— У вас дети? — спросила она.

— К сожалению, они уже выросли, — ответил он. — А что, разве это обязательно, чтобы завести собаку?

— Вовсе нет. Просто из всех пород лабрадоры лучше всех ладят с детьми.

Валландер рассказал ей, что думает купить дом недалеко от Истада. И что если он решится на дом, то купит и собаку. Эти два решения были взаимосвязанны. Но сначала он должен купить дом.

— Подумайте, — сказала она. — Я придержу для вас одного щенка. Но слишком не затягивайте. У меня всегда есть спрос на лабрадоров. И я не смогу держать щенка слишком долго.

Валландер пообещал ей, так же, как и маклеру, дать точный ответ в течение недели. Он был ошарашен ценой, которую она назвала. Неужели щенок может стоить так дорого?

Но он ничего не сказал. Он уже решил, что купит собаку, если удастся его замысел с домом.

В двенадцать он уехал из собачьего питомника. Оказавшись на главной дороге, он вдруг понял, что не знает, куда ему ехать. Куда он вообще ехал? В тюрьму к Ивонн Андер ему не нужно. Пока что им не о чем больше говорить. Они должны еще встретиться. Но не сейчас. Пока что все закончено. Возможно, Пер Окесон захочет уточнить еще кое-какие детали? Вряд ли. Доказательств было уже более чем достаточно.

Ему действительно некуда ехать. Именно сегодня, пятого декабря, никто в его помощи не нуждался.

Особенно не задумываясь, он поехал в Вольшё. Остановился у Хансгордена. Что будет с домом, оставалось по-прежнему неясным. Он принадлежит Ивонн Андер и, возможно, будет так же принадлежать ей, пока она в тюрьме. Родственников у нее нет, только покойная мать и сестра. Были ли у нее друзья? Катарина Таксель зависела от нее, получала ее поддержку, равно, как и остальные женщины. Но друзья? Валландера передернуло от этой мысли. У Ивонн Андер не было ни единого близкого человека. Окруженная пустотой, она убивала.

Валландер вышел из машины. От дома веяло покинутостью. Обходя его, он заметил, что одно окно закрыто неплотно. Нельзя было так оставлять. Кто угодно мог легко проникнуть внутрь. Дом Ивонн Андер мог привлечь охотников за трофеями. Валландер взял скамеечку и подставил ее к окну. Потом влез внутрь. Осмотрелся. Ничто не указывало на взлом. Окно лишь по недосмотру оставили незакрытым. Он прошел по комнатам. С чувством отвращения посмотрел на печь. Здесь проходила невидимая граница. За ней он никогда не сможет понять эту женщину.

Он опять подумал, что расследование окончено. Они провели черту в ее жутком списке жертв, расшифровали язык убийцы и под конец нашли его самого.

Поэтому сейчас Валландер чувствовал себя лишним. В нем больше не было необходимости. Вернувшись из Стокгольма, он сможет снова приняться за расследование автомобильной контрабанды в страны Восточной Европы.

Только тогда его жизнь будет снова для него что-то значить.

В тишине зазвонил телефон. Только после второго сигнала он понял, что звонит в кармане его куртки. Он вытащил телефон. Это был Пер Окесон.

— Я помешал? — спросил он. — Где ты?

Валландер не хотел говорить, что он в доме Ивонн Андер.

— В машине, — ответил он. — Но я припаркован.

— Ты, наверное, еще ничего не знаешь, — сказал Пер Окесон. — Никакого суда не будет.

Валландер не понял. Мысль, что такое может случиться, просто-напросто не приходила ему в голову. А зря. Он бы, по крайней мере, был готов.

— Ивонн Андер покончила собой, — сказал Пер Окесон. — Сегодня ночью. Рано утром ее нашли мертвой.

Валландер замер. Но что-то в нем еще сопротивлялось, отказывалось принимать это известие.

— Похоже, у нее был доступ к таблеткам. Что вообще-то запрещено. Во всяком случае, не в таком количестве, чтобы можно было отравиться. Люди недоброжелательные, конечно, подумают, что их дал ей ты.

Валландер понимал, что это никакой не намек. Но он все равно ответил.

— Я ей не помогал.

— Все, очевидно, произошло очень спокойно. В камере никакого беспорядка. Она, похоже, приняла решение и его осуществила. Заснула навсегда. И ее, конечно, можно понять.

— Ты думаешь? — спросил Валландер.

— Она оставила письмо. На нем твое имя. Оно у меня здесь на столе.

Валландер молча кивнул.

— Я еду, — сказал он. — Буду через полчаса.

Он остался стоять с телефоном в руке. Попытался понять, что он чувствует. Опустошенность, может быть, еще неясное чувство несправедливости. А кроме этого? Он не мог разобраться.

Он как следует закрыл окно и вышел через дверь, захлопнув ее за собой.

Было очень ясно. Зима крутилась уже где-то совсем поблизости.

Он поехал в Истад за письмом.

Пера Окесона не было. Но секретарша знала о приезде Валландера. Он вошел в кабинет. Письмо лежало на середине стола.

Он взял его и на машине отправился к порту. Дошел до красного здания Дома моряка и сел на скамейку.

Письмо было совсем короткое. Где-то в Алжире есть человек, который убил мою мать. Кто его разыскивает?

Это все. Красивый почерк.

Кто его разыскивает?

Она подписалась полным именем. В верхнем левом углу поставила число и время.

5 декабря 1994. 02.44.

«Предпоследний пункт в ее расписании», — подумал Валландер.

Последний сама она указать не сможет.

Это сделает врач, который установит время смерти.

И на этом все закончится.

Расписание закрыто, жизнь прожита.

Ее последние слова — как вопрос или обвинение. Или и то и другое? Кто его разыскивает?

Он недолго сидел на скамейке, было холодно. Письмо он медленно разорвал и бросил в воду. Он вспомнил, как однажды на том же месте он разорвал неудачное письмо Байбе. Его он тоже бросил в воду.

Разница, однако, была существенная. Байбу он еще увидит. К тому же, очень скоро.

Он стоял и смотрел на исчезающие клочки бумаги. Потом вышел из порта и поехал в больницу к Анн-Бритт Хёглунд.

Что-то, похоже, наконец завершилось.

Осень в Сконе приближалась к зиме.

Многие очень помогли мне и многие заслуживают благодарности. Бу Юхансон в Алафорсе, хорошо знающий мир птиц и делившийся со мной своими знаниями. Дан Исраэль — первый читатель, который обнаруживает недочеты, предлагает решения, и чья критика всегда прямолинейна, но полна неистощимого энтузиазма. И, конечно же, надо поблагодарить Эву Стенберг за ее решительность в руководстве корректурой, Малин Сверд — арьергард — за проверку расписаний, настоящих и символических, а также Майю Хагерман за ее рассказ о том, какое значение имели соседки в 50-х годах, и как это изменилось сейчас.

Многие заслуживает благодарности. И всем я очень признателен.

Мир романа предлагает некоторую свободу. Его события могли происходить точно так, как я о них написал. Но, возможно, все было немного по-другому.

Эта свобода подразумевает также, что писатель может переместить какое-нибудь озеро, передвинуть перекресток дорог и перестроить родильное отделение. Или добавить церковь, которой, возможно не существует. Или кладбище.

Что я и сделал.

Мапуту, апрель 1996

Хеннинг Манкелль