Черняк метнулся за угол строения, где можно было укрыться. Тут же по доскам возле его головы застрекотали пули. Журбин перебежками рванул к вышке. Часовой сверху поливал пространство аэродрома огнем из пулемета. Старшина подбежал к пустой бочке из-под горючего и, высунувшись, дал снизу очередь, метя в пулеметчика. Тот пригнулся, тем самым на несколько секунд дав Журбину время беспрепятственно бросить гранату под одну из опор вышки. Ухнул взрыв, и та стала заваливаться набок; часовой с испугу прыгнул вниз и принялся истошно орать, катаясь по земле, – стало понятно, что при падении он сломал ногу. Теперь он был уже неопасен.

Повсюду трещали автоматные очереди. Оставшиеся в живых немцы еще огрызались огнем, спрятавшись в своих бараках, не давая разведчикам подойти на расстояние броска гранаты. Руководимые опытным командиром – гауптманом Штольцем, – гитлеровцы оборонялись со знанием дела. Становилось очевидно, что просто так они не сдадутся.

Разведчики развернулись полукругом и теперь поливали бараки очередями, кроша деревянные доски, в которых уже стали видны дыры от многочисленных попаданий.

– Командир, дежурку поджигай! Дым повалит! – крикнул Журбин капитану. Тот понял. Помещение радиостанции находилось недалеко от бараков, в которых засели немцы. Если поджечь строение, то под прикрытием дыма можно будет попытаться подобраться к фашистам поближе и закидать их гранатами.

Черняк юркнул обратно в дежурку, пошарил глазами, пытаясь найти то, что можно будет зажечь, увидел в углу кровать, на которой лежало одеяло. Не медля ни секунды, сгреб со стола какие-то бумаги, бросил их на кровать. Подсев ближе, поджег. Огонь с бумаги перекинулся на ткань, разгораясь все сильнее. Внутри все заполонило едким дымом, в горле сильно запершило, и потоком пошел кашель. Капитан, прикрыв рот рукой, рванул обратно. Выбежав наружу, остановился. Понял, что они допустили ошибку, и он, как командир группы, был виновен в этом в первую очередь.

Два летчика-«стервятника» – Майнц и Науманн – бежали к своим самолетам, до которых было уже недалеко. Увлекшись солдатами охраны, которые стеклись в бараки и теперь держали там оборону, разведчики совершенно упустили из вида пилотов, словно бы позабыв об их существовании, и те этим воспользовались. Теперь они хотели улететь с места боя на своих самолетах, а перед этим, что было более чем вероятно, уничтожить всю группу разведчиков, которые сверху будут видны для них как на ладони. И кто знает, как там может все еще повернуться?

Черняк в отчаянии ругнулся, поняв, что из своего пистолета «стервятников» ему было не достать – слишком далеко. Напрягшись, закричал:

– Сержант, уходят! К самолетам уходят!

Из разведчиков ближе всех к тому месту, где они стояли, находился Колодин. Обернувшись на крик капитана, он сразу же заметил бегущих по полю немецких летчиков, перевернулся на спину и дал по ним очередью из автомата. Пилоты бежали далековато друг от друга, а потому пули сержанта свалили лишь одного. Летчик рухнул на землю и больше не дернулся. Второй, видя, что подобная участь может грозить и ему, побежал из стороны в сторону, петляя, словно заяц.

Капитану с его места было плохо видно, но по внешнему облику и телосложению он догадался, что в живых из летчиков остался тот, кого Реммер назвал Майнцем – пилот «Мессершмитта». Значит, Колодин подстрелил Науманна – пилота «Юнкерса».

В это время пламя полностью охватило дежурку, и под прикрытием огня и дыма разведчики поползли вперед, сжимая кольцо вокруг бараков с немцами. Их уничтожение было теперь лишь вопросом времени. Однако капитана тревожила другая мысль: что делать с Майнцем? Хорошо, если он улетит на самолете с поля боя, а если он все-таки решится атаковать их сверху, ведь недаром же он тренировался целую неделю на мирных жителях?

Поначалу Черняк не понял, почему Майнц резко свернул в сторону и бежал теперь не к своему «Мессершмитту», а к «Юнкерсу». Но увидев, что кабина истребителя закрыта, а у бомбардировщика она распахнута, понял: Майнц опасался, что в момент, когда он станет открывать кабину, он уже не будет находиться в движении, тогда, соответственно, будет представлять собой отличную мишень, и его запросто могут подстрелить. Им двигало в тот момент единственное желание – выжить, выжить любой ценой.

Когда Майнц с разбегу вскочил на крыло, а с него ловко нырнул в кабину, захлопнув сверху за собой стеклянную крышку, Черняк увидел Сиротина. Тот, не опасаясь, что по нему могут открыть огонь засевшие в бараках немцы, открыто бежал по полю к теперь уже одиноко стоявшему «Мессершмитту». Майнц к тому времени уже успел вырулить «Юнкерс» и теперь разгонял его по полю, намереваясь поднять в небо. Когда это удалось, повернул машину и взял курс на запад, в глубь территории, контролируемой немцами.

Сиротин тоже, видимо, не зря обучался в летном училище. Нырнул в кабину «Мессершмитта» и завел двигатель так, словно это был его собственный самолет. Взлетев, на большой скорости устремился в погоню за «Юнкерсом».

Теперь, когда стало понятно, что Майнц, преследуемый Сиротиным, не рискнет атаковать их сверху, разведчики с удвоенной энергией усилили натиск на гитлеровцев. Тактика была простой: пока одни вели по баракам непрерывный ураганный огонь, не давая немцам высунуться, другие подползали ближе и синхронно бросали гранаты кто на крышу, кто под двери. От взрыва крыша обваливалась, барак загорался, после чего, повинуясь инстинкту самосохранения, немцы бросались через подорванные гранатой двери в открытый проем наружу, где попадали под уничтожающий огонь разведчиков. Так уже было разгромлено два барака, оставался последний, третий.

Тем временем в небе шел свой бой. Сиротин уже видел впереди себя вибрирующий хвост «Юнкерса». Когда он попытался пристроиться к нему сзади и скосить очередями, пилот бомбардировщика резко ушел вправо, по-видимому, разгадав маневр истребителя. Сиротин потянул ручку штурвала на себя, направив «Мессершмитт» вверх. Теперь он решил действовать иначе: расстрелять «Юнкерс», находясь сверху него. Его задачу могли облегчить облака, под прикрытием которых можно было подобраться к бомбардировщику вплотную, но их не было – небо, как назло, было чистым.

– Не уйдешь, гад! Не сможешь! Не дам! – вовсю орал Сиротин, пытаясь занять более выгодную позицию для стрельбы. – Это тебе не деревни! Это тебе не женщины и не дети! Сейчас, сейчас!

В какой-то момент Сиротин увидел, как от «Юнкерса» отделились черные точки и друг за другом полетели вниз.

«Бомбы сбрасывает, сволочь! Хочет скорость и маневренность себе увеличить! – догадался Сиротин. – Поздно, гад, поздно!»

Наконец-то он поймал в прицел фюзеляж «Юнкерса» и нажал на гашетку. Пули прошили корпус и повредили хвост. «Юнкерс» задергался, теряя управление. Пилот уже не мог контролировать свою обреченную машину, и бомбардировщик летел теперь ровно, представляя собой отличную мишень.

– Ну вот и все, долетался, сволочь!..

Зловеще улыбнувшись, Сиротин длинной очередью полосонул по хвосту, тот разлетелся на мелкие кусочки, и самолет стал кувыркаться в воздухе, пока с усиливающимся вращением камнем не полетел вниз. Сверху Сиротин видел, как «Юнкерс» рухнул на землю, оставив после себя столб огня – горючего в его баках было еще предостаточно.

Покружив над местом падения бомбардировщика, Сиротин развернул самолет обратно на аэродром. Когда долетел, увидел, что бой окончен, на поляне догорали последние строения, а вокруг них суетились разведчики. Значит, можно спокойно приземляться. Сиротин зашел на вираж, потом начал снижаться.

К остановившемуся «Юнкерсу» первым подбежал Черняк. Сиротин вылез из кабины, провел ладонью по лицу, тряхнул головой.

– Конец «Юнкерсу», товарищ капитан. Сбил я его, в землю он врезался.

– А пилот?

– Погиб.

– Сколько у «мессера» горючего?

– Перед тем как мне взлететь, самолет был полностью заправлен. Израсходовал я немного. А что?

– До линии фронта дотянешь?

Летчик удивленно посмотрел на капитана.