Развитие законных прав русских дворянок являлось составной частью эволюции дворянских имущественных прав в XVIII в. В ходе борьбы дворянства за укрепление своих сословных привилегий и выяснение имущественных прав также подвергся рассмотрению вопрос о положении женщин по отношению к собственности. Расширение контроля замужних женщин над их состоянием становилось все заметнее по мере того, как власти предоставляли все более широкие имущественные права индивидам благородного происхождения и укрепляли институт частной собственности, законодательно ограждая ее от притязаний широкого круга родственников и государства. А поскольку дворянки получили такие права, то представители власти, стоявшие на страже законности, должны были обеспечивать их реальное, а не формальное осуществление. Защищая свои привилегии, дворянки попадали в зависимость от судебных властей, зачастую продажных и невежественных. Однако шаги центральных властей к внедрению рациональной правовой культуры помогали женщинам на практике осуществлять свои имущественные права.
В XIX в. право дворянок на власть над собственностью уже являлось устоявшимся принципом российского имущественного законодательства, что послужило и предметом многих ученых споров, и источником одного распространенного заблуждения. Сенатор Н.С. Мордвинов, полагавший, что кредиторы мужей не должны иметь прав на собственность их жен, утверждал, что имущественное законодательство в России «веками» не проводило различий между правами мужчин и женщин. А между тем на самом деле замужние дворянки получили полную власть над своей собственностью только в 1753 г. Многие образованные люди в России, разделяя заблуждение Мордвинова, ухватились за эту «особенность» имущественного права как за очередное проявление уникальности исторического развития России{676}. В рамках широкой дискуссии о русской национальной идентичности власть дворянок над собственностью приобрела значение культурного фактора: консерваторы видели в имущественных правах женщин свидетельство исконного превосходства России над Западом, а западники ссылались на правовой статус женщин как на символ имеющегося в их стране потенциала к прогрессивным изменениям. Тема правового статуса русских женщин в прошлом и настоящем вдохновила не одного автора воспеть превосходство России в области равноправия полов[211]. «Законы некоторых народов столь уважали чувствительность и слабость женщин, что даже запрещали брать их в свидетельство», — иронически заметил в 1827 г. И.В. Васильев, после чего подчеркнул, что в российских судах равно ценятся показания мужчин и женщин[212]. По наблюдению Анатоля Леруа-Больё, русские не желали употреблять слово «эмансипация» для обозначения борьбы за женскую независимость: «Они вам скажут, что женщина у них и так эмансипирована, ведь закон разрешает ей распоряжаться своей собственностью, состоя в браке»{677}.
В рассказе Герцена «Сорока-воровка» герой-славянофил утверждает, что с точки зрения гражданских прав русские женщины куда счастливее своих европейских подруг. «С самой глубокой древности, — сообщает Герцен его устами своим читателям, — именье [женщины] не сливалось с именьем мужа, она имеет голос на выборах, право владения крестьянами»{678}. По части женского равноправия, как полагали эти авторы, России нечему было учиться у Запада.
С освобождением крестьян в 1861 г. преобразилась жизнь дворян-землевладельцев обоего пола. Подобно мужчинам, женщины-собственницы далеко не единодушно встретили известие об отмене крепостного права. Антонина Блудова «с благоговением» приветствовала отмену рабства и одобрительно отметила, что крестьяне ее курского имения спокойно восприняли Манифест 19 февраля 1861 г.{679} Вероятно, более типичной была реакция неназванной помещицы, призывавшей «жен и матерей русских дворян» воспротивиться этому попранию дворянских прав собственности, в сущности равному прямой конфискации половины их имущества{680}. Как утверждают исследователи, после 1861 г. дворянские семьи потеряли возможность достойно обеспечивать своих дочерей, и у незамужних женщин не осталось иного выхода, как самостоятельно добывать средства к существованию{681}. В конце XIX в. дворянство отошло от землевладения и все чаще опиралось на государственную службу, работу в промышленности, карьеру в свободных профессиях как на источник для содержания своих семей{682}. Как при этих новых обстоятельствах складывались судьбы дворянок в экономическом отношении, остается неизученным.
Больше интересовали исследователей изменения, происходившие в юридических правах женщин в конце императорского периода. В имущественном праве положение дворянок оставалось неизменным. Законодатели продолжали защищать власть женщин над их состоянием от посягательств мужей и стояли на том, что не только имущество жены не становится имуществом ее мужа, но он даже не приобретает посредством брака права на пользование или распоряжение им{683}. Кроме того, после 1861 г. все больше женщин из всех слоев общества добивалось через суд раздельного жительства с супругами. Но в других отношениях положение женщин не улучшилось, а даже ухудшилось. При пересмотре закона о наследстве в 1912 г. реформаторы так и не предоставили женщинам равных с мужчинами наследственных прав{684}. Более того, прогрессивное пореформенное устройство судебной системы как никогда ранее утвердило зависимость и беззащитность женщин. Как пишет Л. Энгельштейн по поводу уголовного права, даже в 1903 г. «женщины оставались объектами… произвола опекунов. Подобно детям и умственно неполноценным, женщины по-прежнему носили клеймо особых законодательных ограничений»{685}.
Присущие русской культуре образы сильной, властной женщины и ее слабой и беспомощной современницы находили параллель в правовой сфере, в которой тендерные отношения тоже воплощались весьма контрастно. Как мы убедились, правовой статус русской женщины был крайне противоречивым. Семейное право предполагало верховенство мужчин и требовало полной покорности жен их мужьям. И напротив, имущественное право видело в дворянках, независимо от их семейного положения, умелых распорядительниц собственности, не нуждающихся ни в защите, ни в надзоре. Авторы законов о собственности свели на нет различия между полами, отказавшись от скидок на женскую слабость и признав, что женщины способны к разумным действиям в собственных экономических интересах. Это допущение подтверждалось очевидным участием дворянок в имущественных тяжбах и той активной ролью, которую многие из них стали играть в управлении поместьями.
Эти противоположные представления о роли женщины легли в основу образов и решительных героинь тургеневских романов, и забитых жертв из пьес Островского. Эти героини вовсе не были плодами авторского воображения — их исторические прототипы предстают перед нами в прошениях, в материалах земельных тяжб, в купчих крепостях, в распоряжениях старостам. Некоторые из этих документов говорят о женской беззащитности перед лицом патриархальной системы императорской России, зато другие повествуют о том, как дворянки претворяли свою власть над поместьями и крестьянами во влияние в семье и в провинциальном обществе. В то время как семейное право оберегало патриархальные идеалы, в имущественном праве сложился противоположный взгляд на женскую самостоятельность, а вместе с ним и условия для ее практического воплощения.
