В этой главе будет рассмотрен центральный для нашей темы и весьма сложный для исследования вопрос: что же представляло собой на практике раздельное владение имуществом. Ниже мы проанализируем влияние раздельной собственности на отношения между мужьями и женами, а также те возможности контролировать имущество, которые получили дворянки после 1753 г. Для начала коснемся личного присутствия дворянок при заключении имущественных сделок как важного показателя активности замужних женщин в сфере распоряжения собственностью. Затем исследуем имущественные споры, возникающие при супружеских разногласиях и говорящие о том, что раздельная собственность действительно играла большую роль в жизни дворянских семей. Вопреки общему мнению, я утверждаю, что контроль над имуществом со стороны дворянок далеко не был всего лишь юридической формальностью: в частности, стремление судов поддерживать права женщин, лишенных имущества, говорит о той важности, которую могла иметь раздельная собственность для дворянок. При всей своей ограниченности, закон об обособлении имущества супругов предоставил русским женщинам свободу в такой области, которая была почти недоступна европейским дворянкам: они получили шанс защитить свои имения от посягательств мужей или спастись от нестерпимо жестокого обращения[83].

С середины XVIII в. правовому статусу замужних женщин и тендерным отношениям в России было присуще одно глубокое противоречие. В его основе лежало несоответствие между положением замужних женщин в семейном и в имущественном праве. Обычай, семейное право, религиозное мировоззрение единодушно предписывали личное подчинение женщин мужьям. Власти, как гражданские, так и церковные, провозглашали, что жена должна жить со своим мужем и покоряться ему, даже если он с ней жестоко обращается. В то же время имущественное право видело в замужней женщине самостоятельную личность и гарантировало ей полный контроль над любым имуществом, ей принадлежащим. Неудивительно, что эти принципы приходили в столкновение, причем нередко от этого страдала женская самостоятельность. Как проницательно заметила британская наблюдательница обычаев русского общества, «замужняя женщина хоть и имеет полную власть над своим состоянием, но не властна над своею судьбою»^{190}.

Очевидно, что контроль дворянок над земельными владениями был реален лишь в той мере, в какой суды были готовы примирять эти противоречия и защищать права замужних женщин[84]. Но еще с XIX в. историки, за немногими исключениями, утверждали, что право женщин свободно отчуждать имущество есть юридическая фикция, что эта привилегия не может быть реализована в рамках брака в императорской России. Исследователь Н.В. Рейнгардт писал, что поскольку власть мужей над женами в русском гражданском праве неограниченна, то и экономическая независимость дворянок — это всего лишь видимость^{191}. Рейнгардт утверждал, что не существует препятствий, способных помешать мужьям получать от жен доверенности на имения и распоряжаться их землями с выгодой для себя. Тем, кто думал, что правовой статус русских женщин выше, чем в Западной Европе, Рейнгардт отвечал, что западноевропейское право гарантирует женщинам больше личных свобод, а закон о совместном имуществе супругов дает женщинам более надежную защиту от злоупотреблений их собственностью со стороны мужей. Ученый признавал, что русским женщинам порой удается защитить свое имущество от мужей, но лишь в тех случаях, когда им удается обойти закон^{192}. Более того, он отметил, что принцип обособленного имущества жен действует, только если он не входит в противоречие с интересами государства. Поэтому женам должностных лиц запрещено заниматься коммерцией, а женщины, которые ведут предпринимательскую деятельность не от своего имени, не имеют права подписывать долговые обязательства без согласия мужей^{193}.

Другие авторы оспаривали эту пессимистическую оценку Рейнгардта. Как отметил М.Ф. Владимирский-Буданов в своем основательном обзоре истории русского права, законодательство XVIII в. примечательно тем, что в нем нет положений, посвященных отношениям мужа и жены, которые лежали бы в сфере религиозной идеологии. Он указал, что правила, запрещавшие раздельное проживание супругов, были приняты в то время, когда власти империи начали переселение крестьян и стремились предотвратить разрушение крестьянских семей. Более того, Петр Великий решительно освободил женщин всех сословий от обязанности следовать за мужьями в ссылку, а это значит, что государство установило определенные пределы власти мужей над женами.

Владимирский-Буданов писал также о том, что в XVIII в. не существовало постановлений, в которых говорилось, что жены обязаны подчиняться своим мужьям. Указ 1782 г. впервые в истории гражданского права прямо предписывал женщинам покорность, и лишь в 1830 г. составители Свода законов добавили слова о том, что женское послушание должно быть абсолютным. Если бы этот закон применялся на практике, то, по мнению Владимирского-Буданова, он не только являлся бы посягательством на имущественные права женщин, но и препятствовал бы им подавать в суд на своих мужей. Между тем женские права в этом отношении никогда в России не ограничивались^{194}. К.Д. Кавелин, напротив, полагал, что статья, предписывавшая женам покорность, была не просто рекомендацией, но имела реальную законную силу; поэтому брак с неизбежностью сурово ограничивал личную свободу женщин^{195}.

Н.М. Карамзин был убежден, что эта новая тенденция к подчинению женщин возникла в российском праве под иностранным влиянием, и обвинял М.М. Сперанского в подражании Кодексу Наполеона при составлении проекта российского Гражданского уложения 1809 г.^{196}

С середины XIX в. разительное противоречие между личными и имущественными правами замужних женщин в российском законодательстве не только привлекало растущий интерес правоведов, но и обострялось по мере приближения к концу императорского периода истории России. В 1880-х гг. члены комиссии по составлению нового Свода законов подробно обсуждали эти досадные несоответствия в правовом статусе женщин, причем многие из них выступали за ограничение власти мужей над женами. Один депутат утверждал, что институт брака в России все еще подчинен принципам Домостроя, заложенным в XVI в., что исключает возможность активного контроля замужних женщин над имуществом. Суды, по его словам, ставили себя в невозможное положение, разбирая споры между супругами по поводу принадлежности приданого: хотя имущественное право гарантировало женщинам независимое владение, судебные власти нередко искажали смысл закона, объявляя, что в браке мужья выступают опекунами приданого своих жен^{197}. В кругах правоведов и чиновников с опытом судебной практики преобладало мнение, что у замужних женщин мало шансов управлять и распоряжаться своими имениями, если мужья им этого не разрешают.

Естественно, что большинство данных, свидетельствующих о значении раздельного владения имуществом, происходит из судебных дел о тяжбах между супругами. Нотариальные же материалы служат важнейшим источником информации о том, какую роль играло раздельное имущество в сравнительно дружных семьях, а также позволяют оценить, насколько тщательно соблюдало дворянство юридические формальности. Анализ мужских и женских подписей под имущественными сделками показывает, что владение со стороны женщин имуществом во время брака существовало далеко не только на бумаге. При продаже имений и заключении любых других имущественных сделок присутствие сторон было совершенно необязательным: дворяне обоих полов часто посылали своих представителей подписывать соглашения и документы вместо себя. Так, отпуская крепостных на волю, владельцы почти никогда не являлись лично в учреждения, выполнявшие нотариальные функции по имущественным сделкам (см. в наст. изд. Приложение 1), а поручали дело управляющему или деревенскому старосте.