— Где машину бросил?

— Загнал во двор какой-то девятиэтажки. Свидетелей не было. Да и загримировался я.

— Ладушки! Выпить не хочешь?

— Нет, Монах. Устал, как собака.

— Тогда спать иди. Утро вечера мудренее.

Проснулся поздно и в лучезарнейшем настроении духа. Все складывается, как нельзя лучше. Расклад идет козырной. Вика теперь свободна, даже можно поразмышлять о семейной жизни. Конечно, смешно, но надо бы, по идее, наследника организовать, а то ведь можно и не успеть… И Вика идеально подходит для этой благородной цели — молода, здорова, без больших претензий. В принципе, можно с ней сразу и не расписываться. Если не захочет, пока не истечет срок траура. Традиции нарушать, понятно, крупный грех. Главное — пусть мальчонку вынашивает. А материально обеспечу их от и до.

Если уж совсем честно, нравится она мне до такой степени, которая, наверно, и называется любовью. И творчество мое литературное блондинку трогает, значит, чувствительная женщина и с маслом в голове. Душа есть. Читая «Подвеску», расплакалась, как девчонка. Выходит, любит не только мое тело, но и интеллект. А такое сочетание большая редкость, насколько я замечал. Деньги мои ее не интересуют. Да она и представления о них не имеет. Ясно, бизнес наш ее вряд ли обрадует, но я же конспиратор со стажем. Можно, при желании, пропихнуть что-то правдоподобно-убедительное. Не впервой. Кстати, женщину облапошить, особенно если она к тебе неравнодушна, совсем несложно.

Ну, ладно! Размечтался что-то уж сверх всякой меры. Далеко заглядывать — примета дурная. Жить нужно сегодняшним, накрайняк — завтрашним днем. Надежнее.

С Викой, правда, придется погодить. Похороны, поминки, традиционный траур… Ладно! Будет день — будет пища, как говорят знающие люди.

Сегодня у меня другая проблема. И, по ходу, не слишком приятная. Терять Карата было бы глупо. Убрать Гульнару?.. Карат враз вкурит, что почем, и может затаить зло. Опасно. Надо сделать грамотнее. Если Гульнара вцепилась в него по принципу «на безрыбье — рак рыба», то все просто. Найдем ей Аполлона из племени альфонсов. Дороговато, понятно, обойдется. Но игра стоит свеч. К Карату я все же привязался, и убирать его сердце не лежит. А отпустить на все четыре опасно, да и закон запрещает. К тому же, ребята не поймут. Вредный прецедент… Нет, из нашего монастыря дорога одна — на монастырское кладбище. Так спокойнее. Но спешить с этим не буду, не интеллигентно. Сначала побеседую с Гульнарой. Авось, нащупаем общий язык и взаимовыгодное решение.

Во всем виновата вечная моя сверхчувствительность — жаль мне глупого Карата, и все тут! Заметано! Сам за дело не возьмусь. Если Карат не передумает уходить, пошлю Цыпу или Тома. У них к нему никаких личных симпатий нет. Они не знают, что он — Индивид — от выгодного ликвида отказался, а наоборот, заказчика совсем бесплатно грохнул! В натуре, поступил как настоящий человек, а не банально алчный киллер.

Да… Проблема… Но не думай, Карат, что я сволочь. Гарантирую: если придется, умрешь ты легко, без мучений!

Немного успокоив свою слишком чувствительную совесть насчет моих возможно-вынужденных действий, я, сменив пижаму на спортивный костюм, съел банку шпрот в масле и пошел немного прошвырнуться по живописным окрестностям.

Обожаю природу. В ней все естественно-просто, без обмана и подлой расчетливости, присущей только людям. Правильно говорил когда-то покойный Артист, которому лоб зеленкой намазали за убийство мента: человек — это неблагодарное животное…

Вот, взять, к примеру, обыкновенный полевой цветок — за каплю дождевой влаги и бесплатный солнечный свет он честно благодарит своей красотой, нежностью распустившихся лепестков…

А «человеку дай только палец — откусит всю руку», — чуток перефразировал я известную американскую пословицу. Я-то чем лучше людей? Такая же неблагодарная скотина! Хотя, нет! Я не скотина, а зверь. И, выходит, мне многое прощается, так как основной природный инстинкт хищника — насилие.

Все-таки куда приятнее и благороднее быть волком, а не быком!

Весьма ободрившись данным умозаключением, я направил свои стопы к «Теремку».

В номере была лишь Гульнара. Выглядела она препротивно — зареванное опухшее синее лицо, прическа растрепана и вздыблена, словно она старательно готовилась к съемкам в фильме ужасов.

— Что это с вами, драгоценная Гульнара? — полюбопытствовал я, обшаривая глазами комнату. Ничего достойного внимания не обнаружил. Разве что успевший уже завять мой вчерашний букет. Да еще раскрытый чемодан на кровати. — Ты что, уже уезжаешь?

Не отвечая, Гульнара не складывала, а просто беспорядочно бросала свои вещи в чемодан, явно не заботясь или не понимая, что он при подобном складывании ни за что не закроется.

— Тебе помочь? — из присущей мне доброты предложил я.

— Иди ты на… — буквально ошарашила толстушка, безуспешно пытаясь захлопнуть крышку чемодана.

— Да в чем дело? С Николаем, что ли, успели поругаться?

— Идите вы оба на… — заорала Гульнара, явно зациклившись на этом мужском органе. Правильно говорят: у кого о чем болит, тот о том и говорит.

Чисто из благотворительности, чтобы привести ее в чувство, я влепил ей увесистую оплеуху. Гульнара отлетела к кровати и шлепнулась своим мощным задом на чемодан, наконец, захлопнув его. Нет худа без добра, как говорится.

— Рассказывай! — жестко приказал я, всем видом убедительно демонстрируя, что экзекуция, в случае неповиновения, повторится уже в более болезнетворной для толстушки форме.

— Все горести и беды от вас, мужиков! — заливаясь горючими слезами, то ли от боли, то ли от обиды, сделала ценное открытие визгливая Гульнара, не обращая даже внимания, что такая фиолетово-черная физиономия не достойна ничего лучшего, кроме кирпича.

— Поподробней, милая! — сказал я тоном, каким обычно говорю слова, типа: «Колись, падла!»

Закурив «родопину», устроился в кресле, приготовившись услышать какую-нибудь ахинею этой явно сбрендившей, истеричной бабенки.

— Во-первых, где Вика? У озера гуляет?

С Гульнарой опять случился бурный припадок. Разрыдавшись, она обхватила руками голову, словно желая ее оторвать, и стала монотонно раскачиваться, напоминая китайского болванчика.

— Вика в реанимации! Врачи со «скорой» сказали, что надежды нет никакой!

Я почувствовал себя так, как уже было однажды. Тогда, при очередном задержании, один из ментов группы захвата, перестаравшись, звезданул меня, сучара, откидным железным прикладом Калашникова промеж лопаток. Дыхание мое начисто перехватило, все мысли и желания куда-то мигом улетучились, тело стало чужим и непослушным. Даже сердце, казалось, отключилось.

Сигарета, дотлев до фильтра, обожгла мне губы, вернув в действительность.

— А что случилось? Она ведь совершенно здорова была!

— Была, пока все мои снотворные таблетки не выпила! Хроническая бессонница у меня на нервной почве, всегда запас этаминала с собой вожу. И из-за кого на себя руки наложила?! Из-за кобелины этой, муженька своего ненаглядного! Утром телеграмма пришла — погиб он в автокатастрофе. Пьяный, небось, от очередной любовницы возвращался! Юбочник проклятый! Так и надо ему!

— Не может быть! — Я ушам своим не верил. — Ты что-то путаешь, дура! Она же его не любила!

— Да?! — зареванные глаза Гульнары мигом высохли от запылавшей в них неприкрытой ненависти. — Бегала за ним, чисто как собачонка! Сколько раз он от нее к разным шлюшкам уходил, так она прямо на коленях умоляла вернуться! Недавно опять кем-то увлекся, стал даже на разводе настаивать. Так Вика, дура набитая, прости меня Господи, нет, чтобы дать согласие и развязаться, наконец, с кобелем этим ненасытным, упросила его еще месяц подумать и сюда вот уехала. Надеялась, что перебесится он за месяц со своей новой вертихвосткой, заскучает и снова к ней вернется! Полная кретинка! Все беды от вас, вьете из нас веревки, все жилы вытягиваете! Да и я-то чем Вики умнее? Связалась вот с Николаем этим, а ведь сразу видать — такой же кобелина ненасытный! Нет, сегодня же уезжаю обратно в Екатеринбург! Слава тебе, Господи, что вовремя образумил! А то бегала бы такой же собачонкой несчастной, как бедная Вика за своим муженьком!