В последующих судебных постановлениях власти то исходили из неопределенности правового статуса имущественных сделок между супругами, то подчеркивали необходимость защищать жен от жадных мужей. Как ни странно, женщины оказывались в проигрыше и тогда, когда они покупали недвижимость у своих мужей, и тогда, когда у них обманом выманивали их поместья. В 1780 г. Наталья Сухотина пожелала зарегистрировать в Вотчинной коллегии имение, купленное ею у мужа, но там отказались удовлетворить ее ходатайство. Авторы этого решения утверждали, что ни в Соборном уложении, ни в позднейших узаконениях не содержится прямого разрешения на сделки между супругами. Исходя из резолюции Сената от 1763 г., Вотчинная коллегия постановила, что не может регистрировать никакие имущественные сделки между мужьями и женами. Впрочем, вопрос о том, вернет ли муж Сухотиной ту сумму, которую она ему заплатила за имение, не обсуждался{209}. Подобным же образом в 1805 г., когда жена титулярного советника Иванова подала в суд на мужа, не вернувшего ей 2 тыс. рублей, взятые в долг, Сенат отказался передать в ее руки имение, которое Иванов дал жене в заклад, объявив, что согласно судебному решению 1763 г. сделка их была незаконной. С другой стороны, Сенат позволил Ивановой требовать через суд возврата суммы, одолженной мужу{210}.
Хотя судебные власти и штрафовали женщин за участие в имущественных сделках с мужьями, они все же не упускали из виду их уязвимое положение. В 1801 г. сенаторы слушали дело об имении тамбовской дворянки Марии Мосалевой, заложенном ею мужу за 10 тыс. рублей. Кончилось тем, что Сенат вынес решение в пользу ее двоюродных братьев на том основании, что перед смертью сама Мосалева подала в суд на своего мужа, причем утверждала, что это он принудил ее составить закладную, а потом завладел ее имением, так и не заплатив деньги{211}. Случай Мосалевой был вполне типичен для дворянок, многие из которых, как она, умирали, не дождавшись правосудия.
Ходатайства женщин о разводах в XVIII в. были полны подобных обвинений: эти женщины описывали, как мужья непрестанно избивали их до полусмерти, как таскали за волосы по полу, как морили голодом — и все ради того, чтобы заставить их расстаться со своим имуществом{212}. В одном ужасающем документе 1758 г. Ульяна Головнина рассказывала, как муж не только избивал ее до синяков, но еще и приехал однажды вечером в ее деревню и пригрозил переломать ей руки-ноги и поджечь дом, если она откажется отписать на него свое поместье{213}.
Пока Сенат обсуждал правовые тонкости разрешения супругам вести дела между собой, в губерниях, куда не доставала рука центральной власти, продолжались имущественные сделки между мужьями и женами. Убедившись, что пресечь это невозможно, Сенат в конце концов пересмотрел свои прежние постановления и объявил, что резолюция по делу 1763 г. представляла собой всего лишь решение по конкретному спору, а не общий принцип и что в российских законах нет никаких оснований запрещать супругам продавать друг другу имущество[90]. Последний спор по этому вопросу состоялся в Сенате в 1825 г. между министром юстиции и членами комиссии по составлению Свода законов. В своей аргументации почти все сенаторы вообще не касались проблемы власти мужа над женой и настаивали, что постановление 1763 г. так и не было возведено в ранг закона. Министр юстиции решительно возражал, указывая на то, что Вотчинная коллегия сформулировала тогда свое мнение как руководство для решений по всем будущим сделкам между супругами. В ответ члены комитета выдвинули собственное понимание проблемы: по их мнению, она заключалась не в пользе или вреде продажи имущества между супругами для участников сделки, а в том, существует ли в российских законах какое-нибудь положение, позволяющее запретить эти сделки. Пересмотрев статьи Соборного уложения и «Жалованной грамоты дворянству», комитет заключил, что не обнаруживается никаких причин, препятствующих переходу собственности от супруга к супругу. После долгого обсуждения, в котором ни слова не прозвучало о незащищенном положении женщин, трое из четырех сенаторов на Общем собрании признали, что отныне сделки между мужьями и женами надлежит разрешить{214}.
Если учесть, что прежние решения опирались, хотя бы отчасти, на убеждение, что жен следует защищать от жестоких мужей, это был странный вывод[91]. Но постановление Сената находилось в общем русле российского имущественного права с его тенденцией предоставлять женщинам минимальное покровительство. С середины XVIII столетия закон делал мало различий между тем, как использовали свое имущество мужчины и женщины. Когда на оба пола возложили равное бремя защиты своих интересов, это стало логическим следствием повышения статуса женщин в имущественном праве. Так, в начале XIX в. российские чиновники столкнулись с парадоксом, который по сей день сбивает с толку юристов: если закон не проводит различия между полами, это никоим образом не означает, что у женщин появляются равные возможности в осуществлении их законных прав.
Супружеские разногласия и раздельное владение имуществом
В результате несоответствия между статусом женщин в имущественном праве и идеологией их подчинения, царившей во всех других сферах женского существования, принцип раздельного имущества подвергался испытанию, прежде всего в контексте супружеских споров{215}. Поэтому материалы тяжб между супругами позволяют глубоко проникнуть в то, как раздельное владение имуществом могло влиять на отношения между мужем и женой. Разумеется, имущественные тяжбы между супругами случались не каждый день: в документах гражданских судов XVIII в. сохранилось сравнительно мало дел о спорах между мужьями и женами. Хотя принадлежность имущества служила важнейшим источником супружеских разногласий, данные о таких тяжбах сохранились в основном в ходатайствах о расторжении брака в архивах Святейшего синода. С одной стороны, ходатайства о разводе представляют собой интересный источник сведений об отношениях между мужьями и женами, о причинах распада браков, а с другой стороны — свидетельствуют о подходе властей к проступкам со стороны мужчин и женщин.
Зато с конца XVIII в. дворянки стали чаще обращаться к гражданским властям и проявляли все большую готовность подавать в суд на мужей, присваивавших их имения. Обзор имущественных споров между родственниками, слушавшихся в Вотчинной коллегии и Сенате с 1700 по 1861 г., показывает, что лишь в 4% (2 из 45) дел XVIII в. в качестве сторон участвовали супруги; в XIX в. эта пропорция возросла до 16% (11 из 71)[92]. В сохранившихся судебных документах, как гражданских, так и церковных, выявляется поразительная закономерность: если речь шла только о принадлежности имущества, власти неизменно поддерживали права женщин на их собственность; когда же мужчины, участвовавшие в тяжбе, выдвигали обвинение в безнравственности, прерогативы женщин оказывались далеко не такими прочными. Хотя представители церкви неодобрительно смотрели на нарушения мужчинами супружеской верности, женщин, нарушивших брачные обязательства, ожидали гораздо более серьезные последствия. Кроме того, забота о благополучии детей нередко толкала власти на ограничение свободы женщин в отношении продажи их имущества. Интересы семьи часто заслоняли индивидуальные интересы дворянок.
