– Хлопцы, вы тут?

– Здесь мы, дед, поднимайся наверх…

– Лучше уж вы спуститесь…

Старшина и капитан, переглянувшись друг с другом, улыбнулись, еще раз убедившись, что Микола Карпенко был с легкой крестьянской хитрецой. Спустились по лестнице вниз, отряхнули с маскхалатов прилипшие травинки.

– Беда у нас в деревне, хлопцы… – начал староста, от волнения теребя в руках кепку. – Самолет немецкий дом разбомбил, двор со скотиной сгорел… А самое главное – четырех людей убило… И что самое страшное – ни за что ни про что… Вот беда-то какая!..

– Мы видели. Чей дом бомбили? – быстро спросил Черняк.

Староста стоял, переминаясь с ноги на ногу, вероятно, думая о чем-то другом.

– Что?.. А-а… дом?.. Степана Белькевича дом… Сам-то он утоп еще в тридцать восьмом, так там его жинка с детьми да мать ее живут… Жили теперь… – поправился Карпенко, тяжело вздохнув. – Всех убило. Деток и старуху бомбой в доме, а жинку в поле самолет пострелял… – Староста перекрестился, потом провел рукой по небритой щеке. – Со старьевщиком я еще гутарил… Да вы видели, небось?

– Что он рассказал? – Капитан инстинктивно придвинулся к старосте поближе. – Есть что важное?

– Такого что ценного – ничего, так, живут по селам люди, спину на немцев гнут, по-обычному жизнь идет, но вот касательно сегодняшней бомбежки кое-что интересное мне поведал…

– Давай, дед, не тяни… – подстегнул его Журбин. – Знаешь, нам все важно…

– Да я и не тяну… – пожал плечами староста. – Сказал, что других так же бомбили… Мы не первые…

– Погоди, погоди, давай поподробнее. Объясни, что он имел в виду? – На этот раз не вытерпел капитан. – В деталях расскажи…

– Да что в деталях. Перескажу, как было… В общем, когда приехал он в село, самолеты-то уже улетели. На пожар он лишь поспел. Ну, рассказал я ему, как все случилось-то, а он, когда выслушал, возьми да и скажи мне, что в других селах – в Жмычках, Савелках и Калиничах – так же немцы дома бомбили.

– Как так же?

– Так и сказал: как у вас, то есть бомбили те дома, что отдельно от других стояли, как бы в сторонке.

– И как он это объяснил?

– А никак не объяснил!.. Сказал еще, что в тех селах тоже два самолета дома бомбили… Наверно, одни и те же… Прямо как у нас, точно!..

– Ерунда какая-то!.. – удивленно протянул старшина. – Зачем немцам дома крестьян бомбить? Это же не военные объекты.

Капитан внимательно посмотрел на старосту и с легким нажимом, но рассудительно, как бы приглашая его поразмыслить вместе, спросил:

– А может, кто-то выдал немцам тех людей, чьи дома бомбили? Кто эти люди – возможно, они на подполье работали?

Староста в ответ только замахал руками.

– Да вы что, хлопцы!.. Какая из жинки Белькевича подпольщица? Я бы знал!.. Она после того, как Степка, муж ейный, утонул, только и делала что думала, как двух ребятишек прокормить!.. С огорода да со скотины только жила! Что вырастит – в городе продаст… Молоко да творог на базар возила!.. К тому же мать ее старая с ней жила! Вы что – какая из нее партизанка?

– А кто в тех домах жил, что в других селах разбомбили, ты знаешь? Можешь точно сказать, что они не были связаны с подпольем?

– Старьевщик бы мне сказал, если б то наши люди были!.. Нет, хлопцы, тут что-то другое…

– Как сам-то думаешь, дед? – сурово спросил Журбин. – Есть вообще какие-то догадки?

– Гадай не гадай, а тут точно знать надо…

Староста помялся немного, потом нерешительно произнес:

– Старьевщик сказал, что в тех деревнях, где дома бомбили, люди говорили ему, что после бомбежки самолеты куда-то в сторону Коростелей улетали…

– Где это – Коростели?

– На север от нас… Километрах в тридцати.

– А сейчас самолеты куда полетели?

– От нас, в смысле? От Хуторжан?… Да туда же и полетели – в сторону Коростелей!..

Черняк прикинул: такая информация уже кое-что да значила. Эх, узнать бы еще что подробнее! Староста тем временем продолжил:

– Вот что хочу сказать вам, хлопцы. Знакомый у меня в тех Коростелях есть. Поговорили бы вы с ним. Может, он что знает?

– Кто такой? – оживился капитан.

– Гнат Солоух. Тоже сведения для подпольщиков собирает и старьевщику их передает, как и я. Он моложе меня, к тому же без одной руки он. Немцы его не трогают, хотя и знают, что левую руку он потерял, когда в восемнадцатом годе, в империалистическую, с ними же воевал.

– А почему не трогают?

– Один он в Коростелях мужик остался. Деревня-то маленькая, а как война началась, всех мужиков успели в Красную армию забрать, а его по здоровью не взяли. Немцы харчи по селам собирают, вот его и назначили отвечать за те Коростели, не бабам же такое дело поручать.

– Доверять можно? Не выдаст?

– Зачем ему предавать – у него детей четверо, да и хлоцы к нему из Белостока приходили – сказали, что убьют, если сотрудничать с партизанами не станет. Куда ж ему деваться? Хоть он и сам по себе жил до прихода в наши края Советов, но своя рубаха, как говорится, ближе к телу: лучше сведения передавать и жить, чем на дереве болтаться да детей по миру пустить… Помрут ведь тогда с голодухи…

– Хорошо, выбора у нас все равно нет… – Черняк уже принял решение, попытавшись рискнуть. – Говори, как найти этого Гната?

Староста все подробно рассказал, не забыв описать внешность Солоуха и наиболее короткую дорогу в Коростели. По его словам, выходило, что лучше всего добраться туда, если идти вдоль реки Свислочь. Капитан про себя сразу же отмел такой маршрут: достоверно знал, что берега реки усеяны немецкими патрулями, нарваться на которые означало выдать себя, а он хотел дойти до села тихо, без лишнего шума, только в таком случае удастся разгадать тайну двух самолетов, что совершают налеты на окрестные деревни. К тому же нужно было еще поговорить с Сиротиным – летчиком, который прибился к его группе и теперь находился вместе с остальными бойцами в схроне. Возможно, он мог пролить свет на эти таинственные бомбежки, как-никак сам пилот.

Узнав от старосты все что нужно и дождавшись темноты, капитан и старшина покинули сеновал, взяли по мешку с хлебными караваями, что испекла Глебовна, и через огороды ушли в лес.

За весь день немцы в Хуторжанах так и не появились – опасения разведчиков оказались напрасными.

Свет прожектора прорезал темноту, пробежал по полю, затем осветил два стоявших друг возле друга самолета, после чего, мимоходом скользнув по строениям, ушел в сторону чернеющего вдали леса. Часовой на вышке, несмотря на многочисленную охрану, опасался нападения партизан, хотя за все время существования аэродрома ничего подобного не случалось. Со стороны леса, до которого было около километра, летное поле было обнесено колючей проволокой, на которой висели пустые консервные банки. И хотя сдержать нападение, случись такое, проволока вряд ли была способна, но все же могла бы при определенных обстоятельствах послужить сигналом тревоги.

Луч прожектора еще раз прошелся по полевому аэродрому, охватив все его небольшое пространство, потом погас. По инструкции, часовой должен был вновь включить его через три минуты. Летние ночи были светлыми, так что в постоянном освещении не было никакой необходимости.

Двери небольшого домика, служившего местом отдыха летчиков, были распахнуты настежь, и свет настольной лампы падал на изрядно помятую траву у входа. Стоявший у дверей часовой то и дело поглядывал внутрь, словно опасался за жизни двух сидящих за столом людей.

– О чем ты задумался, Генрих? – Пилот «Юнкерса» Курт Науманн, отставив бокал с вином в сторону, потянулся к колоде карт, лежавших на краю стола. – Давай лучше сыграем… Две первые партии на деньги, а остальные – как пойдет…

Генрих Майнц, не говоря ни слова, соглашаясь, махнул рукой. Находясь в изрядном подпитии, ему было все равно.

– Это должно ведь когда-то закончиться? Правда, Курт?

– Что именно? – Науманн подлил в бокалы вина и стал быстро раздавать карты. – Тебя что-то беспокоит? – спросил он, в недоумении посмотрев на своего товарища.