— Если он отсюда не выйдет, его шушера враз догонится, что почем. Это голимое палево, — забеспокоился Петрович.

— Не дрейфь, Фунтик, ничего я ему не сделаю.

Через минуту в кабинете нарисовался Медведь. Мощная плечистая фигура в соединении с сутулостью сразу объяснили происхождение клички.

Модный парнишка. Черная короткая кожанка, белые джинсы и такие же кроссовки. Ясно — родители расстарались для милого дитяти. Отстегнули, не скупясь.

— Проходи, земляк. Присаживайся, — широким жестом, полным радушия, я указал на диванчик, где восседал Киса.

Медведь недоверчиво покосился на его борцовскую комплекцию, но, введенный в заблуждение детско-наивиым лицом, спокойно уселся рядом с ним.

Киса довольно ухмыльнулся и вытянул ноги, отрезая нашему гостю путь к отступлению.

— Слышал, ты пивком любишь побаловаться? — продолжая я, сделав вид, что не заметил кисиного маневра и явного беспокойства Медведя. — Петрович, надо всегда идти навстречу желаниям клиента. Цынкани Цыпе, — пусть принесет из подсобки ящик «Жигулевского».

Фунт вышел из кабинета и скоро вернулся с Цыпой, поставившим ящик с пивом прямо на журнальный столик, Коротко взглянув на меня, Цыпа вмиг просек обстановку и уселся с правой, свободной, стороны Медведя, таким образом полностью заблокировав его.

Киса уже вскрывал бутылки и батареей расставлял перед растерявшимся Медведем.

— Давай, показывай, Андрюха, какой ты любитель пива, — я закурил и доброжелательно улыбнулся местному главшпану. — И тост есть; чтоб ты поумнел хоть на децал.

— Да вы что, мужики! — Медведь попробовал встать, но мои ребятишки, нежно нажав ему на плечи, буквально вдавили его в диван.

— Пей, раз Михалыч сказал, — проворковал Киса. — Или ты понятливым будешь, если почки отстегнуть? Или самого опустить?..

После шестой бутылки на лице Медведя выступили капельки пота. После десятой физиономия его пылала, дыхание стало коротким и прерывистым. В голубых, наливающихся кровью глазах накапливалась ярость. Это мне понравилось.

— Ладно. Отдохни пока. А то сырость еще разведешь. Сказать ничего не желаешь?

— Желаю. — Медведь откинулся на спинку дивана, отдуваясь. — Виноват, ребята, накосорезил. Но не в курсах я был, что старикан под вами ходит. Если б знал, что у Петровича крыша — враз бы продернул.

— В дисбате был? — усмехнулся я. — Оттуда жаргон?

— Оттуда, — нехотя признался он. — Я пойду?

— Зачем спешить. Ты все осознал?

— Да.

— Какие-нибудь претензии?..

— Нет.

— Лады. Тогда давай приколемся по делу. Думаю, такое мелкотравчатое существование тебе скоро прискучит. Ваш рэкет на дураков бесперспективен. Нарветесь на серьезных деловых, и полетят ваши буйные головушки. Согласен?

— Да. Но надо же чем-то занять пацанов.

— Занятие подыщется. Вот сегодня, например, Киса приглашает тебя с друзьями на банкет в «Большой Урал». Платит он. В кайф такое занятие?

— В кайф, если не шутите, — неуверенно улыбнулся Медведь.

— Вот и ладушки. Подбери из своей команды человек шесть-семь посолидней и к восьми вечера здесь нарисуйтесь. Киса будет вас ждать. А сейчас ступай, облегчи свой пузырь, а то лопнет, не дай бог.

Когда дверь кабинета за ним закрылась, я повернулся к Кисе, явно сбитому с толку.

— Не вкуришь никак? Это будет ваш с Цыпой почетный эскорт. Разведка боем, так сказать. Посмотрите обстановку, с девочками тамошними приколетесь, барменов пощупаете. Преподнесите бритоголовых как новых хозяев кабака. Сами постарайтесь быть в стороне. Если кто из «хромоножек» еще там ошивается, обязательно засветится ка разборке с бритоголовыми и тем подпишет себе приговор. Все ясно? Утром доложите, что почем. Цыпа, отвези-ка меня до хаты. Устал от многолюдья, желаю анахоретством заняться.

Как ни странно, во мне мирно уживаются два довольно противоречивых качества: люблю быть в центре внимания, но также обожаю и одиночество.

Впрочем, это наверно дает себя знать мой максимализм: кидаюсь из крайности в крайность.

Захлопнув за собой дверь четырехкомнатной резиденции, сразу почувствовал себя приятно-оторванным от всего этого суетного мира. Спустив тяжелые портьеры ка окна и включив настольную лампу, добился иллюзии полного одиночества и покоя.

Как сказал поэт: «На свете счастья нет, но есть покой и воля»…

Стальные браслеты пока не украшают мои запястья, следовательно я, если верить Пушкину, счастлив или около того.

После привычного комбинированного душа вернулся в кабинет и устроился в глубоком кресле за письменным столом. В этой комнате душа отдыхала. И вовсе не из-за роскошных персидских и турецких ковров, радовавших глаз ярким многоцветием, не из-за японской видеодвойки.

Просто в кабинете я чувствовал себя другим человеком, а если точнее — творческой личностью, почти литератором.

А все благодаря старенькой портативной пишущей машинке «Москва» на письменном столе.

По свойственной всем русским привычке к самокопанию давно задался целью нарисовать на бумаге в художественном изложении свою юность. Первые криминальные шаги, превратившие вполне благополучного во всех отношениях пацана в того, кем я в настоящее время являюсь.

Любопытно покопаться в далеком уже прошлом, может, нащупать закономерность в поступках, разобраться в понятиях фортуна, рок, судьба.

Я почти фаталист, но обидно и муторно думать, что жизнь предопределена и даже СЛУЧАЙНОСТЬ, по философскому постулату, НЕИЗБЕЖНАЯ НЕОБХОДИМОСТЬ.

Зарядил в машинку лист бумаги и напечатал заглавие новой рукописи с претенциозным названием «Лидер». Это станет логическим-продолжением уже написанной повести «Игра», в которой рассказывается о моей юности, первом вооруженном налете, приведшем на скамью подсудимых. После четырех лет в зоне рок, судьба или стечение обстоятельств опять привели меня в банду, где совершил первое преднамеренное убийство.

Если б не это, возможно, смахивающее на шизофрению хобби, жизнь почти потеряла бы смысл, стержень, который не позволяет мне опуститься до чисто звериного существования вроде Кисы или окончательно спиться, как Могильщик.

Деньги как таковые, как цель меня не волнуют. Недаром говорится: деньги, что навоз — сегодня нет, а завтра воз. Азарт, риск, часто смертельный, сопровождающие битву за презренный металл — вот что влечет неудержимо. Когда каждый день просыпаешься с мыслью, что он может быть последним в жизни или на свободе, невольно смотришь на мир глубже, другими глазами, чувства обостряются до предела. Это пик наслаждения, вечный оргазм, да простится мне данная пошлость.

Но из-за вечного напряжения случаются и срывы в виде стресса и черной депрессии. В такие моменты лучшее, многократно опробованное лекарство — пишущая машинка. Для меня она родное живое существо: бывает даже разговариваю с ней, ласково называя Сестричка. Отношение к Сестричке такое же нежное и теплое, как к десятизарядному Братишке.

До глубокой ночи самозабвенно отдавался любимому делу, выстукивая одним пальцем текст «Лидера». Сколько ни пытался научиться печатать профессионально, вслепую — ничего путного не выходит. Слышал, есть японские электронные машинки, сами печатающие с голоса. Надо поискать на досуге.

Не выключая ночник, забрался под одеяло. Дурацкая привычка спать при свете — печать долгих лагерных лет. В зоне круглую ночь в спальных секциях бдительно горят синие «контрольные» лампы.

Засыпая, надо думать о чем-то приятном. Проверенный способ, чтоб не приснилась какая-нибудь бодяга.

Кошмары меня не преследуют, но есть сон, который повторяется с непонятной периодичностью. После него на душе весь день какой-то мутный осадок.

Иду я с неизвестным попутчиком по ночному лесу. Тишина, лист не шелохнется. Полная луна проглядывает сквозь клочковатые облака. Вдруг замечаю неподвижно сидящие под деревьями темные человечьи силуэты. Кто это? — спрашиваю у сопровождающей тени. — Они все убиты тобой, — глухим голосом отвечает неизвестный. Его лицо мне никогда рассмотреть не удается — какое-то черное пятно, и по голосу не узнаю. Но этом сон прерывается.