Я ступаю на крыльцо. Под ногами громко скрипят шероховатые доски. Я отодвигаю грязную сетчатую штору с огромной дырой и легонько толкаю внутрь деревянную дверь. Она открывается под звон колокольчика, висящего на крючке над перемычкой.

В ярко освещенной комнате царит безупречная чистота. У стены расположены полки c продуктами, по центру, единственный столик c четырьмя стульями. У задней двери хлопочет женщина в красном клетчатом переднике под цвет скатерти и салфеткам.

— Я — Мамаша, — представляется она, вытирает руки полотенцем, и аккуратно кладет его на прилавок возле допотопного кассового аппарата. Рядом с аппаратом стоит большая табличка, написанная от руки: "Никаких продуктов в долг — оплати счет".

Уперевшись кулаком в бок, женщина наклоняет голову в сторону и с интересом заглядывает мне в глаза. В дверях появляется Майлс. Она поворачивается к нему и говорит:

— Ни свет, ни заря, а вы уже на ногах, ребятки.

Мамаша точно сошла с картинки, изображавшей миссис Санта в одной из книжек нашей библиотеки: пухлое тело, розовые щеки и копна белоснежных волос на голове. Судя по внешнему виду магазина и пикапа, владельцем я ожидала встретить какого-нибудь беззубого громилу, но увидев Мамашу, сразу нашла объяснение уютному интерьеру.

Словно прочитав мои мысли, она затарахтела:

— Моя мама любила говаривать: «важно то, что внутри». К тому же, если подрихтовать магазин снаружи, можно привлечь непрошеных гостей.

Я поднимаю бровь.

— То есть, туристов, — говорит она со смехом, — чего желаете?

— Завтрак в дорогу. И карту, — говорю я.

— Уверенны, что не хотите остановиться и поесть? — спрашивает она, кивая в сторону одинокого столика.

— Мы очень спешим, — отнекиваюсь я.

— У меня тут как раз свежие черничные маффины. Сама чернику за двором собирала, — добавляет она с гордостью.

— Звучит отлично, — встревает Майлс, — а кофе найдется?

Пока женщина собирает нам завтрак, я беру со стеллажа атлас Соединенных Штатов и перелистываю на страницу с картой Тихоокеанского Северо-Запада. Изучая ее, я нахожу дорогу, ведущую на юго-восток вплотьдо Юты, и жестом подзываю Майлса.

— Едем этой дорогой, — говорю я, ведя пальцем по красной линии.

— Еще можно поехать на юг, — говорит он, чертя линию вдоль побережья до Калифорнии, — и потом свернуть на запад, чтобы выехать на Магистраль 66.

— А я не хочу ехать в Калифорнию, — перечу я, одаривая Майлса таким взглядом, после которого он должен бы замолчать, — Калифорния не на юго-востоке, а мы едем на юго-восток.

Майлс поднимает руки вверх в жесте: "Сдаюсь."

— Ладно, — говорит он и склоняется над картой, чтобы повнимательнее ее рассмотреть, — шоссе 82. Нужно ехать через город под названием Якима.

— До Якимы полчаса езды, — говорит женщина, выходя из кладовки с двумя бумажными пакетами в руках. Затем ставит их на прилавок и спрашивает:

— Атлас берете?

Я киваю. Она нажимает несколько кнопок на кассовом аппарате и он со звоном открывается.

— С вас восемнадцать девяносто пять.

Майлс смотрит на меня, а я не могу понять в чем дело. Но потом вздрагиваю, словно выходя из некоего амнезийного ступора, и вспоминаю, что живу теперь не в огромном семействе, где все общее, а в обществе, основанном на деньгах, где за все нужно платить.

Прежде чем я успеваю что-либо сделать, Майлс, качая головой, копается в кармане и высыпает на прилавок пригоршню купюр и мелочи. Отсчитав часть денег, он отдает их женщине, а остаток убирает обратно в карман джинсов, бубня себе под нос что-то типа: "мало того, что водителем нанялся, так еще и плати за нее".

Поблагодарив Мамашу, мы направляемся к выходу. — А ведь знаете, ваши друзья направлялись совсем в другом направлении, — говорит она нам вслед, лукаво прищурив глаза.

Я застываю на полпути к двери.

— Какие друзья? — уточняю я. Мой голос охрип и такое чувство, будто кто-то схватил меня за горло и сжал, что есть силы.

— Мужчины, что останавливались здесь всего полчаса назад. Двое в военной форме, а третий черноволосый с сальной шевелюрой. Он попросил меня позвонить им, если здесь объявится их подруга, у которой контактные линзы со звездой. Сказал, что вы потеряли друг друга, — она достает кусок бумажки с телефонным номером.

— Пожалуйста, не звоните ему, — сиплю я.

Мамаша улыбается и, скомкав листочек, бросает его в белое плетенное мусорное ведро.

— Честно говоря, они не были сильно приветливыми, — говорит она, скрещивая руки на груди, — и вообще, кто я такая, чтобы стоять на пути у первой любви?

После чего женщина берет тряпку и начинает протирать и без того чистый прилавок.

Мы мигом возвращаемся обратно в машину, захлопываем за собой дверцы и пристегиваемся. Майлс поворачивает ключ в замке зажигания, при этом странно на меня поглядывая.

— Что? — спрашиваю я.

— Тебя преследуют, — говорит он.

Я щурюсь:

— А ты думал, что я все сочинила?

Внезапно он настораживается. В его глазах появляется странный блеск. Испуганный блеск.

— Ты думал, что я сошла с ума, — говорю я, не в силах сдержать ухмылку, расползающуюся по губам. Майлс отводит взгляд. — Ха! — я смеюсь, пораженно качая головой. Скажи людям правду и тебя сочтут умалишенной. Хотя, возможно, в моем случае, так даже лучше, чем, если бы он поверил всему, что я говорила.

Майлс думает, что я смеюсь над ним, и в мгновение ока превращается из напуганного в разъяренного. Раскрасневшись, он жмет на газ и машину выносит на дорогу. Мне хочется схватиться за приборную панель, но тогда он точно будет надо мной смеяться, поэтому я напрягаю ноги и сосредотачиваюсь на том, чтобы не пролить кофе.

Мы на полном ходу несемся в сторону Якимы, и я кормлю птицу крошками своего черничного маффина. Майлс даже не притронулся к еде, хотя выпил свой кофе за пару глотков. Я, делая пару небольших глотков, морщусь и ставлю свой под сиденье. Я привыкла к цикорию, этот напиток для меня уж слишком безвкусный.

— Парни, что тебя преследуют… они опасны? — наконец спрашивает Майлс.

— Ну, раньше бы я сказала, что Уит и мухи не обидит. Но из того, что мне здесь рассказал По…

— По? — перебивает Майлс.

— Ворон, — поясняю я.

— Ты к птице по имени обращаешься? — в голосе Майлса проскакивают нотки истерики.

Еще один повод для него считать меня ненормальной, — думаю я. И в который раз задаюсь вопросом: а может оно и лучше?

— На Аляске мы называли всех животных в честь писателей. Эту традицию учредил наш учитель Деннис. И я подумала, что поскольку у Эдгара Аллана По есть стих про ворона…

— Ага, спасибо…что просветила, — огрызается Майлс. Он багровеет, но глубоко вдохнув, немного успокаиваться.

— Ладно, во-первых, мы не берем ворона с собой. Так что не надо давать ему имя. Я не повезу тебя, куда бы там мы не ехали, с диким животным на заднем сидении.

— Он не дикий, — возражаю я.

— Он там еще не нагадил мне на футболку? — спрашивает Майлс, морща нос и всем видом показывая, что не очень-то и хочет узнать ответ.

— Птицы не гадят под себя. Они бы не сидели на своем помете. И, если ты не заметил, а ты, конечно же, не заметил, ты… — я подбираю подходящее оскорбление, — городская цаца, все птицы — чистюли!

Не знаю, почему взялась так рьяно заступаться за По, но я просто не могу не поправить Майлса в его вопиющем заблуждении.

— Во-вторых, — продолжает Майлс, игнорируя мой довод, — не так давно ты подтвердила мое устоявшееся убеждение, что птицы не разговаривают. Теперь же утверждаешь, что По, — он делает паузу, — не могу поверить, что назвал его так…эта птица что-то тебе сказала.

— Мне не следовало говорить "рассказал". Правильнее будет, "показал".

— А в этом есть большая разница?

Некоторое время я просто сижу и дуюсь на Майлса за его сарказм, жалея, что прислушалась к совету Фрэнки и рассказала ему правду. Но затем он спрашивает: