момент подвергнуться аресту или лишиться работы.