Штольц козырнул и скрылся в бараке. Через минуту оттуда послышались звуки бряцающего оружия – проснувшись, солдаты проверяли свои автоматы и винтовки. Неисправность оружия могла стоить им жизни: придется проезжать сквозь лес, в котором могли быть партизаны, и если начнется бой, то шанс на спасение у солдат мог быть только тогда, когда их оружие будет действовать четко и без осечек. В противном случае счет их жизни пойдет уже на минуты. А умирать в далекой России затерянными в чаще вековых лесов никто из солдат не хотел.

Майор еще несколько минут постоял, вдыхая влажный утренний воздух, потом вернулся к себе в палатку. Спать не хотелось, он просто прилег на кровать, зажег настольную лампу, достал из кобуры «вальтер», повертел его в руках, любуясь красивой формой пистолета, затем затолкал его обратно. Свои личные вещи Реммер собрал еще вечером, сложил все в небольшой чемодан, который поставил у входа. Он окинул внимательным взглядом палатку: убедившись, что ничего не забыл, вытянулся на кровати. Так он пролежал с открытыми глазами два часа, когда же услышал шум заведенного двигателя грузовика и возгласы солдат, выскользнул из палатки наружу.

Уже рассвело, туман быстро уходил, оставляя после себя на траве прозрачные капельки росы. По аэродрому туда-сюда сновали солдаты, возле своих самолетов уже возились Майнц и Науманн, тут же были и их техники. Шофер «Опеля», открыв капот, ковырялся в двигателе. Майор надел на голову офицерскую фуражку, которую держал в руках, потом одернул китель и поправил кобуру, сдвинув ее с живота влево.

Увидев вышедшего из палатки Реммера, лейтенант Ренгольд построил в шеренгу два взвода солдат охраны и, когда майор подошел ближе, доложил:

– Солдаты к отправке готовы, господин майор. Разрешите занять места в грузовиках?

Реммер с приказом не торопился. Медленным размеренным шагом он двинулся вдоль строя, всматриваясь в лица солдат. Те вытянулись в струну и холодными ледяными глазами, не моргая, смотрели прямо перед собой. «Вот истинные исполнители воли фюрера! – подумал про себя Реммер. – Такие выполнят все, что им прикажут, дай только волю!.. Будут убивать, не задумываясь о морали и совести!.. Вот с такими солдатами мы и победим варварскую Россию – страну этих «недочеловеков», как любит выражаться наш фюрер!..»

Пройдя шагов десять, майор остановился, повернулся к лейтенанту и коротко бросил:

– Начинайте, Ренгольд!..

Солдаты по команде побежали к грузовикам, открыв задние борта, стали запрыгивать в кузов. Реммер в это время уже шел к самолетам: перед отъездом он хотел еще раз поговорить с Майнцем и Науманном, а также дать последние указания начальнику охраны аэродрома гауптману Штольцу.

Все пошло не так, как они предполагали. Наблюдая с опушки леса в бинокль, как ровно в семь часов утра два грузовика и легковушка тронулись по дороге с аэродрома, Черняк понял, что первый вариант нападения придется отбросить. Этот план исходил из того, что уезжать будут все немцы, за исключением, пожалуй, летчиков, которые попросту улетят на своих самолетах, а теперь получалось, что с территории аэродрома выехало всего два грузовика с солдатами и легковой автомобиль, а летчики и часть личного состава охраны остались. Это означало, что, услышав в лесу выстрелы и поняв, что на грузовики и легковушку совершено нападение, оставшиеся солдаты, во-первых, сообщат об этом по рации в Белосток; во-вторых, сами попытаются прийти на помощь тем, на кого напали, и тогда шанс выяснить причину таинственных налетов на мирные деревни многократно уменьшится. Оставалось действовать по второму варианту. Понимая, что времени на раздумья уже нет и план нападения придется корректировать, Черняк бегом побежал по лесной дороге к месту, где затаились его бойцы. Несмотря на раннее утро, воздух стал понемногу раскаляться, дышать становилось все труднее. К счастью, лесные птицы еще не проснулись, так что, можно сказать, капитану повезло. Беги он днем так, как он бежал по дороге сейчас, сойки и сороки предательски выдали бы его присутствие в лесу.

Пробежав метров двести от опушки, Черняк неожиданно юркнул в заросли кустарника, росшие на повороте дороги. Отдышавшись, огляделся – все были здесь, на месте.

– Немцы выехали… Правда, не все, часть осталась на аэродроме… – проговорил капитан, повернувшись к своим бойцам, присевшим на колени возле кустов, росших вдоль обочины лесной дороги. Это место для засады предложил старшина Журбин. Его он приметил еще днем, когда вместе с сержантом Колодиным по приказу капитана искал дорогу, ведущую на аэродром. Вечером он обговорил с Черняком разные варианты действий: пришли к выводу, что, учитывая численное превосходство немцев, лучше устроить нападение на них в лесу, и старшина рассказал капитану, где это лучше всего сделать. Черняк, выслушав Журбина, согласился. С наступлением темноты группа обошла аэродром краем леса и вышла к изгибу лесной дороги. В этом месте она не только делала поворот, но и шла под пологим углом вниз. Старшина рассуждал так: немцы, достигнув поворота дороги и спуска вниз, поедут медленнее, их можно будет пропустить, а в самом низу открыть по ним огонь с обочины – тогда дороги обратно им уже не будет. По бокам и спереди будет лес, где засядут атакующие, а позади останется пригорок, забраться на который обратно станет для машин занятием трудновыполнимым. Наверху можно будет оставить пару-тройку бойцов, которые сверху станут расстреливать немцев, как в тире.

Таков был первый вариант, который, как оказалось, теперь можно было исключить.

– Они будут здесь минут через десять… – продолжив, убежденно сказал Черняк. – Действуем по второму варианту. – Повернувшись к Герасимову, приказал: – Помни свою задачу, радист, и никакой самодеятельности… Как только отойдешь отсюда метров на сто, затаись. Услышишь, что машины остановились, отсчитай минуту и сделай одиночный выстрел. Повторяю – одиночный!.. Так будет больше шансов на то, что его не услышат на аэродроме. Нам нужно, чтобы его услышали только те немцы, что едут в грузовиках. Потом, если немцы повернут обратно, выйдешь к опушке, дашь пару очередей и станешь наблюдать. Захватим аэродром – подадим тебе сигнал, ну а если не удастся – тогда возвращайся в схрон и отправь радиограмму в Центр. Там решат, что делать дальше… Все, время не терпит, уходи…

Шум двигателей грузовиков приближался, становясь все громче. Герасимов побежал по дороге в глубь леса и вскоре исчез из вида. Убедившись, что радист скрылся, капитан махнул рукой, и бойцы тут же высыпали из кустов на дорогу. Как и в Коростелях, на них была немецкая форма, лишь старшина Журбин остался в советском маскхалате, но без оружия и со связанными за спиной руками.

– Как веревки? Не давят? – спросил его Черняк. На капитане была форма немецкого гауптмана, в которой он щеголял перед старостой Коростелей Гнатом Солоухом.

– Нормально. Сниму мгновенно… – иронически усмехнулся старшина. – Главное, чтобы немцы поверили…

– Будем надеяться… – ответил Черняк, доставая пистолет. В задуманном плане его беспокоило одно явно слабое место – незнание бойцами немецкого языка. Из всей группы им владели только он и боец Долгополов, которому капитан приказал держаться рядом с собой. Остальным строго-настрого велено было молчать, по крайней мере до того момента, пока они не окажутся на территории аэродрома, где говорить уже будет незачем и где, по всей видимости, боя избежать все же не удастся.

Судя по звуку, колонна немцев была уже совсем близко. Под ногами слегка задрожала земля, вибрируя под тяжестью машин с гитлеровцами.

– Кажись, началось!.. – громко объявил капитан. – Всем приготовиться… Готовы… Теперь быстрым шагом вперед!..

Из-за поворота вынырнул первый грузовик, за ним второй, последней двигалась легковушка. Черняк, шедший навстречу колонне, на ходу поднял левую руку вверх, предлагая остановиться. За ним почти бежали одетые в немецкую форму бойцы, толкавшие автоматами Журбина, у которого за спиной были связаны руки…