— Посмотрите на левую нижнюю фотографию, — сказал Хансель. — Зрелище не самое приятное. Но думаю, для вас это может быть интересно.

Валландер заглянул в альбом. И внутренне содрогнулся. На фотографии были сняты мертвые солдаты. Они лежали в ряд — с окровавленными лицами, оторванными конечностями, развороченной грудью. Солдаты были чернокожими. Сзади них стояли двое мужчин с оружием в руках. Оба белые. Они явно позировали, словно после охоты делали снимок на память. Мертвые солдаты были их трофеем.

Валландер сразу узнал одного из мужчин. На фотографии, найденной в дневнике Харальда Бергрена, он стоял слева. Сомнений быть не могло. Это тот же человек.

— Мне показалось, что я его узнал, — сказал Хансель. — Но я не был уверен. А нужный альбом нашел не сразу.

— Кто он? — спросил Валландер. — Терри О’Банион или Симон Маршан?

Вопрос явно удивил Ханселя.

— Симон Маршан, — ответил Хансель. — Откуда вам известно его имя?

— Я объясню чуть позже. А пока расскажите, откуда у вас эта фотография?

Улоф Хансель сел.

— Что вы знаете о событиях в Конго? — спросил он.

— Мало. Почти ничего.

— Тогда, позвольте, я начну с предыстории, — сказал Хансель. — Мне кажется, это необходимо знать, чтобы понять происшедшее.

— Рассказывайте, как считаете нужным.

— Начну с 1953 года. Тогда в ООН входило четыре независимых африканских государства. Через семь лет их число увеличилось до двадцати шести. Весь континент бурлил. Процесс деколонизации вступил в свою решающую фазу. Одно за другим новые государства заявляли о своей независимости. Порой новое рождалось в муках, но не всегда сопровождалось такой кровью, как в Бельгийском Конго. В 1959 году бельгийское правительство разработало для страны план перехода к независимости. Смена власти была назначена на тридцатое июня тысяча девятьсот шестидесятого года. По мере приближения этого дня в стране усиливались волнения. Каждое племя тянуло в свою сторону. Не было дня, чтобы не происходили стычки между сторонниками разных политических партий. Но вот страна получила независимость. Опытный политик Казавубу стал президентом, а Лумумба — премьер-министром. Фамилию Лумумба вы наверняка слышали.

Валландер неопределенно качнул головой.

— На какое-то время, — продолжал Хансель, — все поверили в возможность мирного перехода от колониального правления к независимости. Но через несколько недель Форс Публик — так называлась регулярная армия — подняла мятеж против своих бельгийских командиров. Бельгийские десантники были брошены на их спасение. В стране воцарился хаос, и ситуация вышла из-под контроля Казавубу и Лумумбы. Одновременно с этим Катанга — самая южная и самая богатая полезными ископаемыми провинция страны — объявила о своем отделении и независимости. Лидером этого движения был Моиз Чомбе. Казавубу и Лумумба обратились за помощью к ООН. Генеральному секретарю ООН, им был Дат Хаммаршёльд, в короткие сроки удалось добиться ввода в страну миротворческих сил, в частности из Швеции. На нас было возложено наведение порядка. Бельгийцы, оставшиеся в Конго, поддерживали режим Чомбе в Катанге. На деньги крупных шахтовладельцев и фирм покупали наемников. Вот я и добрался наконец до того, откуда у меня эта фотография.

Хансель сделал паузу и глотнул из чашки кофе.

— Я постарался хотя бы немного показать вам, какой сложной и взрывоопасной была обстановка в стране.

— Да, запутанная история, — ответил Валландер, с нетерпением ожидая продолжения.

— В Катанге воевало много наемников, — продолжал Хансель, — из разных стран: Франции, Бельгии, Алжира. Были среди них и немцы. Через пятнадцать лет после окончания войны в Европе оставалось еще немало немцев, которые не могли смириться с поражением. Свою ненависть они вымещали на ни в чем неповинных африканцах. Были среди наемников и скандинавы. Некоторые из них погибли и похоронены в неизвестных могилах. Однажды в расположение шведских миротворческих сил пришел африканец. Он принес бумаги и фотографии, найденные у погибших легионеров. Правда, не шведских.

— Почему же тогда он пришел к вам?

— Мы, шведы, славились своей добротой и щедростью. Он принес коробку бумаг в надежде их продать. Бог знает, где он их взял.

— И вы купили бумаги?

Хансель кивнул.

— Лучше сказать, мы совершили взаимовыгодный обмен. Я заплатил за коробку цену, примерно равную десяти кронам. Почти все ее содержимое выбросил. Кроме нескольких фотографий. В частности, вот этой.

Валландер решил, что пора делать следующий шаг.

— Харальд Бергрен, — сказал он. — Так зовут одного из мужчин на моей фотографии. Он швед. Методом исключения мы знаем теперь, что в этой группе он стоит либо в середине, либо с правого края. Его имя вам о чем-нибудь говорит?

Хансель задумался. Потом покачал головой.

— Нет, — ответил он. — Но это еще ничего не значит.

— Почему?

— Многие наемники скрывали свои имена. В том числе и шведы. Заключали контракты под чужой фамилией. А возвратившись, если такое счастье им выпадало, снова становились сами собой.

Валландер задумался.

— Значит, в Конго Харальда Бергрена могли звать иначе?

— Да.

— Но дневник он, видимо, писал под своим настоящим именем, используя его в качестве псевдонима.

— Да.

Валландер испытующе посмотрел на Ханселя.

— Другими словами, сейчас его найти практически невозможно, если, конечно, он сам этого не захочет.

Улоф Хансель кивнул. Валландер, не отрываясь, смотрел на блюдо с печеньем.

— Я знаю, что многие из моих прежних коллег придерживаются другого мнения, — сказал Хансель. — Но я всегда презирал наемников. Они убивали за деньги. Хотя и говорили, что борются за идею, за свободу, против коммунистов. В действительности все было иначе. Им было неважно, кого убивать. Лишь бы платили больше.

— Наемникам, наверно, непросто возвращаться к нормальной жизни, — предположил Валландер.

— Многим это так и не удалось. И они навсегда остались на задворках общества. Или спились. Ведь у некоторых из них еще до войны были проблемы.

— Кого вы имеете в виду?

Улоф Хансель ответил сразу и очень жестко:

— Садистов и психопатов.

Валландер кивнул. Он понял.

Итак, Харальд Бергрен существовал, но его все равно, что не было. Имел ли он отношение к случившемуся, оставалось непонятным.

Несомненно было одно.

Валландер зашел в тупик. И что делать дальше, не знал.

В Нюбрустранде Валландер оставался почти до вечера. Но это время он провел не с Улофом Ханселем. С ним он распрощался в час дня. После долгой беседы Валландер пребывал в нерешительности. Он вышел на улицу и вдохнул осенний воздух. Итак, что же делать дальше? Вместо того, чтобы вернуться в Истад, Валландер поехал на побережье и припарковал машину. Поколебавшись, решил немного пройтись. Может быть, прогулка поможет ему навести порядок в мыслях? Но на берегу дул такой колючий осенний ветер, что Валландер передумал и вернулся в машину. Он сел впереди на пассажирское место и до отказа откинул спинку назад. Потом закрыл глаза и попытался восстановить события, произошедшие с того дня, когда у него в кабинете Свен Тирен сообщил об исчезновении Хольгера Эриксона. Сегодня, двенадцатого октября, две недели спустя, им приходится расследовать уже не одно, а два убийства, совершенных неизвестным преступником.

Валландер мысленно восстанавливал события, пытаясь тщательно прослеживать их хронологию. Он хорошо усвоил одну из главных заповедей Рюдберга: причина не всегда предшествует следствию. И Хольгер Эриксон, и Ёста Рунфельдт убиты. Но Валландера интересовал истинный смысл происшедшего. Что это — месть? Или преступление, совершенное ради выгоды, хотя Валландер пока не мог понять, в чем она состоит.

Валландер открыл глаза и стал смотреть, как вибрирует от сильного ветра потертый трос флагштока. Хольгер Эриксон умер на кольях в тщательно подготовленной западне. Ёсту Рунфельдта продержали в плену, а потом задушили.