Учреждение местных органов самоуправления позволило властям надзирать за губерниями и вмешиваться в частную жизнь дворянства в такой степени, о которой мог только мечтать Петр Великий. С точки зрения корпоративных привилегий практика ареста имений доказывала ненадежность владельческих прав помещиков в последние десятилетия крепостного права[209]. Изъятие поместий было эффективным способом пресечь угнетение крепостных и помешать расточению дворянских состояний; но в то же время оно давало простор для злоупотреблений. Так, в 1842 г. наследники графа Кирилла Гудовича уговорили императора взять его имение в опеку на том основании, что Гудович утратил здравый рассудок и вознамерился заложить свое имущество. Как только Гудович согласился разделить имение между своими детьми, опека была снята{668}. В других делах дворяне убедительно доказывали, что родные добивались изъятия их имений с единственным намерением ограничить их права собственности{669}. Более того, хотя в «Жалованной грамоте дворянству» 1785 г. говорилось, что имущество помещика, совершившего преступление, должно отходить его наследникам, на практике эта гарантия оказалась не столь прочной{670}.[210] Наследники осужденного помещика могли рассчитывать со временем получить его имение в собственность, однако при жизни владельца судьба этого имущества оставалась неопределенной. В 1858 г. дочери Екатерины Грушецкой в отчаянии обратились в Сенат, когда поместье их матери забрали в опеку за притеснения крестьян и они в результате остались без гроша. В ответ Сенат постановил, что имение Грушецкой должно оставаться в опеке до ее смерти; по поводу же средств к существованию ее дочерей Сенат никак не высказался{671}.
С точки зрения тендерных отношений конфликты, рассматривавшиеся в дворянских собраниях, показывают, что судебные и административные власти относились к женщинам-помещицам так же, как к помещикам мужского пола. Очевидно, что дворянки так же страдали от ограничений своих корпоративных прав, как и мужчины. Тем не менее попытки местных властей насаждать идеи о взаимосвязи высоких человеческих качеств и дворянского звания приносили дворянкам пользу, как приносило им пользу и стремление центральной власти добиваться исполнения законов в губерниях. Из переписки между центральными и местными учреждениями по поводу ареста имений явствует, что пол провинившихся помещиков едва ли принимался во внимание: обо всех одинаково собирались сведения; причем власти особенно настаивали на том, чтобы полученные данные рассматривались в свете предписаний Свода законов. Бывало, что чиновники неодобрительно смотрели на дворянок, которые пьянствовали или заключали неравные браки, но все же отказывались лишать их имущества на основании этого, если нравственные недостатки этих женщин не сопровождались реальными свидетельствами плохого управления поместьями. Этот беспристрастный подход был явным шагом вперед по сравнению с действиями чиновников XVIII в., более склонных ограничивать имущественные права женщин, преступавших принятые границы морали и традиционные нормы женского поведения. В то же время помещики-мужчины почувствовали, что отношение к ним судебных институтов стало менее снисходительным. Жалобы со стороны жен уже не отметались с порога, обвинения жен в супружеской неверности не вызывали прежнего доверия, и дворяне поняли, что и от них тоже ждут более нравственного поведения и лучшего хозяйствования.
Несмотря на все недостатки, судебный процесс в императорской России дал многим дворянкам возможность отстаивать свои интересы и защищать себя и детей от лишения имущества. Разумеется, успешный ход судебного разбирательства зависел от множества неуловимых факторов: от способности истицы уговорить чиновников принять дело к рассмотрению, от поддержки членов семьи и даже от силы ее характера. Р. Уортман полагает, что трудности, связанные с обращением в суд, «отбивали охоту к тяжбам и заставляли людей отказываться от защиты своих интересов»{672}. В свете этой оценки примерно одинаковый уровень участия женщин и мужчин в имущественных тяжбах кажется особенно примечательным. Хотя существовали помехи в достижении справедливости, дворянки не испытывали при этом более серьезных затруднений, чем мужчины. Во всяком случае, в сфере имущественного права дворянки, упорно отстаивавшие свои интересы, убеждались в том, что их доверие к суду не напрасно.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
В сфере тендерных отношений, как и во многих других аспектах исторического развития, Россия в XIX в. разошлась с Западом. В целом разница между Россией и Западной Европой редко бывала в пользу России: по мере того как индустриализация и революции трансформировали европейское общество, отсталость России по сравнению с Западом выступала все заметнее. Однако по всей Европе плоды экономического и политического прогресса доставались мужчинам и женщинам в неравной мере. Ведущее место среднего класса основывалось большей частью на таком порядке, который предписывал полам все более жесткие тендерные роли и укреплял главенство мужчины в семье{673}. Владение имуществом, доступное замужним женщинам в России, особенно бросалось в глаза на фоне ограничительных положений Кодекса Наполеона, которым регулировались имущественные отношения супругов почти всюду на Западе.
Русские ученые XIX в. проявляли неумеренность в суждениях о правовом статусе дворянок у себя в стране, объявляя их самыми счастливыми женщинами в Европе с точки зрения распоряжения имуществом, но и самыми обездоленными по части наследования{674}. Оба эти обобщения являются преувеличениями. Нельзя, впрочем, отрицать, что с XVIII в. эволюция женских имущественных прав в России шла в значительной мере иначе, чем в европейских странах. В Западной Европе существовали разные системы владения и пользования имуществом для мужчин и женщин, так как многие правовые своды рассматривали их собственность как отдельные объекты, подчиняющиеся каждый своим правилам{675}. Российские же законодатели, хотя они и не рискнули установить полное имущественное равноправие полов, пошли дальше европейских коллег в уничтожении отличительных черт женской собственности. В результате к концу XVIII в. русские законы гарантировали женщинам право на определенную долю семейного имущества и покончили с тендерной опекой в отношении собственности.
Возросшее равенство перед законом вылилось на практике в поразительно сходное поведение мужчин и женщин в сфере использования собственности. Та обособленная система ценностей, которую историки выявили в среде состоятельных женщин Западной Европы, в России, по сути дела, не существовала. Русские дворянки и дворяне имели весьма близкие интересы в области использования имущества. Женщины как целостная группа участвовали в том же круге имущественных сделок, что и мужчины, и масштаб индивидуальных владений дворянок был сопоставим с размером имений их современников-мужчин. Замужние женщины лично присутствовали при заключении сделок и вели дела от собственного имени. Независимо от семейного положения женщины брали на себя ответственность за управление родовыми землями и приращение наследства своих детей. Составляя завещания, женщины и мужчины одинаково заботились об ограничении числа наследников и боролись с дроблением фамильных владений. Несмотря на то что раздельное наследование было способно возбуждать разногласия между родственниками, оно также порождало и общность интересов мужа и жены, заботившихся о финансовом благополучии своих потомков.
