В 1701 г. в рамках крупного внутриполитического начинания, направленного на централизацию системы управления и повышение государственных доходов, Петр I учредил Крепостную контору, орган нотариата, снабдив ее подробными инструкциями о том, как следует документировать передачу собственности и какие пошлины взимать с каждой сделки. Однако новый порядок прививался с трудом, что заставило самого Петра и его преемников несколько раз изменять юридическое подчинение нотариальной службы. В губерниях новоучрежденные нотариальные конторы сначала оказались под контролем воевод, но в 1706 г. они были переданы в ведение местных городских советов (ратуш); позднее, после 1719 г., регистрацией документов и сбором пошлин со сделок руководила Юстиц-коллегия. В Москве регистрация купчих происходила в самой Юстиц-коллегии, а имущественные операции в губернских и других городах сначала осуществлялись в местных надворных судах. Однако с 1731 г. на правителей губерний и уездов была возложена ответственность за контроль над имущественными сделками. В результате проведенной Екатериной II в 1775 г. реформы местного управления Юстиц-коллегия была упразднена, и с тех пор документы по всем имущественным делам велись в губернских и уездных судах^{257}.[105]

Документы, хранящиеся в Архиве древних актов в Москве, подсказали мне выбор уездов, обзор которых сделан в данной работе.

В этом архиве находятся нотариальные документы по всем губерниям России, но лишь немногие губернии представлены полной документацией, охватывающей весь XVIII век от начала до конца. Проследить за сделками, зарегистрированными после реформ Екатерины II, оказалось еще сложнее, потому что нотариальные архивы XIX в. размещаются в провинциальных хранилищах и многие не сохранились до нашего времени. В итоге не удалось собрать полные данные по всем губерниям и по всем параметрам. Тем не менее, несмотря на лакуны и путаницу в документах, в сохранившихся материалах сделок просматриваются очевидные тенденции, характеризующие участие женщин в экономической жизни.

Два из привлеченных к нашему обзору уездов, Владимирский и Кашинский (в Тверской губернии), расположены вблизи Москвы и были освоены помещиками еще в XVI столетии. Многие влиятельные дворянские семьи владели здесь имениями, которые, несмотря на неплодородность почвы, пользовались спросом из-за близости к Москве^{258}. Земли Тамбовского и Курского уездов, лежащие в богатом Черноземном регионе, были первоначально колонизированы мелкими служилыми людьми в XVII в. и привлекли большое число переселенцев, после того как здесь ослабла угроза татарских набегов. К концу XVIII в. между дворянами существовала конкуренция из-за имений в обеих этих областях^{259}. Пятая, и последняя, подборка извлечена из документов Юстиц-коллегии в Москве. Если дела, зарегистрированные в провинциальных нотариальных конторах, касались в основном земельной собственности, расположенной в соответствующих губерниях, то документы, осевшие в собрании московской Юстиц-коллегии, охватывают все российские губернии. Сопоставление документов из провинциальных крепостных книг с материалами Юстиц-коллегии (а после 1775 г. — Московского надворного суда) не только показывает резкие различия между экономической активностью дворянства в провинции и в Москве, но и выявляет одну важнейшую черту сходства. Как мы увидим, число продаж имений в провинции было скудным по сравнению с оживленной торговлей всеми видами собственности в Москве. Наблюдается также разница в размерах продававшихся имений и в ценности имущества, переходившего из рук в руки. Но для обоих этих рынков собственности, во многом столь несходных, начиная с середины XVIII в. становится характерным активное участие женщин.

Как в большинстве доиндустриальных обществ, доступ к земле в императорской России являлся ключевой составной частью экономического могущества. При этом русские дворяне вели счет своим богатствам, исходя из числа принадлежащих им крестьян, а не из количества земли^{260}. И тем не менее торговый оборот незаселенной земли, большей частью мелких участков, говорит о том, что дворяне хватались за каждую возможность расширить и укрепить свои владения и извлечь выгоду из природных ресурсов. В самом деле, во второй половине XVIII в. дворянство сделало решительную попытку исключить членов всех остальных социальных слоев из круга владельцев земли в сельской местности^{261}. В 1770-е гг., во время Генерального межевания, государство предложило на продажу дворянам казенные земли, и те немедленно скупили около трех миллионов десятин^{262}. Нехватка земли была неизбежна в обществе, не имевшем ликвидных активов и располагавшем лишь самой примитивной банковской системой.

Сельское хозяйство служило не единственным источником дворянских доходов в XVIII в. С 1714 г. государственные служащие всех рангов получали ежегодное жалованье и пенсии. Но до царствования Екатерины II эти жалованья выплачивались нерегулярно, и наиболее здравомыслящие представители дворянства дальновидно вкладывали средства в земельную собственность. Несмотря на правительственные ассигнования, нацеленные на вовлечение дворянства в промышленное предпринимательство, как в торговле, так и в промышленности даже в XIX в. доминировало купечество и деловые люди из крестьян^{263}.

Признавая важность земельной собственности для дворянства, многие историки находят, что активный рынок недвижимости сложился в России только после 1861 г.^{264} Однако данные крепостных книг свидетельствуют о более оживленной рыночной активности, чем считали исследователи. В течение XVIII в. в северных губерниях было зафиксировано сравнительно мало продаж имений, зато в Москве ежегодно совершалось в среднем 600—800 сделок купли-продажи имений как с крестьянами, так и без них. Оживленная торговля землей и крепостными была также распространена в Черноземном регионе. Например, в 1775—1780 гг. в Тамбове ежегодно регистрировалось не меньше сотни продаж имений с крестьянами и без них. Но если взглянуть на социальный состав населения этого уезда, то очевидно, что многие покупатели и продавцы были из однодворцев, а не из дворян. Другие виды сделок, например отпуск на волю или продажа отдельных крестьян, отмечаются в XVIII в. гораздо чаще, чем продажа земель. Но хотя после отмены крепостного права масштабы российского рынка сельской недвижимости существенно увеличились, все же он далеко не находился в застое и в предшествующую эпоху.

При всех различиях в интерпретации, историки изображают экономическую жизнь России как преимущественно, если не исключительно, мужскую сферу. В тех редких случаях, когда в документах встречаются имена женщин-помещиц, их обходят молчанием без комментариев. Масштаб женского землевладения, как и активность женщин в провинциальной экономической жизни, остается белым пятном.

С XIX в. представление о том, что русские дворянки еще со Средневековья обладали значительной экономической мощью, принимается на веру^{265}. Однако историки, отмечая преемственность в области владения имуществом и в правовой сфере, не обращают должного внимания на изменения. Документы, дошедшие от допетровской эпохи, показывают, что если отдельные женщины владели имениями и участвовали в городской и сельской экономической жизни, то среди общего числа владельцев земли они не составляли сколько-нибудь заметной группы. Знатные женщины в России начала Нового времени пользовались некоторой финансовой самостоятельностью, но немногим большей, чем их европейские современницы, и гораздо меньшей, чем их правнучки в XVIII в. Так, писцовая книга, составленная в Новгороде в 1582—1584 гг., содержит имена 64 женщин, что составляет 2,3% всех помещиков. В более поздней книге 1626—1627 гг. присутствует 91 женское имя, т.е. 5,5% помещиков. Обе эти цифры превышают пропорцию женщин-душевладелиц, приводимую в сохранившихся купчих, по данным которых лишь 2% знатных женщин имело собственных холопов^{266}.[106]