— Ты права, — согласился Валландер. — Иначе говоря, в деле замешан по меньшей мере один человек.

Он посмотрел на Нюберга.

— Мы ищем, — сказал Нюберг. — Ищем у Хольгера Эриксона. Мы обнаружили массу отпечатков. Но пока что не годится ни один.

Валландер вдруг вспомнил об одной детали.

— Табличка, — сказал он. — Которую мы нашли в сумке Рунфельдта. На ней были отпечатки?

Нюберг покачал головой.

— Но на ней-то должны быть следы, — удивился Валландер. — Нельзя же прицепить ее, не взяв в руки?

Никто не смог дать ему разумного объяснения.

Валландер продолжил.

— Итак, перед нами несколько женщин, одна их которых — призрак, — подытожил он. — Еще есть несколько случаев избиения женщин и нераскрытое убийство. Кто мог об этом знать? У кого были основания для мести? Если, конечно, мотив убийцы — месть.

— Мне кажется, у нас есть еще кое-что, — сказал Сведберг, почесав затылок. — Два старых полицейских расследования. Оба закрыты. Без принятия каких-либо мер. Одно в Эстерсунде, другое в Эльмхульте.

Валландер кивнул.

— Остается Хольгер Эриксон, — продолжил он. — Еще один жестокий человек. С большим трудом, или, вернее, благодаря большому везению нам удается обнаружить женщину и в его истории. Польку, пропавшую уже почти тридцать лет назад.

Перед тем, как завершить свой обзор, он окинул взглядом сидящих за столом.

— Другими словами, есть некая закономерность, — сказал он. — Жестокие мужчины и избиваемые, пропавшие, возможно, убитые женщины. И еще: тень, двигающаяся за всеми этими событиями. Эта тень — вероятно, женщина. Курящая женщина.

Хансон уронил на стол карандаш и покачал головой.

— Все равно странно, — сказал он. — В преступлениях якобы замешана женщина. Наделенная колоссальной физической силой и жуткой фантазией в области тщательно продуманных убийств. Но с какой стати ее волнует судьба этих женщин? Что она, их подруга? Как пересекаются пути всех этих людей?

— Вопрос не просто важный, — сказал Валландер. — Он может оказаться решающим. Как эти люди друг с другом соприкасаются? Кого нам искать? Мужчину или женщину? Торговец автомобилями, сельский поэт и наблюдатель за птицами, любитель орхидей, и, наконец, исследователь аллергии. Блумберг, во всяком случае, кажется, ничем особенным не интересовался. Похоже, он вообще ничем не интересовался. А женщины? Мать новорожденного ребенка, скрывающая, кто отец ее сына? Женщина, десять лет назад утонувшая в Стонгшё недалеко от Эльмхульта? Полька, живущая в Емтланде и интересующаяся птицами? Пропавшая почти тридцать лет назад? И, наконец, женщина, которая тайком, по ночам, посещает истадский роддом и бьет акушерок? Где точки соприкосновения?

Наступило продолжительное молчание. Все пытались найти ответ. Валландер ждал. Момент был решающим. Больше всего он надеялся, что кто-нибудь предложит неожиданное решение. Рудберг много раз говорил ему, что в следствии самое важное — это подвести своих коллег к неожиданным решениям. Справился ли с этой задачей Валландер?

Тишину в конце концов прервала Анн-Бритт Хёглунд.

— Есть учреждения, где работают преимущественно женщины, — сказала она. — И если мы ищем медсестру, настоящую или нет, то больница — вполне подходящее место.

— И пациенты, к тому же, поступают из разных мест, — подхватил Мартинсон. — Если предположить, что та, кого мы ищем, работала в приемном отделении, то она наверняка видела много женщин, пострадавших от домашнего насилия. Они не были знакомы. Но она их хорошо знала. Их имена, истории болезни.

Версия Анн-Бритт Хёглунд и Мартинсона была вполне правдоподобной.

— Итак, мы не знаем, действительно ли она медсестра, — сказал он. — Нам известно только, что она не из родильного отделения в Истаде.

— А может, она работает в другом отделении? — предположил Сведберг.

Валландер задумчиво кивнул. Неужели все так просто? Медсестра из истадской больницы?

— Наверно, это несложно выяснить, — сказал Хансон. — Пусть даже истории болезни священны, и к ним нельзя ни прикасаться, ни открывать их, но думаю, все равно можно узнать, поступала ли к ним с побоями жена Ёсты Рунфельдта. А может, даже Криста Хаберман?

Валландер пошел по другому пути.

— Были ли Рунфельдт и Эриксон расположены к насилию? Наверное, это можно проверить. И если так, то чем не версия?

— Хотя есть и другие возможности, — сказала Анн-Бритт Хёглунд, словно хотела поставить под сомнение свои предыдущие слова. — Есть и другие заведения, где в основном работают женщины. Например, женские кризисные группы. Даже у женщин-полицейских в Сконе есть своя организация.

— Мы должны проверить все варианты, — сказал Валландер. — Это займет много времени. Но мы должны учитывать, что концы этого расследования расходятся во все стороны. В том числе и назад, в прошлое. Копаться в старых бумагах всегда трудно. Но другого выхода я не вижу.

Последние два часа перед полуночью они разрабатывали несколько параллельных стратегий. Мартинсон не обнаружил при помощи своих компьютерных программ никаких новых связей между тремя жертвами, и оставалось только одновременно проверять разные версии.

К двенадцати их силы иссякли.

Хансон задал последний вопрос — вопрос, которого в течение долгого вечера ждали все.

— Будут ли новые жертвы?

— Не знаю, — ответил Валландер. — К сожалению, это не исключено. У меня такое чувство, что во всех этих событиях есть какая-то незаконченность. Не спрашивайте, почему. Это просто чувство. Или интуиция. Хотя полицейский, наверное, не должен так рассуждать.

— И у меня такое же чувство, — сказал Сведберг.

Всех удивила неожиданная пылкость его слов.

— А что, если нам остается только готовиться к бесконечному ряду убийств? Если мстительный преступник просто выбирает себе в жертвы мужчин, которые плохо обращались с женщинами? Тогда этому никогда не будет конца.

Валландер знал: вполне возможно, Сведберг прав. Но сам он боялся этой мысли.

— Такой риск есть, — ответил он. — И, следовательно, мы должны поймать преступника как можно скорее.

— Подкрепление, — сказал Нюберг, который за последние два часа не произнес практически ни слова. — Без него не обойтись.

— Да, — ответил Валландер. — Нам действительно понадобится подкрепление. Особенно учитывая то, о чем мы говорили сегодня. Интенсивнее мы едва ли сможем работать.

Хамрен поднял руку. Он сидел рядом с двумя полицейскими из Мальмё у дальнего конца стола.

— Я бы хотел подчеркнуть только что сказанное, — сказал он. — Мне почти никогда не доводилось участвовать в таком эффективном расследовании, в котором занято, к тому же, так мало людей. Я работал здесь летом и потому знаю, что это не исключение. Если вы потребуете подкрепления, то ни один разумный человек не посмеет вам отказать.

Полицейские из Мальмё согласно кивнули.

— Я поговорю об этом завтра с Лизой Хольгерсон, — сказал Валландер. — И еще постараюсь проследить, чтобы нам прислали двух-трех женщин. Если это не поможет расследованию, то, по крайней мере, поднимет настроение.

На мгновение тяжелая атмосфера в комнате рассеялась. Воспользовавшись случаем, Валландер встал. Всегда важно знать, когда закончить совещание. Как, например, сейчас. Сегодня они уже ничего не решат. Им необходим отдых.

Валландер зашел в свой кабинет за курткой. Он просмотрел постоянно растущую на столе гору телефонных сообщений. Вместо того чтобы надеть куртку, он сел. Из коридора доносился шум удаляющихся шагов. Потом все стихло. Он совсем низко опустил лампу. В комнате стало темно.

Было полпервого ночи. Не задумываясь, он схватил трубку и набрал номер Байбы в Риге. Она, точно так же, как и он сам, всегда ложилась в разное время. Иногда рано, иногда же могла просидеть полночи. Валландер никогда не знал заранее, спит ли она. На этот раз она сразу подошла к телефону. Она не спала. Как всегда, он попытался по ее тону понять, рада ли она его звонку. Он никогда не знал заранее. Сейчас ему послышалось что-то сдержанное в ее голосе. Он тут же почувствовал неуверенность. Ему хотелось знать наверняка, что все в порядке. Он спросил, как она, рассказал об изматывающем расследовании. Она что-то спросила. Потом он не знал, что говорить дальше. Связь между Ригой и Истадом наполнилась паузами.