– Микола Карпенко здесь живет? Мне к нему…
– По какому делу?
– От его брата весточку из Белостока принес…
Занавески вновь плотно сдвинулись, а спустя минуту заскрипел металлический засов на дверях. На крыльцо вышел седовласый старик, держа наготове в правой руке немецкий пистолет.
– Спрячьте оружие. – Черняк постарался придать своим словам как можно более мирную интонацию. Спокойно сказанное слово, он не раз убеждался в этом сам, намного быстрее разрушало стену взаимной подозрительности и недоверия.
Увидев двух вооруженных людей, да еще и в советских маскхалатах, староста тем не менее опустить пистолет не решался.
– Так какую весточку брат передал?
Капитан встал прямо напротив Карпенко и в знак мирных намерений забросил свой «шмайссер» на правое плечо стволом вниз.
– Брат просил, чтобы ему в город зерна передали.
– Сколько мешков?
– Сказал, что двух будет достаточно. Желательно – пшеницы, но ото ржи он тоже не откажется.
– Порядок, хлопцы, проходите. – Услышав правильный пароль, Карпенко распахнул дверь, пропуская капитана и старшину в сенцы дома. Следом зашел сам, задвинул засов, дернул дверь, чтобы убедиться, что она заперта. – В комнату, в комнату проходите… – засуетился он. – Керосиновую лампу зажигать не станем. Подозрение вызовет – встаем-то мы только через два часа. Хоть я и староста, но за два месяца, что мы под немцами здесь живем, много чего худого в людях проявилось. О ком и подумать не мог – и те изменились… Ну, давайте, чего стоите, заходите, заходите…
Втроем они прошли в комнату. На кровати, свесив ноги на пол, сидела старуха, внимательно рассматривая ночных гостей. В полутьме рассмотреть обстановку комнаты было нельзя, но в нос сразу же ударил запах дрожжевого теста.
– Захворала моя старуха, спину, как назло, прихватило… – вздохнул староста, подойдя к кровати и пряча пистолет под подушку. – Не успела вовремя с хлебом-то… Но тесто замесила, так что через полчаса начнет печь. А вы располагайтесь, хлопцы, располагайтесь. На скамью присядьте, отдохните. Небось намаялись по лесу ходить, да еще в ночи…
Черняк и старшина переглянулись. Скоро рассвет, а хлеб – то, ради чего они пришли сюда, в Хуторжаны, еще не был готов. Запасы продовольствия в схроне, где базировалась группа, были на исходе. Москва обещала в скором времени сбросить все необходимое, однако вылеты постоянно откладывались, а потому приходилось пока собирать продукты у жителей окрестных сел, связанных с белостокским подпольем. Одним из таких и был Микола Карпенко. Перед войной назначили его председателем колхоза в Хуторжанах, но пробыл он в этой должности всего месяц, что, по всей видимости, и спасло его от расправы со стороны немцев – те посчитали, что за столь малый срок он попросту не мог стать «красным». Тем более что еще до прихода в эти края Советов Микола Карпенко слыл на селе зажиточным крестьянином, на которого, было время, в урожайные годы батрачили не имевшие своей земли бедняки. Так что немцы рассудили вполне логично – Хуторжаны стояли на отшибе, вдали от основных дорог, какого-либо особого значения не имели, а потому старостой здесь назначили того, кто был им и при Советах – только назывался немного по-другому.
Черняк сообщил о проблемах с продовольствием связному белостокского подполья, регулярно наведывающемуся в лес, тот ушел, а когда вернулся – сообщил, что хлеб они могут получить в такой-то день у старосты села Хуторжаны Миколы Карпенко, и назвал для связи с ним пароль, сказав также, что тот уже предупрежден об их приходе. Черняк рисковать не стал – предварительно послал в разведку Журбина. И только после того как старшина вернулся обратно, сообщив, что ничего подозрительного в Хуторжанах не заметил, капитан принял решение идти на встречу со старостой.
– Мы не можем ждать… – Черняк сел на скамью, которая стояла под висящими на стене иконами. Старшина расположился на стуле рядом с кроватью. – Скоро рассвет, а нас не должны здесь увидеть.
Староста немного помолчал, потом медленно прошел через комнату и сел на скамью рядом с капитаном.
– Так-то оно так, все правильно, воля, как говорится, ваша, что делать. Только думаю я, что остаться бы вам не помешало у меня до следующей ночи. День пройдет, на сеновале пересидите, а как стемнеет – заберете хлеб и уйдете.
– Что-то ты темнишь, дед. – Журбин недоверчиво посмотрел на старосту, потом перевел взгляд на его жену, словно в темноте можно было что-то рассмотреть. – Зачем это нам целые сутки у тебя сидеть? Мы и по-другому сделать сможем – уйдем сейчас в лес, а ночью вновь к тебе за хлебом придем.
– Можно и так, но не из-за хлеба прошу вас остаться…
– А конкретнее? – оборвал его Черняк. – Что за причина?
– Причина есть, хлопцы. Сегодня в Хуторжаны старьевщик приедет. Это наш человек. Ездит по селам, собирает старые вещи, а заодно и сведения, кто что сказал, кто что видел, да и сам многое примечает. Когда приезжает в Хуторжаны, пересказывает все, что знает, мне, ну а я – дальше… Думаю, вам интересно будет узнать, что в селах вокруг леса, где вы прячетесь, делается. Разве не так? – И словно бы предугадывая ход мыслей своих ночных гостей, объяснил: – Сам я к вам в лес после встречи со старьевщиком не смогу пойти. На виду я… Если кто увидит и немцам сообщит, те если не расстреляют, то назначат старостой другого человека. И еще неизвестно, кого…
Задержаться, видимо, действительно придется, понял Черняк, размышляя над предложением старосты. Да и особого выбора-то у него не было: хлеб, как ни крути, придется ждать, ведь взять его попросту, кроме как у Карпенко, в ближайшие два-три дня они все равно ни у кого не смогут. Другие явки подполье им не дало – боязнь провала приводила к предельной степени конспирации. А голод, как известно, не тетка, ждать не будет…
– Такая информация нам действительно не помешает… – признался Черняк, вставая со скамьи. – Известно, когда приедет старьевщик?
– Обычно он появляется около полудня. Час – два побудет, потом едет в другое село.
– Ну если так, тогда мы подождем… Пойдемте, проведете нас на сеновал…
Черняк уже двинулся к выходу, со стула встал и старшина, но возгласы старухи, обращенные к старосте, заставили их остановиться. Молчавшая до того, она глухо затараторила:
– Да ты что, старый!.. Не видишь, что ли, – люди устали, голодные, накормить вначале надо, а потом прятать!..
Карпенко замялся, понимая, что совершил ошибку. Стараясь ее исправить, принялся в сердцах говорить:
– И то верно, что это я!.. Сейчас, хлопцы, покормим вас, у нас щи в печке стоят!.. Пойдемте к столу, пойдемте!..
Старуха медленно встала с кровати, накинула халат, прошла к печи. Черняк и Журбин отказываться не стали – сели за стол, положив свои автоматы на лавку. За целый день блуждания по лесу им пришлось съесть лишь по нескольку сухарей, так что голод давал о себе знать.
– Глебовна, солений принести не забудь. – Микола Карпенко поплотнее задернул на окнах занавески, после чего уселся на край стола. – Ну что, хлопцы, самогоночки? У меня свойская, ядреная. Так как?
– Нет, спасибо. Мы поедим только…
– Понимаю…
Глебовна наметанными движениями ухватом вытащила из печи чугунок, поставила его на центр стола, деревянной ложкой разлила щи по мискам. Пока она ходила в сенцы за квашеной капустой и солеными огурцами, староста нарезал большими ломтями хлеб, развернул завернутое в газету уже порезанное сало, вытащил из-за печи крупную головку чеснока.
– Ешьте, хлопцы, ешьте…
Повернувшись к старухе, приказал:
– Глебовна, начинай хлеб печь. А то рассвет скоро, дым из печи заметить могут. Сообщат еще немцам – оправдывайся потом. – Повернувшись к капитану и старшине, объяснил: – В комендатуре приказ издали: доносить на тех, у кого печи топятся. Немцы ведь как рассуждают: незачем летом печку топить, а кто топит – значит, хлеб партизанам печет… Не дураки, понимают!..
– Понимают, это верно… – согласился Черняк, утолив первый голод. – Вы поосторожнее с ними, а то головы не снесете… Не церемонятся даже с теми, кто только под подозрение попадает. У них так: лучше убить десять невинных мирных жителей, чем упустить одного партизана или подпольщика. И такое везде…
