— Правда? — изумилась Вика. — А давай проверим! Видишь на мне подвеску из нефрита? Сочини чего-нибудь. Сентиментальное, если можно.
— Лады! — усмехнувшись, я вынул из пластикового стаканчика несколько салфеток и тут же, на краю стола, начал строчить текст, почти не задумываясь. Вика пересела ко мне поближе и читала из-за плеча рождавшуюся новеллу.
ПОДВЕСКА
Нина Васильевна, зябко кутаясь в старую шубейку, стояла на троллейбусной остановке. Вся ее фигура выражала нетерпеливое беспокойство. Видавшая лучшие времена, облезлая меховая шапочка смешно съехала набок. Но никто из прохожих и не думал улыбаться — ее доверчивые, чуть испуганные глаза на усталом лице, испещренном ранними морщинами, вызывали лишь жалость.
С неба падали крупные волшебно-красивые снежинки, но, попав на землю, они тут же превращались в обычную грязь.
Нина Васильевна была учительницей литературы. Ее сын год назад провалил экзамены в ВУЗ и сейчас нигде не работал, говорил — готовится к экзаменам. Запросы у него были большие. Нина Васильевна из сил выбивалась, брала репетиторство, только для того, чтобы купить Валере новый костюм, лакированные ботинки, овчинный полушубок. Все силы и деньги вкладывала в свое «солнышко».
Но со вчерашнего дня она была сама не своя. Случайно зайдя в «Сувениры», увидела подвеску с нефритом на тоненькой серебряной цепочке. Денег с собой не было, и Нина Васильевна ушла из магазина ни с чем, насмешливо назвав себя — «дворяночкой», скрывая под иронией разочарование.
Подвеска не давала ей покоя весь путь домой. Перед глазами словно маячил шлифованный камень цвета молодой травы, вправленный в серебряную оправу.
Ей даже почему-то подумалось, что, если бы у нее был этот красивый скромный камешек, он принес бы ей счастье…
Подвеска стоила недорого, но и эти небольшие деньги подрывали ее месячный бюджет.
Но сегодня Нина Васильевна все же решилась — имеет же она право на маленькие женские слабости.
Скрипнув тормозами, остановился троллейбус. До «Сувениров» было всего две остановки, но ей они показались вечностью.
На дверях магазина, запертых большим висячим замком, болталась картонка с грубо намалеванной надписью «Ремонт». Нина Васильевна все стояла и стояла у закрытых дверей, не зная, на что надеясь.
«Ну и хорошо, — успокаивала она себя по дороге домой. — Не зря говорится — все к лучшему… Зато вовремя внесу квартплату…»
В людском потоке Нина Васильевна скоро затерялась. И, конечно, никто из спешащих прохожих не заметил, как в уголках губ Нины Васильевны вдруг образовалась новая скорбная морщинка…
— Ну как, убедилась? — довольно откинулся я на спинку кресла, поворачиваясь к Вике.
Та беззвучно сидела, закрыв лицо ладонями. Между пальцев текли черные струйки. Я даже всерьез испугался, пока не просек, что она просто плачет, и у нее снова потекла тушь с ресниц.
— Тут обязательно должна быть дамская комната, — как бы между делом заметил я, скатывая исписанные скомканные салфетки в компактный комочек, чтобы запихать его в пепельницу.
Заметив, что я делаю, Вика тут же отобрала у меня салфетки и, аккуратно их разгладив, спрятала в свою сумочку.
— Милый романтик! Женечка, ты даже не представляешь, какая у тебя нежная, ранимая душа!
— Ладно! — рассмеялся я. — Ступай умываться, а то на нас уже подозрительно оглядываются.
Блондинка упорхнула наводить марафет, а я закурил «родопину», высматривая куда-то запропастившегося официанта.
К моему столику, ухмыляясь сытыми мордами, подошли разболтанной, явно уголовной, походочкой трое ребят в одинаковых кожанках. Между прочим, вот эта походка, невольно вырабатываемая в лагере, является главной приметой бывшего зэка для ментов. Поэтому серьезные люди, освободившись, в первую очередь избавляются от этой дурацкой привычки наряду с жаргоном. Но эти трое — зелень, чайки, которым даже простейшие очевидные вещи надо вдалбливать в башку не словами, а кастетом.
— Ты чо, козел, так нескромно себя ведешь? — спросил старший из них, явно нарываясь на неприятность. — Официанта оскорбил, телку до слез довел! По ходу, тебя, падла, вежливости учить пора!
— Лады! — легко согласился я. — Пошли в туалет!
Немного удивленная моим внешне неподкрепленным физической силой нахальством, троица сопроводила меня в туалет.
— А вот щас, козлина, побазарим с тобой всерьез! — с угрозой сообщил старший, подперев дверь изнутри шваброй.
Он вынул сзади из-за ремня эбонитовые нунчаки и довольно профессионально закрутил ими.
— Ладно! — искренне вздохнул я. — Хотел только почки вам опустить, но, раз вы вооружены, не получится.
— Еще бы! — загоготал старший. — Это мы щас тебе и почки, и печень подлечим!
Вот что мне нравится в таких ребятах — любят они порисоваться-покривляться перед делом. А самая продуктивная работа — быстрая. Я сунул руку под куртку и вынул новое действующее лицо — матово блеснувшего воронением Марголина с привинченным глушителем.
Явно не ожидавшие такого поворота событий «кожаные затылки» замерли, дебильно разинув рты и ошарашенно уставясь на темный зрачок пистолета. Нунчаки, выпав из руки громилы, стукнулись о кафельный пол.
— Не ссыте, бакланы! Кончать вас не буду. Просто визитку оставлю на память! Чтоб впредь не вязались к людям, о которых даже понятия не имеете!
Братишка трижды вздохнул, отдаваясь в плече. По полу, освобожденные от пуль, запрыгали три черных гильзы. Подбирать их я счел необязательным.
Точно посередине «ежиков» боевиков пролегли красные дорожки. Кровь, скапливаясь на узких лбах, капала на носы.
— Это вам, мальчики, памятка от «Пирамиды»! Сочувствую, но волосы на поврежденных местах расти уже никогда не будут. Если вам очень не повезет, еще встретимся. Тогда стрелять буду на два сантиметра пониже. Живите пока!
Я вышиб ногой подпиравшую дверь швабру и вышел в ресторанный зал. Официант вытаращил на меня глаза. Он явно был уверен, что я сейчас, окровавленный, валяюсь в полной отключке в сортире.
— Ваш заказ давно готов! — стал он вдруг необычайно предупредительным. — Через секундочку подам!
Не обращая на него внимания, я подошел к нашему столику. Вика была уже в полном порядке.
— Малыш, нам, к сожалению, надо уходить. Могут быть крупные неприятности. И потом, знаешь, мне вдруг страшно стало не хватать твоих любимых шашлыков из «Плакучей ивы»!..
В этот день Вика была со мной необыкновенно ласкова и нежна. Наверно, из-за литературного опуса «Подвеска». А может, она просто предчувствовала мой тайный подарок — ведь со смертью изверга мужа Вика становилась свободной и счастливой женщиной. И если ей понадобится, на что я очень рассчитывал, мужчина-утешитель, то я всегда готов к этой замечательной роли.
Ближе к вечеру навестили избушку. На этот раз секспозиции выбирала Вика. Выяснилось, что она больше всего возбуждается при положении наверху и на боку. Ну, боковой вариант и мне по кайфу — происходит самое глубокое проникновение и, что немаловажно для удовольствия, можно одновременно ласкать женский задик, а это весьма возбуждает обоих.
Закончила секс-сеанс Вика даже без моей просьбы так же, как и начала нашу интимную близость на пляже маленького зеленого острова.
От провожания до «Теремка» блондинка отказалась. Признаюсь, к искреннему моему облегчению, никаких сил в организме практически уже не оставалось.
По свойственной щедрости, чисто по-монашески, отдал все силы ближнему своему — Вике, то бишь.
«Возлюби ближнего, как самого себя», — вспомнились вдруг слова из Библии, когда надевал фланелевую пижаму, готовясь ко сну.
Ночью меня разбудило тихое постукивание в дверь. Нервишки уже не те. Сначала вынул десятизарядного Братишку, встал за косяк и только после этого спросил:
— Кто?
— Я это, — глухо ответил Карат. — Доложить сейчас или до утра терпит?
Я щелкнул задвижкой, впуская киллера внутрь.
— Рассказывай!
— Все чисто. Как ты и заказывал, сбил угнанным ЗИЛом. Все путем. Узнавал по телефону в больнице. Крякнул, не приходя в сознание.
