Продуктовая лавка «Бриллиант» стояла под палящим солнцем на обочине автотрассы в четверти мили от двойного ряда убогих домишек, разделенных грязной дорогой. Перед самой лавкой – пятнадцать на двадцать футов – торчала заляпанная бетонная ступенька и трехъярусный фальшивый фасад из покореженного выцветшего картона, толстое зеркальное стекло окна пересекала трещина, заклеенная липкой лентой. Под крышей висела рукописная вывеска «ПРОДУКТЫ», а над дверью еще одна, сулившая «ДОМАНЮЮ КАЛБАСУ» и «ГОРЯЧИЙ БУДИН». Окно окаймляли древние объявления, сообщая, что «ДЖАКС – лучшее во всем городе пиво», НЕХИ, Отличное мороженое, Полезный для зубов табак, Браунс-мул, безалкогольное пиво и «Все в открытую», Добро пожаловать, Лучший в штате, Царский, Королевский, любимый Правителями, Принцами и Графьями жевательный табак. Рядом стояла одинокая бензоколонка, 85-е октановое число.

В задней части лавки, под рифленой металлической крышей располагались три комнаты; Адди, сорокалетняя дочка Кларенса Стрэйнджера (он умер в 1987 году, когда вдруг оборвалась цепь, державшая сиденье карнавальных качелей, и его швырнуло прямо на детскую коляску), ухаживала за маразматиком-мужем, старше ее на тридцать лет, занималась магазинной бухгалтерией, готовила сытные обеды и рисовала на квадратных кусках фанеры сцены из своего детства, растолковывая на полях, что там происходит. (Чернокожая крошка в розовом платьице и белой, со звездами, шапочке убегает по свежей пашне от двух громадин в масках, ноги у них расставлены, словно ножницы, а промежности зловеще выпирают. ОНИ МЕНЯ ЧУТЬ НЕ ПОЙМАЛИ. В ШЕСТЬ ЛЕТ МАМА ГОВОРИЛА, ЧТОБЫ Я НЕ ХОДИЛА НА ДОРОГУ. Я НЕ ПОСЛУШАЛАСЬ. ЭТИ ЛЮДИ ПОГНАЛИСЬ ЗА МНОЙ. КРИЧАЛИ УБИРАЙСЯ ОТСЮДА, ТВОЙ ОТЕЦ Е…) Она была тоненькой и низкорослой, брови на ромбовидном лице с ввалившимися щеками круто изгибались, словно крокетные обручи.

С левой стороны дверей располагалось другое окно, поменьше, чем то, зеркальное, зато с поднимающейся рамой, так что можно было обслуживать покупателей – любителей пива – стоящих прямо на улице. На полке под окном – мешанина пыльных предметов: две связки с красными бумажными чашками и игрушечными пистолетиками, коробка с шурупами, микстура от кашля «Братья Смит», «Викс» и «Луден», в рваном пакете использованные пробки с приставшим коричневым мусором, четыре пустые стеклянные банки со скособоченными крышками, все это пожелтело на солнце, покрылось пылью и мушиными точками.

В самой лавке рычали два больших холодильника, один заполняли банки с пивом, другой – соки и шипучка, у дальней стены стоял третий – с молоком, беконом, яйцами, вялыми пучками салата; через весь зал тянулись зеленые полки с консервированным добром, сладким картофелем, мамалыгой, арахисовым маслом, хлебом, супами и сахаром.

Облокотившись на раму, она смотрела, как катят по трассе машины. Подрулил белый грузовик с арканзасскими номерами, и тощий хлыщ с трехдневной, а вовсе не пятичасовой щетиной попросил 35-миллиметровую пленку для фотоаппарата – у нее есть. Заглянул мистер Тек со своей миссис, им нужно сгущенное молоко для цикория, им нужен маргарин и спички – у нее есть и это. Завернул почтальон из «Федерал-Экспресс», из его наушников неслись пучки кислотного джаза и обрывки цифровых сэмплов, запросил кока-колы – у нее есть. Сигареты, бензин, конфеты, аспирин, колбаски, шариковые ручки, у нее есть, у нее есть.

Неподалеку от двойного ряда домов ей попались на глаза трое детей, лет четырех-пяти, не больше, они во что-то играли – должно быть, близнецы Тини Фолк и их маленький братик. Один притоптывал ногами по пыли, копируя танцора из «Улицы Сезам». Потом они надумали прыгать с провисшего крыльца – в домике жила Тини Фолк, сама еще дитя, тощая и нервная девица: когда она была дома, то все время кричала, чтобы дети заткнулись. Но эти сорванцы, по крайней мере, живут с матерью, она хоть как-то о них заботится, не то что нью-йоркская сучка, про которую писали в газете – родила двойню и ушла из больницы: записалась под чужим именем, ищи ветра в поле. Адди встречала Тини каждое утро, та стояла у дороги в надежде поймать автобус до Ворда – смотрела вдаль, нетерпеливо переминалась с ноги на ногу; в Ворде у нее была работа – то ли на мясоупаковочной фабрике, то ли в прачечной, а может, и там, и там. За детьми присматривала старая миссис Симмс, Тини платила ей десять долларов в неделю, но старуха была наполовину слепа, на три четверти глуха и хрома на обе ноги, так что по большей части сидела на крыльце с выключенным слуховым аппаратом и дремала. Она почти не слышала, что делают дети, и Адди знала, что рано или поздно запищат тормоза и в лавку с криками ворвется человек: о, боже, я задавил ребенка.

И уж конечно, старшие бегали по краю автотрассы, подначивая друг друга держаться до последнего дюйма, и лишь когда грузовики начинали гудеть, со смехом отскакивали на обочину. Только посмотрите: барахтаются в грязи, вокруг клубы пыли. Она сонно наблюдала, как дети топают мимо домов и исчезают за сараями. Ясно, точно на картине, ей виделось, как их сбивает машина. Если это случится, она нарисует. Она рисовала только то, что уже произошло, – боялась накликать беду.

В полдень она читала «Уордл Джорнал», когда дверь со скрипом отворилась, на пороге возникли близнецы с младшим братишкой и потопали прямиком к холодильнику с пивом.

– Вы куда это?

– Нам шипучки.

– Шипучка стоит денег. У вас есть деньги?

– Ага.

– Хорошо, только шипучка не здесь, здесь пиво для взрослых. Шипучка в другом холодильнике. – Они забрались на ящик, который она держала специально для маленьких покупателей и дотянулись до крышки. Бормоча что-то друг другу, они доставали из ледяной воды бутылки, рассматривали и, наконец, остановились на «Ю-Ху» с апельсиновой мякотью и лаймом. Близнец в полосатой рубашке – невообразимо грязной – протянул ей деньги.

– Что это ты мне даешь? – Она снова и снова разглядывала бумажку.

– Доллар.

– Доллар! Конечно, доллар, а что же еще! Где вы его взяли? – У нее едва не дрожали руки.

– Нашли.

– Нашли! Конечно нашли, а как же еще! Где?

– Около дороги.

– Ага. Около дороги. – Только представьте, думала она. Всему миру позарез нужны деньги, и кто же их находит? Дети, чтобы потратить на сладкую шипучку, они даже не представляют, что попало им в руки. Забрать себе, пусть тащат свою шипучку, кто, черт возьми, что узнает? Они – никогда. Никто – никогда. Небось, какой-то отвязный грабитель банков или наркокороль – едет по дороге, окна нараспашку, и тысячедолларовая бумажка летит себе зеленой птичкой. А может фальшивка. Скорее всего, так и есть, фальшивые деньги, и она только зря потеряет три бутылки шипучки.

– Пейте свое добро, – сказала Адди. Положила тысячу долларов в кассовый ящик, под специальный зажим, где хранились двадцатки. В лавке сроду не водилось ничего крупнее двадцаток. Дети, сгрудившись под холодным шуршанием вентилятора, крутили бутылки и рисовали линии на запотевшем стекле.

– Я сейчас пройду вдоль дороги – поищу, нет ли там еще таких долларов. А вы сидите на ступеньках и никуда не ходите.

Она прошла в обе стороны, внимательно вглядываясь в траву, линялые пивные банки, сигаретные пачки, заляпанные грязью мешочки из-под картофельных чипсов, обрывки целлофана. Солнце палило без всякой жалости.

– Ничего нет. Видать, только один и был. – Она зашагала обратно к лавке, раздумывая о том, что надо бы ее закрыть часа в два и сходить в банк, проверить, настоящие деньги или нет.

Дети сидели на крыльце, шипучки в бутылках оставалось на один дюйм, они тянули ее с громким влажным хлюпаньем.

– Мать когда приходит?

– После ужина. Поздно.

– Ну конечно поздно, как же еще! Скажете, чтоб зашла ко мне. Скажете, чтоб зашла в лавку, я отдам ей сдачу. Слышите? Я вам говорю. Если забудете, будет очень жалко, она столько работает. И не лезьте на дорогу, слышите меня?

Они поставили на прилавок пустые бутылки и зашагали к своей лачуге, где старая миссис Симмс уже кричала с крыльца: ну вы идете или нет? Они пинали камешки, подпрыгивали, а тот, на котором были штаны с лямками, приговаривал: оп-ла, как дела. Штанишки на маленьком сползли и намокли. Они поравнялись с торчавшим из травы помятым инструментом, и близнец в полосатой рубашке опять на него запрыгнул. Вааах, охнула эта штука, и они завизжали от смеха. Малыш в комбинезоне поднял инструмент и кинул его на дорогу. Вдали, на мерцающей трассе, показалась черная точка, потом стала расти, с рычанием приближаясь к детям.